Встреча с отцом прошла тихо. Возможно даже, слишком тихо. Никто не спрашивает, готова ли Наннали к предстоящему, никто не предупреждает её о грядущем - всё это она должна была решить для себя сама, и взойти на борт парящего судна, оставив сомнения далеко внизу.
Сменив вездесущую служанку позади принцессиного кресла, Чарльз увозит её прочь из тронного зала. Колёса каталки, тихо простучав по рельефу твёрдой плитки, преодолевают небольшой порог, коридор с металлическим покрытием... И затем стихают. Почти - слышно лишь тихий шелест, присущий чему-то ощутимо более мягкому. Буквально через пару мгновений его сменяет шорох - она оказалась на (наверняка) роскошном ковре. А значит, где-то там, куда кроме Императора попадает лишь прислуга... Или некто равный ему. Вроде самой Наннали.

Или...

Слышно тихий стук каблуков. Гулковатый и твёрдый звуком, но сбивчивый и неуверенный ритмом. К принцессе подходят, но заговорить... не решаются. Шелест ладоней, трущихся друг о друга. Вздох. Один, другой. Но прежде чем остающаяся в неведении малышка решается, наконец, подать голос и развеять это странное и тревожное молчание, некто перед ней встаёт на колени, и резко оказывается очень близко.

- Наннали... Ты... Ты так выросла!..
И её срывают с кресла в объятья. Жадные, цепкие и не расматривающие варианта "отпустить". Тёплые, мягкие и любящие. Слегка подрагивающие.
- Прости... Прости что я была так долго!..

Сколько раз она уверяла себя, что Наннали в надёжных руках? Что с ней был брат, который всегда защитит, а потом - верный рыцарь и целая тьма народа? Сколько раз убаюкивала себя мыслью о том что сделала всё что смогла? Но стоит дочери оказаться в её руках - и сердце Марианны словно разрывает тысячей кинжалов.
Недостаточно!
Бросила!
Забыла!
С одной стороны - ложь и самобичевание. А с другой... Может быть могла? Может быть могла сделать лучше. Всегда можно сделать что-то лучше. Не бывает безвыходных ситуаций. И лавина ударов продолжается. Но не достигает цели. Потому что дочь не забыла её. И не перестала любить. Она верит в неё! Не возненавидела и не сделала идолом всех своих бед!
... может быть по не знанию. Или детской ещё наивности? Как же иногда тяжело принять самый простой вариант - разум сам по себе ищет, где бы какой-то подвох был, где бы найти шанс себя в чём-то обвинить!

- Я тоже люблю тебя, доченька... - голос императрицы подрагивает, но всё же она, с помощью Наннали, может сдержать себя и не расплакаться. Даже больше - совладав с собой, она немного пускает девочку, так что той не приходится чувствовать лёгкое удушье от чрезмерно крепких объятий. Вместо этого Марианна устраивает её у себя на коленях, бочком к себе, и, приобнимая за талию, разглядывает её.

С одной стороны - вот она, её маленькая Наннали. Вот милый маленький носик. Вот длинные локоны, явно отцовские. Вот ещё миллион маленьких черт которые мигом всплывают в памяти. Но тут и там видны первые признаки наступающего взросления... Пока что, какое счастье, они едва заметны. Не успели скушать девочку, не успели забрать её окончательно.

- Смотри как ты выросла... Тебя почти что не узнать! - аккуратно и нежно она поправляет дочурке волосы, которые слегка сбились от резкого "падения" из кресла в объятья.

- Но давай только встанем с пола? А то мало ли кто нас увидит... - конечно, здесь и сейчас, даже если бы кто увидел, то едва ли бы осмелился что-то вякнуть или даже подумать. Зато это отличное оправдание чтобы взять девочку на руки, что Марианна и делает. Чувствуется, что она к этому не привыкла - Наннали почти взмывает в воздух, резко, словно на британских горках.

- Какая она лёгкая... - с умилением, но и сожалением задумывается императрица. В таком возрасте, ей кажется, надо быть тяжелее... К служанке будет потом вопрос, чем кормят принцессу, и почему так мало.

Мама действительно здесь. Шорох её одежды, шелест её дыхания, несколько слезинок, тут и там упавшие на платье Наннали - одно за другим доказательства её присутствия заполняют приевшуюся и привычную темноту, вытесняя ту прочь и заменяя тускловатыми от времени, но всё же яркими иллюзорными красками.

Марианна собиралась посадить дочь рядом с собой на диван, уважая её возраст и присущее тому желание быть самостоятельной... Но не выходит. Не сразу. Этот маленький, тёплый комочек нежности нельзя просто так оставить! Хочется прижать, затискать, утопить в ласке!
Устроившись поудобнее с девочкой у себя на коленях, Пятая слегка настойчиво укладывает её на себя, лицом поближе к груди, где можно укрыться от любых невзгод. И гладит, нежно запуская пальцы в пышную, слегка сбившуюся от объятий русого цвета гриву. И глубоко, глубоко вздыхает, подняв глаза к потолку.

Потому что, несмотря на всю боль и слёзы, это момент умиротворения. Момент, когда вещи, наконец, встали на свои места.

- Чшшш... Всё хорошо, Наннали... Не торопись. Выплачь всё что накопилось...

Она покачивает дочь на руках, продолжая ласкать её волосы и плечи, вспоминая как не раз делала это прежде. На вилле, усыпанной цветами, юная девочка рано или поздно должна была найти первую пчелу.
Как было бы хорошо, если бы нам всем надо было плакать лишь от укусов насекомых...

- Он знал, что ты сохранишь её в целости и сохранности... - А ещё наверняка знал, что оставшаяся одна, Наннали будет нуждаться в чём-то подобном, во что можно было бы излить всю не имеющую теперь другого пристанища любовь.

Однако... Чего-то не хватает. Кого-то. Взгляд Марианны скользит вбок - туда, где сейчас должен был быть один молодой человек, сдержано стоящий в стороне и старающийся по-мужски не показывать свои эмоции столь открыто. Где ты, Лелуш? Почему Наннали одна?
На эти вопросы нет ответа. Остаётся лишь вопреки счастью метаться в сомнениях - то ли её сын нуждается в помощи прямо сейчас, то ли он нашёл нечто поважнее сестры. Просто верить, что всё хорошо... Сложно. Особенно когда тебе не семнадцать и ты знаешь, что "просто" ничего не бывает на свете.

Стараясь пока забыть об этих тревогах (а ведь казалось, буквально минуту назад, что они уже позади!), Мари обращает глаза в другую сторону, где стоит столбом и смотрится предельно нелепо ещё один мужчина, в этот светлый, радостный и редкий момент упрямо остающийся непричастным.

Она... Догадывается, почему. И пытается одним взглядом заставить Чарльза - пусть на мгновение - забыть и хоть что-то себе позволить.

А потом, уже намного добрее и мягче, кивает на место рядом, зарезервированное не для государя, но для папы.

Отредактировано Marianne vi Britannia (2021-04-03 22:55:23)