Стальные каблуки отмерили ровно тридцать семь ударов по мрамору Императорского дворца, прежде чем Корнелия ли Британия вышла под низкое свинцовое небо Пендрагона. Воздух, сухой и заметно более прохладный, чем в раскалённом городе внизу, пах озоном и влажным камнем. Её белый плащ взметнулся порывом ветра, но она даже не дрогнула. Левая рука, туго перетянутая под мундиром, пульсировала тупой, привычной болью. Она инстинктивно прижала её к себе, пальцы правой сжав рукоять «Бригантии», скрытой в складках одежды. Оружие было её молитвой, а боль — напоминанием.
Платформа, вознесшая дворец над столицей, открывала вид на империю, высеченную из стали и амбиций. Внизу, у подножия, теснились кварталы: слепившие глаза неоновые огни коммерческих районов, мрачная готика исторических центров, купола католических храмов, пронзающие небо. Чуть поодаль, на престижной улице Святого Дарвина, стояла её вилла — формальное пристанище, где обитала её мать и призраки семейных обязательств. Но сейчас её мысли были дальше и ближе одновременно.
Винтокрылая машина, британский «Сокол», уже ждала, его лопасти, медленно вращаясь, рассекали тяжелый воздух. Пилот, замерший у трапа, отдал честь. Корнелия скользнула взглядом по нему, кивнула — не благодарность, а констатация факта — и шагнула внутрь. Дверь захлопнулась, отсекая внешний мир.
Рев двигателей нарастал, кренясь, «Сокол» оторвался от посадочной площадки. Корнелия смотрела в иллюминатор, пока дворец не превратился в миниатюрную модель. Его территория была вечнозелёным оазисом, чудом инженерной мысли, высиженным посреди аризонской пустыни. Гибридные вязы и дубы, с помощью имплантированных генов стоически переносившие сухой воздух, отбрасывали густые тени на идеальные газоны. Всё это буйство жизни, невозможное в этом раскалённом краю, поддерживала сеть подземных акведуков и климатических стабилизаторов — наглядный символ того, что Британия подчинила себе даже природу.
Отец. Император. Сегодня он удостоил её чести говорить от его имени в этих стенах. Каждый такой раз был не просто привилегией; это был тактический ход в большой игре, проверка на прочность, знак доверия, которое следовало оправдать кровью. Сегодняшнее выступление было её заявкой, публичным клеймом, выжженным на теле империи.
Её разум, отточенный годами командования, холодно и методично прокручивал кадры из отеля «Бельмонд». Не эмоции — не страх Лиллиан, не ярость Гилфорда, не боль в плече. А данные. Взлом двери. Траектории выстрелов. Скорость реакции монахинь. Их снаряжение. Каждый промах, каждое удачное решение раскладывались на составляющие, как чертёж атаки. Они просчитались. Она — выжила. Пока что. Но игра только начиналась, и ставки выросли.
Полет был недолгим. Вскоре внизу проплыл Имперский некрополь героев – город мёртвых, столь же строго спланированный, как и город живых. С высоты это был строгий, геометрический город мёртвых – море беломраморных саркофагов и обелисков, разделённое прямыми, как стрела, дорожками. Но в отличие от выжженной пустыни у подножия, зелень здесь не была скудной. Она была ритуальной и символичной, тщательно выверенной имперскими ландшафтными архитекторами. Вечнозелёные кипарисы, стройные и печальные, возвышались стражами над усыпальницами, их тёмные силуэты отбрасывали длинные тени на золотой ковер из опавших листьев платанов и вязов. Ряды серебристо-зелёных олив и колючих агав обрамляли периметр, создавая переход от рукотворного парка к дикой природе пустошей. «Сокол» с приглушённым воем пошёл на снижение, направляясь к отведённой площадке.
На земле её встретила стена молчания, нарушаемая лишь шелестом знамён и сдержанными голосами. Площадь перед свежевырытыми могилами была заполнена людьми. Мундиры высших офицеров, траурные одежды аристократов, члены семьи — всё здесь было подчинено строгому, незримому протоколу. Это было закрытое мероприятие для избранных, для тех, кто имел право знать цену крови.
Её взгляд сразу выхватил из толпы Андреаса Дарлтона. Старый воин, чьё лицо было высечено из гранита скорби и гордости. Он стоял неподвижно, как одна из статуй некрополя, а вокруг него, словно стальные бастионы, выстроились его уцелевшие сыновья — Альфред, Клаудио, Эдгар. Их позы были безупречны, но в глазах читалась ярость, ждущая своего часа.
Корнелия направилась к ним, её шаги были твёрдыми, взгляд – прямым. Она не предлагала слов утешения. Они были бы оскорблением. Вместо этого, остановившись перед Андреасом, она медленно, с полным осознанием жеста, поднесла правую руку к козырьку фуражки в безупречном салюте.
— Они пали с честью, — её голос прозвучал чётко, резанув траурную тишину. — Их долг исполнен. Теперь наш — начинается.
Альфред, его рука всё ещё в перевязи, встретил её взгляд и чуть заметно кивнул. Гластонские рыцари потеряли двух своих. Но орден не сломлен. Он готовится к ответному удару.
В воздухе витало ожидание. Процессия ещё не началась, но всё было готово. Два гроба, накрытых имперскими стягами, покоились на катафалках. Священник в чёрном облачении ждал своего часа у края могил. Присутствующие замерли в почтительном молчании, их взгляды то и дело скользили в её сторону.
Корнелия заняла положенное ей место в первом ряду, спиной к собравшимся, лицом к открытой земле. Её левая рука, спрятанная от чужих глаз, сжалась в кулак. Боль была ничто. Потеря — всё. Но сегодня они хоронили не просто солдат. Они хоронили прошлое. А будущее, будущее возмездия, должно было родиться здесь, на этом кладбище, в гробовой тишине, прежде чем прозвучит первый залп.
