Гравилёт слегка встряхивает, и красная помада, до того уверенно скользившая по нижней губе, проскальзывает вбок по подбородку. Сабельникова делает вдох. И выдох. И вдох… Но натянутые нервы всё-таки дают о себе знать, и рыжая резким похлопыванием по сенсору наушников включает связь с пилотом:

— Лиля! Ну аккуратнее, не дрова же везёшь!

Если бы дело было только в том, что теперь нужно рыться в сумке в поисках влажных салфеток и подправлять макияж… Но брюхо гравилёта набито контейнерами — вроде тех, в которых перевозят оборудование и инструменты артисты. Елена не имела шпаргалки на случай «если на базу нападёт прототипный СС и его удастся взять живьём», а потому заставила персонал «упаковать ей в дорогу», пожалуй, половину имевшегося оборудования, и всё ещё не была уверена, что этого будет достаточно. Оставалось надеяться, что в Схроне-28 что-то имелось на месте, а что-то брала с собой Гарьева.

Всё сегодня сошлось настолько невовремя, что будь Сабельникова суеверной, решила бы, что её кто-то сглазил.

Накануне важного сражения, когда на базе не только два СС, но и Крестовский, проникает на неё как чёрт из табакерки выскочившая Вторая, а она, Елена — ближайший в расположении оператор нужного ранга. Это с одной стороны. С другой, конечно, невероятное везение, что именно так всё сложилось, и рыжая могла проверить своих детишек и расследовать ситуацию лично… Но Саша…

Сабельникова с громким щелчком захлопывает зеркальце и убирает его в карман. Чёрт с ним, всё равно рано или поздно пришлось бы разбираться с этим слоном в комнате, пусть он и существует только для неё. Пока что. По всей логике, высокая вероятность наткнуться на Крестовского — скорее даже неизбежность — должна быть для неё, старшего оператора СС, на последнем месте по важности. Только сердцу не прикажешь.

Лиля сообщает о начале снижения. Елена со вздохом застёгивает ремни безопасности и откидывается на спинку кресла, закрывая глаза.

***

Десятью-пятнадцатью минутами позже крыша ангара задвигается с оглушающим гудением, опускается рампа гравилёта. Первыми из воздушного судна выходят сопровождающие Сабельниковой — целая команда ассистентов, 8 человек. Уже одно это указывает на то, что ситуация была оценена начальством серьёзно. И только последней — сама мать чудовищ.

Елена по рампе спускается так, словно на фоне должен звучать оркестр. Развеваются полы тёмно-бирюзовой шинели и струятся змеями огненно-рыжие локоны, а в руке… Болтается хлипкий пакетик, вроде «маечки» из какой-нибудь «Шестёрочки». Совершенно не соответствует остальным деталям образа — зауженным чёрным брюкам на подтяжках, тёмно-зелёной блузке, расстёгнутой ниже ключиц, и элегантным чёрным туфлям на красной подошве.

Чуть позади слева от Сабельниковой идёт кто-то даже неё пониже, в полном обмундировании, чёрной шапке и балаклаве. Несмотря на внешнюю хрупкость и неловкость, подросток (?) с лёгкостью несёт в одной руке большую дорожную сумку... Немножко размахивает ей, как школьник сменкой по пути домой.

Рыжая останавливается перед встречающим их Марковым; даже воинское приветствие женщина совершает с какой-то неуловимой грацией, несмотря на чёткость движения. Затем снимает фуражку, нахлобучивает подростку рядом прямо поверх вязаной шапки.

— Мааарков… Ну что ты такой напряжённый? Не рад мне, душа моя? — расплывается в самой обезоруживающей улыбке майор, делая шаг ближе и похлопывая мужчину по плечу. Капитана обволакивает невесомым облаком лёгких духов с яблочными свежими нотами. Сабельникова на высоких каблуках прислоняется как раз к его уху, шепча: — Купи в ближайшее время лотерейный билетик. Какая-то невероятная удача, что Савичев сейчас занят по горло, а по близости оказалась именно я.

Длинные ногти на мгновение впиваются в крепкое плечо, потом мимолётно гладят, и Елена отстраняется, оглядываясь по сторонам, и глаза её уже снова сверкают.

— Где мои котята?

Отредактировано Erna Felicia Nachtigall (2025-02-26 00:06:51)

— Из старого состава?.. — Сабельникова хмурится, переводя взгляд на нанесённую на стену ангара эмблему. Думать, что китайцам или британцам попала в руки Вторая и они смогли даже покопаться в её мозгах, конечно, неприятно… Но предполагать в связи с новыми сведениями, что кто-то из прежнего разогнанного руководства всё ещё дёргает за ниточки и даже имеет спящих агентов внутри Института, да ещё и саботирует российские войска в такое время — ещё более неприятно. В воздухе запахло государственной изменой, да ещё и в Институте. Если только след не тянется куда-то ещё выше, в ГСБ…

Елена покачивает головой, приостанавливая заскрежетавшие в голове шестерёнки.

— Это мы с тобой обсудим попозже. Отличная работа, но в первую очередь я хочу увидеть Ларису и Шики.

Марков сообщает ей о том, где они и какая ситуация на базе, и может увидеть, как в глазах цвета стали мелькает какое-то очень живое беспокойство. Но он же сказал, что с ребятами всё хорошо, и Гарьева от Тоно сейчас не отходит?..

— П-под «Баюном»? Зачем? Всё так плохо?..

Поймав себя на том, о чём запретила говорить Рите и Ларисе, Сабельникова быстро захлопывает рот и через секунду поясняет:

— В смысле, это же разработка для суперсолдат. Тут надо осторожно…

Елена неловко прочёсывает волосы пятёрней назад, оборачиваясь к сопровождающим:

— Фурукава-сан, зайка, ты ведь тут не впервые? Пока я проверю детей, организуй мне лабораторию и комнату отдыха, пожалуйста. Проследи, чтобы всё работало… — Елена, очевидно, очень заботится об уважительном отношении к представителям всех национальностей в Институте, вон даже с японцами использует хонорифики. Правда, они забавно контрастируют с её привычкой раздавать всем ласковые прозвища.

Оборачиваясь снова к Маркову, Сабельникова беспардонно обхватывает пальцами его локоть, мол, ведите меня, сударь:

— А капитан пока проводит меня в медицинское крыло.

Подросток в балаклаве вроде собирается идти за Садако, но доктор окликает его:

— Куда собрался? Нет-нет-нет, во-первых, вернись и поздоровайся как следует. А во-вторых, пойдём знакомить тебя со старшими.

Тимофей Рябинин

Парнишка со вздохом передаёт сумку кому-то из ассистентов, стягивает шапку и балаклаву. Если бы не очевидно мужское телосложение, на лицо его можно было бы и за девочку принять — такая симпатичная мордашка с большими синими, даже почти сиреневыми глазами и фарфоровой кожей. Он окидывает взглядом Маркова и придерживающую его за локоть Сабельникову и неловко переступает с ноги на ногу, прежде чем подойти. Точь-в-точь смущающийся поведения родительницы подросток.

— Тимофей Рябинин, Восьмой, — бормочет он, протягивая капитану ладонь. Рукопожатие у Тимы крепкое и уверенное, а взгляд… Несмотря на милейший образ — жуткий. Кажется, что он видит каждую пору на лице у Маркова и слышит, как бьётся его сердце.

Делегировав Фурукаве задачу расположения на базе, Сабельникова выбрасывает эти заботы из головы вместе с размышлениями о причинах и поводах к сегодняшнему инциденту. Садако — одна из тех людей в Институте, кому Елена по-настоящему доверяет, помимо своих «детей». Таких немного, но майор, замечая тех, чьи моральные качества ей импонируют и сочетаются с нужными навыками, втягивает их на свою орбиту и ревностно опекает, покрывая ошибки и лично продвигая.

А внешне же — просто длинноногая красотка с ветром в голове. Порывистым штормовым.

Сабельникова медленно кивает на пояснение Маркова о состоянии полковника, уже взяв эмоции и, главное, выражение лица под контроль. Видит бог, это далеко не последние новости на сегодня, которые попытаются выбить её из равновесия. Ночь, вероятно, будет длинной.

— Заметил, да? — мурчит самодовольно рыжая, понаблюдав за знакомством капитана с Восьмым и двинувшись с ним в сторону медицинского крыла, краем глаза следя, как мимо них под руководством Фурукавы в ту же сторону катят здоровые тележки, нагруженные оборудованием. Немного плотнее прижимается к плечу Маркова, всё так же придерживая его за локоть, чтобы он расслышал её пониженный голос поверх шума вокруг:

— Тима у нас особенный, — тоже Маркову новость, у Сабельниковой все подопечные особенные. Рита — первый СС-пилот найтмера, Инея — первый удачный в сохранности психики СС, Клаус — первый успешно «перепрошитый», Шики — первый заточенный на устранение себе подобных, Лариса и её брат — первые «Ментаты»… И это не единственные причины. Для Елены, как для любой матери, её дети самые-самые, первые во всём, и трепаться о них она может часами. Хорошо ещё, социальных сетей майор не имеет, чтобы постить в истории десятки их фотографий в день, наглухо замучив всех подписчиков.

— Когда он жил в детском доме, в какой-то момент стал показывать чуть ли не сверхъестественные способности, по мнению работников и других детей. Одной воспитательнице сказал, что от неё пахнет смертью — через какое-то время выяснилось, что у бедняжки агрессивная форма рака. С другой не хотел разговаривать, мол, «изо рта воняет»… Острая язва желудка. Его начали сторониться, как проклятого, хорошо, до травли не дошло — слишком боялись, что что-нибудь «предскажет»… А на деле — малыш просто родился с нечеловечески острым нюхом. В смысле, конечно, очень человеческим, просто… Такое редко встречается. Крайне.

Проходя развилку, Елена бросает взгляд в сторону того крыла, где отдыхает Крестовский, но шаг её не замедляется и мысль она не теряет.

— Так что когда до меня дошли такие интересные слухи, поехала сама посмотреть. Давно были планы попробовать сделать ставку не на физическую силу, а на органы чувств… Всё и сразу «прокачивать», понимаешь, ресурсов никакого мозга не хватит, тем более детского. И вот, получилось. Нюх как у собаки, глаз как у орла! Идеальный будет шпион или дознаватель — подмечает то, что даже обученный человек не заметит, ложь распознаёт, ещё её не услышав. Почему я и взяла его с собой — хочу, чтобы поучаствовал в допросе. Не смотри, что ребёнок… Он с Шестым в Африке уже поработал.

Восьмой, разумеется, всё это слышит, даже идя на несколько шагов позади капитана и майора. Но никак не реагирует. Только уголок губ чуть тянется вверх.

— Разбаловала я его только, — сетует в полголоса Сабельникова, бросая строгий взгляд на мальчишку через плечо, — Перехвалила.

Тима насупливается, засовывая руки в карманы.

Они заходят наконец в ту область, что до недавнего времени была свободной, а теперь кишит людьми — ассистентами, охраной… Техники тянут толстые кабели электроснабжения вдоль стен, общаясь на матерном диалекте русского. Елена сама не замечает, как улыбается, предвкушая встречу с Ларисой и Шики, отмахиваясь от вытягивающихся по струнке сотрудников, мол, «вольно». Расходясь с Марковым, похлопывает его по плечу и получает настроенную на местные частоты рацию — остальные вопросы решат позднее.

Сабельникова тихонько стучит в дверь палаты, прежде чем зайти, зная, впрочем, что острый слух совершенных солдат уже должен был засечь узнаваемый цокот каблуков. Во всяком случае, она ожидает этого от Ларисы, а не от Шики, память которого была заблокирована в семь слоёв… Но встречает её именно он. Осмысленным, узнающим взглядом.

Называя «мамой».

Сердце у Елены сначала трескается от нежности, а потом ухает, похолодевшее, в живот.

— Так точно, — улыбается, не дрогнув, Сабельникова, и прикрывает за вошедшим за ней Восьмым дверь. Тимофей чувствует, что что-то не так, но только обеспокоенно смотрит вначале на майора, потом на пока незнакомого брата, к которому приковано внимание рыжей. Останавливается у двери, чуть пригнув голову и всё так же держа руки в карманах.

Елена тем временем ставит магазинный пакет на прикроватную тумбочку — он перекашивается, наполненный доверху, и из него с шуршанием вываливаются несколько «ягодных лукошек». Окидывает быстрым взглядом устроившуюся на коленях у Шики поверх его куртки, точно котёнок, Гарьеву — отмечает про себя, что, возможно, с её социализацией она что-то напортачила и надо будет… Наверное, какое-нибудь хорошее подростковое кино ей показать, чтобы подправить понимание того, как взрослые девочки общаются со взрослыми мальчиками?.. А впрочем, если у этих двоих всё хорошо, то и зачем вмешиваться. Слишком даже хорошо, на взгляд Сабельниковой. Оценивая приветствие Тоно и его поведение с Ларисой, оператор уже прикидывает, сколько уровней блокировки было снято. И старается не эмоционировать по этому поводу.

— Как вы тут, котята? — аккуратно, чтобы не потревожить Гарьеву, садится по другое плечо от Шики рыжая, и приобнимает его, ероша волосы. Критически оглядывает видимые из-под воротника и рукавов чёрной водолазки бинты. Улыбается, прочитав название книги, увлёкшей парня.

Потом серьёзно смотрит ему в глаза.

— Шики, сколько печатей было снято?

Вариантов тут два. Либо он не знает, что такое «печати», и переспросит. Либо знает, и это будет означать, что память разблокирована полностью. В любом случае, пока что Сабельникова предпочитает по-человечески поговорить, а не лезть в мозги ребёнка операторскими техниками, чтобы разузнать ситуацию.

Надо же знать, как сильно надирать Гарьевой уши.

- Она и так перенервничала и наревелась, голова разболелась... В общем я её лечу.

Лилит улыбается, кивая и опуская взгляд на свернувшегося на коленях у Шики "котёнка". На сердце у неё штормит, разрывают всевозможные «если бы» и «а вдруг». Снять все блокировки памяти суперсолдату в неконтролируемых условиях, да ещё в бою — такого ещё никто не делал. В инструкциях, написанных кровью, даже в контролируемых условиях для этого должны присутствовать два оператора, одним из которых должна быть непосредственно Мать — оператор, защищённый глубокой индоктринацией, въевшейся, словно грибные мицелии, глубоко в личность каждого СС. Тот, кому солдат никогда не навредит.

А Лариса сделала это в одиночку. С «Каином», который сейчас существует в единственном экземпляре и который неизвестно, как мог бы себя повести.

Сабельникова смотрит куда-то сквозь подозрительно бесшумно дышащую девушку у Тоно на коленях, рассеяно гладя парня по спине. Странно могло бы выглядеть для непосвящённых — рыжая девица постоянно распускает руки с подростками. Ни Шики, ни Гарьева близко ей в дети не годятся… Тем не менее, пришедшую в Институт в 20 с хвостиком девчонку суперсолдатская малышня как-то сама собой вскоре начала звать мамой. Потом и старшие подхватили. Нет-нет, да и Клаус, с которым у Елены разница в какие-то три года, протягивал, закатывая глаза, «ну мааам».

И так Лена Сабельникова, вчерашняя оторва, перевоплотилась в Лилит. Старший оператор майор Сабельникова Елена Игоревна, Мать. Нежная, но рьяная, заставляющая с собой считаться, но ласковая — когда надо тихая гавань, когда надо, как сейчас, непоколебимая скала.

— Поругаю так, как требуется, милый, — безапеляционно говорит мама-майор, хоть у самой на душе и лёгкая паника, усмиряемая только мыслями «всё уже произошло, всё уже в порядке».

Тянет несильно за чуть покрасневшее ушко Гарьевой двумя пальцами, хмурясь.

— Долечишь попозже эту хитрюшку. Возьмите-ка с Тимой по два «лукошка» из пакета и идите погуляйте, познакомьтесь. Мы ещё проведём тебе диагностику позже, Шики, оборудование, скорее всего, будет занято до утра… Пока наблюдай, пожалуйста, за самоощущениями, и чуть что не так — сразу сообщай мне.

Голос у Сабельниковой ровный, не приказной лай, но и не лишённый теплоты.

Когда парни покинут палату, Елена немного помолчит, давая Ларисе прочувствовать вес её взгляда и сказать, что рвётся с языка. Потом положит руку ей на коленку, несильно сжимая и заглядывая в заплаканную мордашку уже нежнее:

— Пирожочек ты мой… Напомни мне, почему мы такого не делаем? Я знаю, знаю, что тебе больно было смотреть на Шики и видеть брата, когда он в тебе видел просто врача, — Сабельникова действительно знала, как тяжело прятаться от дорогого человека, хоть у неё ситуация была и совершенно другая. Она прятаться по крайней мере выбрала сама.

— Но это было рискованно. Безбашенно. Катастрофически опасно не только для Шики, не только для тебя, но для всего схрона. Почему ты приняла такое решение? Что тебя толкнуло так рискнуть ради шанса на жизнь для Второй?

Сабельникова об этом не скажет, но у неё бы духу не хватило. Вторая для неё в сравнении с Шики и Ларисой никто, данные в ней, искалеченном солдате, вряд ли ценны. Может, по мнению Лилит, было бы даже милосердно дать Каину быстро сделать работу, которая была ему предназначена.

Но она хочет поговорить с ментатом по душам. Что там, в этой гениальной головушке, и, главное — в горячем сердце?

Тимофей Рябинин
Тима наблюдает за тем, как Шики общается с Гарьевой и с Сабельниковой — как легонько тычет одной пальцем в нос и подмигивает второй, обращая внимание на скрамасакс. Как легко влезает обратно в разгрузку, рассуждая о том, как ощущается разблокировка памяти… Восьмой хмурится, раскачиваясь с пятки на носок и переводя взгляд в пол, не совсем понимая, что чувствует. Похоже на обиду, но не совсем. Рябинин пытается по-быстрому раскопать это ощущение, прикинуть логически, как его учили — на кого он обижается и за что? На маму за то, как много внимания уделяет ментату и Седьмому? На Седьмого за то, что ведёт себя с ними так фривольно?

Может, базово из Тимы и готовился идеальный шпион и дознаватель, но по-человечески, из-за возраста и из-за плохой социализации СС, ему ещё недостаточно опыта даже для того, чтобы понять, что он просто ревнует. В доступной ему сейчас памяти — он младший, уникальный, мамой любимый и обожаемый.

Ещё до того, как упаковки с «лукошками» пролетают половину дистанции между Шики и Тимофеем, мальчишка вскидывает голову, и секундой позже метнувшаяся из кармана рука ловит обе коротким взмахом. Выходя из палаты, Восьмой кидает на испуганную Ларису ободряющий взгляд с неловкой улыбкой. Даже поздороваться же не успели.

Уже в коридоре он бодро пожимает руку старшему, не стесняясь сжать как следует, в отличие от знакомства с Марковым. Что-то в этом есть приятное — не сдерживаться. Правда, Тимофей всё-таки слабее Шики, и немного морщится, но не ойкает даже себе под нос — очень старается не оплошать и составить первое впечатление как надо.

— Тимофей Рябинин, Восьмой, — хочет добавить что-то, наверное, про то, что удивительно, как они, идя друг за другом по номерам, разминулись в Институте… Но разговоры ни о чём у Тимы пока получаются неважно. Чувство юмора во всех его аспектах ещё не развито тоже — при упоминании технарей Рябинин распахивает глаза, потом смотрит в сторону, потом опять на Шики, краснеет, потирает уставшую от обвешанного снаряжением бронежилета шею:

— Там это… Капитан Марков сказал, у них там… оргия. Может не надо?

***

— Маааам... Я... Я так испугалась...

Серьёзное выражение лица мамы-коршуна моментально трескается, и стоит Ларисе придвинуться ближе, уткнуться Сабельниковой в плечо — рыжая тает, обнимает девушку крепко-крепко, немного покачиваясь. Тут она, живая, целая, в сохранности. Пахнет только немного серой — может, от сработавших пиропатронов во взрывоустойчивых дверях? По мнению Лилит, её созданная для работы в тылу дочь так пахнуть не должна.

И столкнуться с попыткой совершенного солдата её убить не должна была тоже. Гарьевой не закладывали намеренно полное доверие к братьям и сёстрам, так само сложилось — все «боевые» обожали неуклюжую и гениальную девочку. И от того теперь ещё сложнее — Елена мысленно считает, какое количество ударов сегодня вынесла психика Ларисы за неполный час.

Выслушивая первую версию объяснения, Сабельникова только кивает, хмурится немного. То, что на базе в такой момент были гости, конечно, нехорошо… Нахтигаль ещё и в самом эпицентре событий оказалась. Не будь появление Второй форс-мажором — за такой срыв секретности по голове хорошенько настучали бы всем. С другой стороны, W-0 с их «Минервой» уже некоторое время интересовали Сабельникову, и она надеялась через Гарьеву и «Сколопендру» наладить к ним мосты в исследовательской области. То, что как-то само собой так всё совпало, может, и славно.

Лилит решает этот момент обдумать позже, потому что сейчас для неё главное — Лариса и её растрёпанное сердце. Когда девушка начинает объяснять уже «человеческую» версию, краснея, торопясь, срываясь на вскрик — у Сабельниковой в горле формируется ком, который она усилием воли проглатывает, не даёт себе расчувствоваться. Гарьевой сейчас нужен надёжный взрослый рядом, а не такая же эмоциональная подруга.

Видя твёрдый, уверенный взгляд Рисы, в котором ни капли сожалений, Елена себе же наперекор улыбается — дёрнув подбородком, сжав пухлые губы так, что и помады почти не видно. Той улыбкой, которая говорит и «уважаю», и «как же быстро вы растёте».

— Во-первых, никогда не извиняйся за эмоции — уж по крайней мере со мной.

Сабельникова чуть отстраняется, чтобы убрать выбившиеся пряди Гарьевой за уши, вглядываясь в её лицо. Лицо СС, который намеренно был создан максимально человечным. Был создан быть врачом с сердцем, врачом максимально близким к другим солдатам. Поняв, что блокировка памяти Шики была полностью снята, Лилит успела подумать, что этот подход был ошибкой… Теперь, слыша Ларису, она понимает, что нет. На самом деле это было одно из лучших её решений. Хоть премию сама себе выписывай.

— Я понимаю. И я тобой горжусь. Тем, как ты выстояла, тем, как приняла решение… Тем, что поверила в себя и в Шики. Вы мои большие, смелые котята… — Сабельникова вздыхает, оттягивая то самое «но», — Но в рапорт мы записать веру как обоснование не можем. Так что разовьёшь для Савичева первую версию, хорошо? Про то, что хотела взять Вторую живой для расследования, всё такое… — Лилит, усмехнувшись, треплет девушку по щеке, — Сама напишешь, как большая девочка, которая берёт ответственность за свои решения. Я помогу, но только немного. А что касается Второй… Я бы хотела тебе пообещать, солнышко, что, конечно, мы со всем справимся и ей поможем. Но не могу. Пока мне кажется, что с вероятностью в 90% нам придётся её… Нейтрализовать.

Слово повисает в воздухе дурным предзнаменованием, от которого Сабельниковой и самой неуютно.

— Но это уже моя головная боль. А пока есть время, бери-ка «лукошки» и дай мне расчёску — косу тебе переплету. Негоже такой красивой девочке растрёпанной ходить.

«И всё-таки ужасно быстро они растут,» — думает про себя Лилит, распуская косу Гарьевой и пропуская между пальцев серебристые мягкие пряди.

Может, сегодня она будет заплетать ей волосы в последний раз, а они обе об этом ещё не знают.

Тимофей Рябинин

Тима теребит в руках «лукошко», от смущения и от того, как изменилось выражение лица Седьмого, никак не получается аккуратно открыть дурацкую упаковку. Когда всё-таки удаётся, звук хрустящего пластика совпадает со смехом старшего.

Выслушав его объяснение, Восьмой с видимым облегчением вздыхает, кивает и приравнивается к шагу Шики в направлении технического блока. Поглощает лукошко в два укуса, жуёт задумчиво... Так значит, оргия — это не только когда много людей одновременно занимаются сексом, но ещё и когда все по уши в работе и довольные. Надо запомнить. Ему тоже в первом значении участие Рисы представлялось плохо и вообще думать об этом казалось очень неправильным, но вот во втором уже всё как надо и на правду похоже.

— Слушай, если не секрет... Как там дома? Клауса видел?

Тимофей вскидывает брови, потом хмурится, будто ищет что-то в голове, пока дожёвывает. Он «домом» Институт никогда не называл, но вообще-то из уст Седьмого это слово звучит очень правильно. Немного, как парню кажется, с тоской?

— Дома всё хорошо… — поначалу максимально сухо отвечает Восьмой, но потом, видимо, решает постараться не быть бревном в диалоге, когда старший так сразу открыто с ним общается — старается добавить подробностей, хоть и не знает, о чём именно Шики хотел бы узнать, — Младших помимо меня ост…

«Осталось», всплывает сквозь печати на мгновение и так же быстро исчезает. Рябинин моргает несколько раз, продолжает:

— …Помимо меня четверо. Мама носится с ними сутками, ещё и меня привлекает… Люди в халатах тоже есть новые. Маме нравятся не все, мне тоже. Но Садако с парочкой из них поговорила и теперь они почти хорошие. Ещё… Спортзал починили, но ненадолго, мне кажется… А Клаус уехал по работе. Аж в Петербург! Сказал, работа — не бей лежачего по сравнению с нашей с ним поездкой в Африку. Он очень довольный был перед отъездом, но по-моему притворялся. Без него те в халатах, что маме не нравятся, смелее стали, а мама часто грустная.

Услышав про Третью, отзывается:

— Я её только на фото видел. Мама несколько у себя на доску повесила в кабинете, там и фото с бала есть, где Третья в платье. Красивая… И сильная очень, да? Она же с тем самым полковником здесь где-то?

«Тот самый полковник» — это Шики теперь, с разблокированной памятью, понятная история. История о том, как Сабельникова почему-то очень не хочет, чтобы Александр Крестовский узнал, кто ему отправил Риту в адъютанты. А лучше чтобы при нём даже имя её никто и никогда не упоминал. Почему — она детям не рассказывала, разве что Риса что-то может знать… А так даже Рита про Лилит если что-то помнит, то смутно и не поимённо, и Тоно вполне теперь может догадаться, как так вышло.

Отредактировано Erna F. Nachtigall (2025-03-20 23:12:53)

Тимофей Рябинин

Тима идёт рядом с Шики ровным, чётким шагом. Вчерашний ребёнок, сегодняшний подросток, будущий… Чёрт знает, как сложится его судьба в дальнейшем. Точнее, знает Лилит. А она умеет хранить секреты.

Слушает старшего внимательно, ловя каждое слово, но взгляд нет-нет и цепляется то за двери, которые они проходят, то за проходящий мимо персонал схрона. Они тоже поглядывают на Рябинина с интересом — и он не испытывает смущения, не хочет натянуть балаклаву обратно до глаз. Со старшим рядом как-то комфортно. Как будто он знает намного, намного больше, как если бы их разделял десяток лет, а не пара-тройка.

В их службе год, пожалуй, идёт за пять.

Восьмой неуверенно пожимает плечами на догадку Тоно о новом расположении Шестого, а вот на его слова об Африке фыркает. Проводит растопыренной пятёрней по волосам назад, пародируя широкий разворот плеч Клауса и его обаятельную, как тот сам считает, улыбку:

— «Колыбель человечества, малой. Если где его повадки познавать, так здесь.»

Надо же, даже голос имитировать у Тимофея получается удивительно натурально — каждый перекос баритона, каждую хрипотцу. Обострённые чувства Восьмого позволяют подмечать и копировать каждую деталь.

Видя реакцию старшего, парень прыскает вначале от смеха, потом замечает мелькнувшую по его лицу мрачную тень и замолкает, но, к счастью, разговор быстро возвращается в ненапряжённое русло.

— Такими темпами для остальных будешь старший…

— Не хочу, — бурчит себе под нос Восьмой, — Они шумные, и надоедливые, и… Куда мне до тебя и Клауса… — он поводит плечом, позволяя лямке бронежилета лечь удобнее. Понятно, на что намекает. Он, может, и сильнее и быстрее среднестатистического четырнадцатилетнего подростка, но с «боевыми» братьями не сравнится. Да и с сёстрами тоже. От того не чувствует себя способным принять ответственность за других — особенно сейчас, когда вокруг Шики прямо-таки витает аура героя, спасшего Рису и ещё какую-то девушку.

Слова о том, что Рита никого не помнит, отзываются внутри леденящим страхом. А сколько Тима помнит сам? Может, у его ночных кошмаров есть вполне осязаемое основание? Знать бы хоть в процентах… Все СС знают, что в их памяти покопались — делать это бесшовно в Институте ещё не научились. Но все воспринимают это по-разному. Клаус как-то говорил, что многие вещи хорошо бы не помнить. Мама говорила, что это нужно для того, чтобы их не использовали против них самих. Тиму, в его подростковом духе противоречия, такие высказывания бесят.

— Слушай, а то, про что мама тебя спрашивала, «печати»… Это что? Это поэтому ты смог Вторую не убить?

Восьмой смотрит на Шики и с подозрением, и с надеждой — огромные сине-фиолетовые глаза, такие невинные и простодушные, впиваются в его лицо так, что можно кожей почувствовать каждое микродвижение расширенных в скудном освещении зрачков. Рябинин подозревает, что дело тут как раз связано с памятью — делает интуитивное предположение, основываясь на том, как Седьмой движется, говорит, с какой уверенностью держится. Как будто знает намного, намного больше…