До вылета оставалось всего ничего. А потому нетрудно догадаться, что в преддверии него Корнелия чувствовала острую нехватку времени во всём: в возможности продумать сборы на очередную встречу с братом, в возможности успеть задать все нужные вопросы, в возможности успеть вернуться... Затягивая на себе традиционный пояс оби, Корнелия почувствовала, как затягивается на ней петля чужой умирающей культуры. Беглый взгляд в зеркало и вот она видит в нём совсем другого человека. Волосы, собранные в небрежный пучок, удерживаемый деревянной заколкой, чёрное кимоно с узором в виде бордовых цветков, под ним — тесно облегающее тело термобельё, чтобы не замёрзнуть на тот случай, если придётся много пребывать на свежем воздухе. Принцесса поморщилась. Ей не нравилось, как она выглядит. Но необходимость слиться с толпой была сильнее её неприязни к тому, что придётся носить на себе вот это вот всё. Тяжело вздохнув, она оставила на всякий случай сообщение Гилфорду — человеку, который был достаточно далеко от неё, но который практически всегда был в курсе, где она находится каждую минуту. Он не прилетит на крыльях ветра в случае чего. Всё-таки, сейчас он находился совсем на другом материке. Куда важнее был сам след, что Корнелия собиралась оставить для него. Надёжно спрятав в складках кимоно офицерский кортик, Корнелия направилась к выходу из своего номера.

***

— Любопытное место, брат, — безо всякого преувеличения сказала Корнелия — она и так не умела льстить, а тут ещё и давать завышенную оценку чуждому для исконной британской культуры мероприятии, фи. — Правда, не нахожу причин, почему именно здесь ты допустил возможность поговорить открыто.

Но у неё были предположения. Это место паломничества, если так можно говорить, одиннадцатых. А ресторан, где они встретились здесь впервые — британский. Значит, даже к одиннадцатым у Шнайзеля доверия куда больше, чем к своим же... А это, само собой, возвращало её к тем вопросам, которые она хотела задать брату ещё в ресторане.

— Но у меня есть все основания полагать, что они всплывут сами собой, — продолжила она и, следуя совету Шнайзеля, натянула на лицо улыбчивую мину — настолько же неестественную, насколько неестественно она чувствовала себя, находясь на территории этого храма. — Поначалу мои вопросы были довольно разобщёнными. Но после того, что ты сообщил мне сегодня... Я хочу точно понимать, что означает твоё сообщение? Как оно связано непосредственно с тобой? И связаны ли с ним все предшествующие твоему пребыванию здесь события? В частности, потеря должности премьер-министра. Все мы терпели неудачи и разочаровывали отца. Но ещё никто не попадал к нему в такую немилость, чтобы он лично брал дело в свои руки. За исключением, пожалуй...

Лелуша, да. Но эта история с тёмным прошлым. О ней не принято говорить.

— Сам знаешь кого, — сказала она, отстранённо посмотрев на небо, на котором невидимой кистью тускло художник размазал сырного цвета бледный, едва заметный полумесяц. — Альбион не был твоей головной болью, но всё выглядело так, что свалили её на тебя. Почему? Это как-то связано с гибелью Лувиягелитты? Что же происходит, брат?

Она невольно подалась вбок, на шаг сокращая дистанцию между собой и Шнайзелем и оказываясь совсем близко к нему, буквально плечом к плечу.

— Почему Юфи в опасности? И кто ей угрожает? Но прошу, говори без утайки всё, как есть. Ты слишком хорошо меня знаешь и прекрасно осведомлён о моей самой большой слабости и что ради неё я на всё готова. А потому мне нужна лишь правда, какой ты её видишь. Даю слово главнокомандующего, что если от меня потребуется лишь бездействие и ничего более, то я готова на это. Но, если нужна моя помощь, говори. Пока что у меня нет причин не доверять тебе.

Но появиться они могли в любой момент. Ситуация в Империи накалялась. Корнелия кожей чувствовала это, но пока не знала, как ей быть. Всё, что оставалось в её силах — быть верной присяге. До тех пор, пока жизнь не заставит её принять критическое решение.

Корнелия была не готова к таким откровениям. Шнайзель всегда хорошо умел подавать информацию. Но то, что он рассказывал и то, как он рассказывал, не вызывало у Корнелии ничего, кроме оторопи во взгляде. Недоверия, конечно же. Как часто Шнайзель прибегал к таким абстракциям? Только тогда, когда нужно ввести человека в заблуждение. Но даже при этом он оперировал вполне себе земными и абсолютно ясными понятиями. Но сейчас Корнелия даже представить себе не могла, что Шнайзель подразумевает.

Однажды кто-то сказал, что чем чудовищнее ложь, тем охотнее в неё верят. Но даже у такой лжи есть предел. Предел, который Шнайзель не стал бы никогда переступать. Либо сделал это впервые.

— Я не понимаю, — искренне недоумевая сказала Корнелия, пытаясь понять — хочет ли он свести всё к тому, что Юфемии угрожает опасность, и всё это — лишь попытка оттянуть её внимание, или же наоборот, не хочет, чтобы она пока что глубоко влезала в причинно-следственные связи? — Я не могу понять, кто или что угрожает Юфи.

Да, всё так. Раньше она всегда чётко понимала, от кого ждать угрозы. Мир удобно делить по цветам на пёстро окрашенной карте. Но сейчас Шнайзель рисовал картину белым. Почему?

— Что за мистика, брат? — Корнелия нахмурилась, и эта фраза не могла не прозвучать без давления, которым наполнилась каждая интонация её зычного голоса. — Ты прав, это подозрительно. Ведь ты всегда был рассудителен и никогда не говорил о проблемах столь сумбурно. А теперь я слушаю тебя и не знаю, за что мне хвататься и о чём спрашивать. Я очень смутно помню, кто такая Джоан, и представления не имею, что сейчас происходит в аппарате управления Юфемии.

И ни слова про Ренли. Корнелия была так занята войной, что пропускала мимо всё, что происходило внутри страны. Все события, праздники и мероприятия миновали её подобно непогоде в тёплый сентябрьский вечер. И сама того не заметила, как земля стала трескаться от засухи.

— Когда силуэт врага размыт, трудно в него попасть, — заключила Корнелия, глядя прямо перед собой. — И почему ты говоришь так, словно бы сам не знаешь, кто враг?.. Неужели и правда не знаешь? Но как ему... Или им — неважно. Как можно оставаться в тени, управляя таким количеством событий? Всё это выглядит как череда совпадений. Вещей, что друг с другом связаны лишь отдалённо и на первый взгляд, а на деле...

Чёрт, нет. Корнелия осеклась. Даже если Шнайзель врёт, Юфемия — слишком сильный козырь в его игре.

— Послушай, — Корнелия резко остановилась, вдохнула глубоко, прикрыв глаза, одновременно с этим закусывая нижнюю губу и поднимая раскрытые ладони в жесте «стоп». — Если всё так, как ты говоришь, то единственный выход уберечь Юфемию — сделать так, чтобы она как можно скорее отказалась от кресла генерал-губернатора. А иначе произойти может что угодно и когда угодно. Если враг невидим для нас, то он об этом наверняка в курсе. И все мы у него — как на ладони. И Юфемия может стать жертвой невидимого врага, о котором ты говоришь, когда никто, даже она сама не будет об этом подозревать. Откуда мы знаем, что она уже не стала жертвой? Откуда мы знаем, что ею уже не пользуются? Откуда я могу знать, что ты не пользуешься ею сейчас?

Корнелия сказал это без агрессии, но с намёком и подозрением. Шнайзель слишком умён и не настолько наивен, чтобы рассчитывать на доверие после такого.

— А сделать так, чтобы Юфемия сложила полномочия, крайне сложно даже для меня. Это за гранью, понимаешь? Она ведь даже не пришла на последнюю встречу. Я приехала к ней, а вместо этого со мной повстречался граф Рочестер. Поэтому, если ты утверждаешь, что Юфемии угрожает опасность, что есть кто-то, кто может желать ей зла, то давай, для начала, узнаем нашего врага в лицо. И тогда, когда я его увижу, мы подумаем, что с этим делать. А до той поры пусть всё идёт своим чередом... И да.

Корнелия подняла палец, поджав губы. Она обо одном не спросила. Что насторожило её больше всего, но что она предпочла заметить лишь бессознательно. Пожалуй, наиболее странное из всего, что можно было бы услышать от Шнайзеля, придя сюда.

— Что ты имеешь ввиду, когда говоришь о неестественных способностях? У нас государственная книга рекордов такими полна. Хоть вместо телефонного справочника бери.

Корнелия слушала Шнайзеля скептически, но не без интереса, одновременно с этим старательно перебирая складки чёрного кимоно подушечками пальцев. Душа, готовая лопнуть от копящихся в ней противоречий, горела желанием что-то со всем этим делать, а не стоять тут стоймя, а потом... Шнайзель поддался? Как говорят, если в фразе есть «но», всё сказанное до смело перечёркивайте. Так и Шнайзель сейчас не стал продавливать свою версию о людях-феноменах, которые не казались Корнелии чем-то уж из ряда вон. Вместо этого он предложил альтернативу. Действие, которое удовлетворяло положение её и его позиций одновременно, не нарушая общей концепции. Что ж, именно поэтому Шнайзель находился на своём месте... До того, как отец его разжаловал. Он умел находить общие точки соприкосновения у каждой из сторон и использовать их для достижения общей выгоды. Но только всё равно Корнелия продолжала быть настороже: на всякий случай. Пусть даже Шнайзель и желает во всём разобраться, но нельзя исключать и того, что он продолжает вести какую-то свою, ему одному лишь ведомую игру.

— Знаешь, если кто и имеет полномочия приставлять к генерал-губернатору людей без прошлого, так это МИ5 или МИ6, — буднично сказала Корнелия. — Есть ещё куча преступников, прошлое которых застыло многие года назад, но таких никто на тёплое место советника не поставит. Всегда есть те, кто в курсе. А МИ5 и МИ6 лучше остальных знают, как скрыть или переврать любую информацию о человеке. Если ты начинал свои поиски сейчас, то ничего удивительно, что ты не нашёл. Я не хочу показаться слишком скептичной насчёт этого, брат, но...

Корнелия вздохнула. Она плохо разбиралась в людях. И ей очень хотелось верить в доброжелательность Шнайзеля. А потому и задевать его она не хотела, сделала паузу, не спеша говорить то, что думает.

— Какими бы источниками связи ты не пользовался, потеряв премьерство, ты так же потерял часть авторитета, который смог приобрести благодаря этой должности. Мы живём в Британии, сам понимаешь: слабых забывают. Так что, если всё верно, то отсутствие у нас информации по этому Ньюману, которого ты приводишь в пример, закономерно, если его приставила разведка. А тот факт, что его приставили, целиком и полностью отвечает требованиям безопасности в связи с активностью Ордена Чёрных Рыцарей. Они слишком многое себе позволили и их давно следовало прижать к ногтю, на что местные силовики оказались неспособны. Потому-то метрополия и прислала сюда кавалерию.

Во всяком случае, это объяснение казалось Корнелии достаточно стройным, чтобы объяснить присутствие человека без прошлого столь близко к действующему генерал-губернатору. Но это никоим образом не решало вопроса личного беспокойства Корнелии о Юфемии, который висел над ней дамокловым мечом и требовал решения. Того, которое предложил Шнайзель. И которое было наиболее реальным из всех.

— Знаешь, если даже допустить тот факт, что разведка может стоять за происходящим, мне действительно было бы спокойнее, если бы кто-то из моих доверенных лиц был рядом с Юфи в критические моменты.

Хоть не в критически дни, и то хорошо.

— Но... — Корнелия вздохнула. — Я не знаю, кого к ней приставить. Сэр Дарлтон остался на Ближнем Востоке. Сэр Гилфорд...

Гилфорд, да. Корнелия почувствовала, как её откидывает к произошедшему дома.

— Нужен, чтобы командовать гластонскими рыцарями в его отсутствие, — она, конечно, и сама может принять командование в случае чего, да только в этом случае ей придётся всегда, вообще всегда таскать их за собой, что не очень-то удобно, да и кто-то ведь должен управляться с хозяйственными делами, и Гилфорд превосходно управлялся с задачами замполита. — Так что я...

Нет, есть, конечно, одна шальная мысль. Но её Корнелия старалась изо всех сил избегать, потому что несмотря на все преимущества этой затеи, Богиня Победы не хотела лишний раз обращаться к ней. Даже нет, не так. Она не чувствовала себя вправе обращаться к той, кто пришёл ей на ум. Уж проще поговорить с Лиллиан и попросить её одолжить кого-то из приближённых. Так даже подозрений будет меньше. Да только уверенности в безопасности Юфи это не прибавит. Тогда зачем вообще просить?

Корнелия зажмурилась, ощущая на себе давление безвыходного положения.

— Я подумаю над тем, кого можно подрядить на это дело, — закончила Корнелия после продолжительной паузы и вздохнула. — Надеюсь, что смогу определиться. А после я сообщу тебе о своём решении заранее. Постараюсь с этим не затягивать.

Потому что, если верить Шнайзелю, времени у них осталось мало.

— И я бы хотела, чтобы ты внёс немного конкретики: что может произойти с Юфи? — Корнелия напряглся, чувствуя, как сомкнулись до скрипа челюсти, а нервы вытянулись струной, готовые лопнуть. — Какого рода опасность ей может грозить? Неужели... Неужели это может быть как-то связано с тем, что случилось с Лувиягелиттой?!

И сердце её сжалось.

От неожиданного жеста Шнайзеля Корнелия напряглась. Она контактный человек, но далеко не для всех. Лишь для самых близких. Юфемии, например. Гилфорда.

Лили.

Чёрт.

И скрыть свою дрожь от прикосновения она не смогла. Не издала не звука, но под ворохом традиционной одежды проигравшего государства её слегка затрясло. Где-то глубоко-глубоко в голове она понимала: Шнайзель никогда и ничего не станет делать просто так. Каждое действие, что движение фигуры по шахматной доске, имеет свою собственную сиюминутную цель и задачу, подчинённую общей стратегии. И, лишь осознавая это, она подчинилась просьбе. Цепляясь за логическую цепочку его поведения, она нашла точку равновесия и, неплотно сжав губы, выслушала то, что он сказал, сохраняя невозмутимое выражение лица, пока внутри трепетало пламя, рвущееся наружу в неутомимо желании действовать, не сидеть, сложа руки.

— Стёрли... Память? — Корнелия говорила отрывисто, с трудом подбирая слова, хотя как тут подберёшь иначе? — Рефрен?

Хотя вряд ли. И Корнелия, понимая это, тут же мотает головой. Другой наркотик? Или... Да нет же. Как можно выборочно стереть память? Кажется, звучит как ерунда. Но Шнайзель не будет говорить о том, в чём не уверен. Не мог же он съехать с катушек из-за того, что отец его разжаловал? А, может, потому-то его отец на самом деле и разжаловал? Корнелия снова помотала головой. Пока что решиться всё ещё сложно. Мысли крутятся и сливаются в вихре, исполняя дикий танец. Корнелия запуталась. Ей бы найти, куда смотреть. В какую сторону?

— Неважно, — говорит она, а в голосе — напряжение, застывшее в нижнем регистре. — Больше всего я хочу сейчас знать иное: насколько планы Юфи об 11 секторе... Об этой особой административной зоне, вписываются в идеи Ньюмана? Вернее... Идеи тех, на кого он работает.

И снова неопределённость, которая так сильно раздражает Корнелию, что она аж сжимает кулаки, словно готовясь не то отбить чью-то атаку исподтишка, то ли самой накинуться и разорвать в клочья. Только бы увидеть того, кто отбрасывает эту огромную тень на её сестру.

— Я хочу знать, кто они и с кем могут быть связаны, — решительно сказала Корнелия, устремив взгляд на брата, замолкает, обдумывая всё сказанное и цепляется за деталь, мелькавшую прямо перед носом, но игнорируемую инстинктом самосохранения, теперь же забившем тревогу, да так, что дрожь опустилась в колени, где-то и растворившись в сухожилиях и переплетении вен. — Отец имеет к этому отношение?

Как будто бы этот вопрос мог что-то изменить. Но, если сложить всё воедино, в каждой истории единственным человеком, чьё имя мелькало между строк, чей пышный парик торчал из каждого многоточия... Был он. Чарльз Британский. Тот, кто всегда держал руку на пульсе и, подобно Шнайзелю, осознавал происходящее и понимал, что делать и что говорить. Если Шнайзель заметил всё это, то отец... Мог ли отец это игнорировать?

— А МИ6? МИ5? Как они комментируют инциденты?

Риторический вопрос. Потому что ответ Корнелия уже знала, пусть и никто его не озвучил до сих пор.

Каждое сказанное слово сеяло в душе Корнелии смятение. Переплетаясь с мыслями о том, что первой на себя примет удар не она, Корнелия, а добрая к людям и немного наивная Юфемия, смятение превращалось в лёгкую панику, лишь благодаря закалке Богини Победы не сумевшего эволюционировать в ужас. Она старалась мыслить трезво, очень старалась. Но подкашивало её всё. Даже стремление Лилиан влезть во внутренние дела сектора и вмешаться. Корнелии начинало казаться, что всё, вообще всё сделает Юфемии хуже. Но ведь это вовсе не так! Головой Корнелия прекрасно осознавала обратное. Но вот принять сердцем оказалось сложнее. Да что там: столько лет она не может принять вполне очевидную вещь, которую сейчас пытался ей продать Шнайзель. Да что там продать: задаром отдавал.

— Знаешь, отца сложно в этом винить, — Корнелия горько усмехнулась. — Всё-таки, среди всех живущих вклад в развитие социального дарвинизма внёс именно он. И ему ли не знать, как работает им же построенная практически с нуля идеология? Он уже давно показал, чего стоят жизни собственных детей, когда продал Японии Лелуша и Наннали. И мне бы хотелось верить в обратное. Верить, что за его словами кроется какая-то тайна. Загадка. То, что мы должны разгадать. Ведь уличить во лжи нельзя того, кто никогда не врёт и искренне верит в то, что говорит.

Стоя неподвижно, Корнелия продолжала думать. Думать о том, что происходит с Юфемией, в силах лишь наблюдать за беспокойной чашей весов, стремительно склоняющейся в сторону версии о том, что Ньюман — не так прост, как кажется. Если, конечно, Шнайзель, в этом уверен. А он вряд ли стал бы говорить о таком, будь в его душе хоть капелька сомнений.

— А если МИ6 и правда приложили руку ко всей этой истории, и продолжают пасти Юфи, это лишь очередной повод задуматься. Уверен ли ты, что у МИ5 на тебя ничего нет? У них ведь могут быть причины не выдавать эту информацию. Например, чтобы не спугнуть тебя, и ты был уверен в своей полной невиновность в глазах их руководства.. Может быть, им просто выгодно, чтобы ты оставался на поле и продолжал копать? Тебя нелегко обыграть. Мы все это хорошо знаем. Ты на любой доске — как у себя дома. Но сейчас они хозяева положения. И они сами решают, какую фигуру убрать, а какую — оставить. Мы не можем знать наверняка, потому что не знаем, действительно ли ты у них на крючке, но пока у нас нет прямых доказательств обратного...

Корнелия вздохнула и зажмурилась. В этой ситуации оставалось ещё много белых, как негласный титул Шнайзеля, пятен. И что-то ей подсказывало, что заполнить их все сегодня она не успеет.

— Любое твоё действие в любой момент могут использовать против тебя самого.

В то же время и у неё нет прямых доказательств того, что Шнайзель говорит правду и не настраивает её против службы безопасности. Как и прямых доказательств того, что версия Шнайзеля о произошедшем с Лувией правдива. Во всяком случае, пока что у неё ещё было время принять решение о доверии к нему. А до тех пор, пока оно не принято, она перестрахуется. Если Юфи грозит опасность, это нельзя оставлять так, Как оно есть. И Корнелия приложит все усилия, чтобы любую опасность исключить.

Это была необходимая встреча для Зеро, скрывающегося под маской изгнанного принца. Среди причин были и Наннали, и ожившая Марианна, а отдельным пунктом был он. Безумец, одержимый бессмертной ведьмой, предавшей Зеро. Они знали слишком много об Идее Справедливости, поэтому было опасно позволять Мао и дальше находиться над землей.

Уже было поздно, когда Лелуш, наконец-то, оказался на территории храма, этому способствовали некоторые другие причины и некоторые другие встречи. И среди всего того народа, которого до сих пор было много и среди которых как минимум один из десяти был завербован Шнайзелем, изучая колонны стоял он. Бывший премьер и самый сильный из оппонентов Лелуша в шахматах.

Шнайзель тоже заметил своего изгнанного родственника и, не говоря ничего лишнего, повел его в более тихое место. Лелуша смутило, что на столе были сёги, а не шахматы, но это подтверждало, что к этой встрече бывший премьер готовился. Правда его новый стиль был довольно неожиданным. На такую аккуратную бороду, наверное уходит много времени. И, когда все заняли свои места, Зеро уже был готов идеально отыграть роль принца.

— Я думал ты выберешь, что-то более... британское, брат, - Лелуш знал правила и этой игры, тем более что опыта в тактике и стратегии, у него было достаточно. – Но даже с таким экзотическим выбором, нам хватит времени насладиться игрой, даже  если мы сразу перейдем к делу.

У Шнайзеля может быть много вопросов к нему, но сначала вопросы задаст именно Лелуш. Самое главное, что он помнил эмоции, с которыми он должен говорить о Наннали, Марианне и Шарли. Шнайзель точно знал насчет Наны и, с вероятностью в восемьдесят процентов, знал и о Шарли.

— Скажи мне, почему ты не отказал Нане, когда она захотела заменить Юфи? Ты никогда не производил впечатление того человека, что захочет спасти свою сестру от гнезда ядовитых змей в Пендрагоне. Если у него, конечно, не будет весомой причины. - прошло уже много лет, как они последний раз виделись, но Шнайзель всегда был для всех тем, у кого каждое действие было продумано на несколько шагов вперед. - Если бы Ренли не показал Наннали людям, всем было бы куда легче, - Лелуш не до конца понимал, реально ли он сейчас разочарован, или просто слишком хорошо играет свои эмоции.

— И мать, - Лелуш запинается, будто бы слова в его горле встали комом. – Скажи, она действительно жива? Вдруг это двойник, обработанные старые записи? И если она жива, то почему он не сказал об этом сразу?

Лелуш не знал, играет ли он до сих пор свои эмоции, или может быть непобедимая сила Гиасса не смогла их удержать. Одно лишь он знал, что он хотел узнать ответы на его вопросы и не мог ничего сделать с этим желанием.

Отредактировано Lesley Small (2021-10-19 00:26:20)