Корабль принял самолёт с террористом на борту глубокой африканской ночью. Гостю немедленно стянули руки за спиной снова, как положено, отобрав жалованную директором для чаепития привилегию, быстренько провели под конвоем по коридору и упекли в совершенно скучную, неинтересную камеру, заодно, во имя пущей надёжности, связав ремнями тюремного костюма ещё и лодыжки.
Там Нарою придётся прозябать до утра. Кормить и развлекать не станут. В туалет, под конвоем опять же - пустят, может, пару раз.
Спать после полёта захочется вряд ли, так что эту ночь Джеймс запомнит едва ли не самой скучной и не соответствующей напряжению ситуации в своей жизни.
Или не запомнит. Всё-таки, жизнь его была весьма богатой на разномастные впечатления.

Наконец, без десяти девять бывшего Одиннадцатого Рыцаря поприветствует физиономия графа Дарклифа, наверняка осточертевшая за, хоть недолгое, невероятно яркое знакомство.
- Император желают вас лицезреть, мистер Нарой.
Он хмыкнул, наблюдая за двумя конвоирами, возвращающими ногам узника относительную свободу и не слишком вежливо поднимающими в вертикальное положение. Несколько раз, если понадобится.
- Да-да, я уже вижу пылающее предчувствие и нетерпение на вашем лице. Всё-таки хотелось бы мне знать, чем вы ему так приглянулись...
Не несущие глубокого смысла рассуждения звучали легко, беспечно. Винсент позволил себе по-человечески поспать в честь поимки "Техасского Подрывника" (ох уж эти журналисты), да ещё в самолёте немало перепало. Потому чувствовал себя на редкость замечательно.
- Но если Его Величество изволят мне не сообщать, так тому и быть. Найдутся вопросы и поважнее.
Процессия добралась до средних размеров зала совещаний, избранного под столь важную миссию как личная аудиенция Чарльза с заключённым, встретив по пути на удивление мало людей. По видимому, пустотой коридоров озаботились заранее.
Наконец, перед дверью в зал конвоиры остановились, предоставляя Дарклифу честь доставить террориста внурь самостоятельно.

Внутри было темно.
Тусклый свет по сторонам выхватывал лишь очертания кресел, и только две позиции во всей комнате выделялись сейчас лампами: кресло во главе стола, занятое Чарльзом, и пустой участок пола перед ним (но на достаточно безопасном расстоянии - не доплюнуть).
В этот участок директор MI6 и втолкнул Нароя, заставляя затем встать на колени и вновь стягивая ему лодыжки.
Убедившись в надёжности пут, он безмолвно поклонился и покинул комнату.
Бывший Рыцарь остался один против хмурого, тяжёлого взгляда своего давнего сюзерена.[nick]Vincent Darkleaf[/nick][status]The Royal Hound[/status][icon]http://s8.uploads.ru/Z3Sqp.png[/icon][sign]  [/sign][fld4][CLASSIFIED][/fld4][fld1][CLASSIFIED][/fld1]

Отредактировано Charles zi Britannia (2017-07-23 17:43:54)

Пылающий танкер, залитый доверху ненавистью и праведным негодованием, против величественного айсберга.
Император не сияет злостью, гневом или их производными. В Нём не заметно ненависти, возмущения - даже провозглашённой недавно всему миру горечи и скорби по погибшим.
Тёмные глаза передают совершенно ничего. Может, лёгкий отблеск раздражения и усталости от глупости людской.
Тишина.

- Джеймс Александр Нарой.
Чарльз молвит имя террориста, подтверждая голосом увиденное в Его глазах. Граничащее с равнодушием спокойствие.
- Подобно впивающейся в кормящую руку неблагодарной шавке ты предал моё доверие.
В минуту непреодолимой тоски и печали, в минуту наибольшей нужды в союзниках и верных подданных, глиняная нога колосса Империи треснула.
Я не желаю говорить тебе о том, чьими усилиями он не обрушился. Тебе и так прекрасно известно.
Но я хочу узнать, что сподвигло Одиннадцатого Рыцаря Круга, одного из самых надёжных людей в моих глазах, на это.
Что сделало из светоча благородства, призванного гореть примером всему народу, жалкое бесчестное чудовище, убивающее без раздумий и сомнений, принёсшее в жертву - среди прочего - полное невинных людей графство и пошатнувшее мораль всей Британии своим полным невообразимой наглости эгоизмом?
Многосиятельный бросил взгляд на сжимающие запястье ремешком часы.
Нет, не это. Конечно, не это.
- Мне слишком дорого обходятся ошибки.
И хоть в этот раз ты не нанёс вреда, сколько надеялся, и в итоге я оберну всё на пользу Империи, я не намереваюсь допускать подобное вновь.
Наконец, эмоция. В обострённом тенью лице засквозило разочарование.
- Если, конечно, причиной всему не безумие и маразм, зародившиеся у тебя в голове с возрастом. Бороться с ними не под силу даже мне.
Отвечай, Джеймс.
Я уверен, ты сам рад возможности высказать мне всё в лицо.

У Чарльза были догадки. Слишком сложно было не заметить, к кому лежали больше симпатии Нароя; практически невозможно - не связать его диверсию и сильную перемену в душе с предшествовавшими событиями.
Но Император хотел услышать, как есть, а не как он догадался.

Отредактировано Charles zi Britannia (2017-07-29 17:37:49)

Человек на полу извивается, подобно червю, не в силах вырваться, справиться с силой оков. Смотреть на него отвратительно. Не потому как извивается, а потому как память хранит совсем другой образ с его лицом.
Образ благородный и гордый. Противоположный злобному убийце без души.
Удивительно.
Чарльз не тратит время на то, чтобы сравнить себя с этим человеком. Ему даже и в голову не приходит подобной глупости. Слишком разные.

Пленник взрывается ярой руганью. Тиран внимает ему, не поведя бровью.
Они не перебивают друг друга, проявляя странное подобие почтения, напоминая несуществующим свидетелям: оба чудовища родились из достойных мужей.
- Ты жалок, Джеймс.
Но дальнейшие слова падшего рыцаря возвращают Императору некоторое уважение к нему. Как ко всякому, наделённому силой и волей, откуда бы они ни шли.
- Ты глупец, Джеймс.
Он складывает пальцы обеих рук на коленях, слегка напрягая их от негодования. Не время для подробных пояснений.
А дать их хочется. Раскрыть глаза старому другу, треснуть головой о стену и пробить в ней дыру на яркий, скрытый от слепого дурака свет.
Но не время. И гнев Нароя раскалывается о простые краткие слова.
Ты глупец.
Ты не понимаешь.
Чарльз помнит каждого полёгшего солдата. Он не знает их имён, и не считает их числа, но помнит их жертву, что растёт подчас.
Разве бы мог он позабыть самых близких и ценных?
Рассмотреть это за глухой маской действительно сложно.

Коронованный льдом и кровью человек, сотканный из безразличной пустоты - вот всё, доступное чужому глазу.
Он слишком хорошо хранил секреты. И гордился сейчас тем, как их с любимой небольшой гамбит запудрил голову даже близким друзьям.
Помог отыскать новую надежду.
Смехотворно! Всего-то пару дней назад! Там, где никогда не догадался бы искать!
- Ты знаешь мотив убийцы, Джеймс?
Даже нарекая террориста глупцом, звучный чистый голос, будто не затронутый старостью, сохранял спокойствие. Или насмешку?
- Ревность.
В этом чувстве кроется ужасающая мощь, выжигающая людей изнутри.
Думаешь, твои "свершения" достойны светлого имени Марианны?

Знал ли он?
К собственной безнадёжной ярости, нет. Не знал. И не подозревал.
Как, как мог бы ждать предательства от настолько любимого, дорогого человека, всегда сиявшего для него неоспоримым примером?
Да, тогда он был уже стар, хитёр и прозорлив. Да, брат, не выросши из-за жадно вырванного из груди наставника проклятия, изменился в его глазах.
Забавно. Чарльз стал другим; Виктор остался старым. Но то, чем поражал и вдохновлял старший брат в детстве, отразилось в призме взгляда верно шагающего к могиле взрослого наивной недальновидностью.
VV с самого начала был дьявольски умён. Ум не покинул его, подкрепившись опытом.
Что толку, если это - всё равно ум десятилетнего? Машина невообразимой мощи, за рычаги которой усадили ребёнка.
Что с опыта, коли весь он - мелкие интрижки Культа, тогда как вес страны взял на плечи бестолковый младший?

Чарльз мог бы догадаться, и корил себя за недогадку с тех самых пор. Невообразимо легко бы удалось избавиться от пригретой гадюки, не подозревающей подвоха совершенно!
Одним препятствием - драгоценное чувство, протест израненной души. Он думал, будто выучился наступать ей на горло и вынуждать к послушанию, и дорого заплатил за свою глупость.
Все знаки - на виду. А глаза наблюдателя закрыты.
Удар с этой стороны - наиболезненнейший. Справиться с ним - сложнее всего.
Смотреть в лицо своему кошмару так тяжело.
И больше он взгляд не отведёт.

Ревность плоха? Бесспорно.
Но нет чувства хуже, злее, ядовитей безусловного доверия.
Когда его неизбежно предают.

Звучат последние фразы Нароя, и вдруг маска лопается. Разлетается в дребезги, мириады алмазных крох, отражающие многотысячно свет безразличных ламп яркой радугой вокруг.
Император смеётся. Без презрения или издёвки, чисто, радостно, с невиданным облегчением. Он приглашает старого друга к веселью этим смехом, хотя мог с размаху ударить им по лицу.
- Забвение?! Говоришь, потаскухе?
Старик молодеет на глазах. Айсберг тает и осыпается, оголяя цветущий сад под мерзлотой. Со скул и лба сходит гранит.
- Джеймс, дружище, что я за жалкий клоун - над собственным трюком хохочу?
А я так хочу хохотать! Этот цирк окупился, как мы не ждали никогда!
Чарльз хитро, заговорщицки улыбается, подперев щеку ладонью.
- Ну скажи-ка мне, Джеймс - как спасти человека от убийц? Раз и навсегда, с гарантией, чтоб никто даже не думал о покушении?
Давай, давай, я знаю, что ты в силах сообразить!
Палец свободной руки, сокрытой тканью мантии, беззвучно нажимает вызов. Сигнал любимой.
Сейчас её выход.

Отредактировано Charles zi Britannia (2017-08-02 12:34:26)

На мгновение весь мир подернулся рябью, а после померк. Джеймс видел перед собой картины прошлого: яркую и пышную ель, источающую аромат Рождества, крошек Наннали и Лелуша, гоняющихся друг за другом, праздничный стол где-то на периферии и фигурку ангела - символ, спрятанный в тенях кустистых ветвей.В дверях отчетливо виднеется до боли знакомый силуэт. Легкий, игривый, верный, правдивый, желанный, но недоступный. Неповторимые очертания с грацией, свойственной лишь Марианне-Вспышке, становятся все четче и четче по мере приближения. Казалось бы - еще шажок, еще одно крошечное движение навстречу, и он сможет заключить её в объятия...

Но образ тает, дымкой разметаясь прочь. И ни слова её, ни мимика, ни даже взгляд - такой родной и теплый, не спасают. Пред Джеймсом выросла фигурка рыцаря - еще совсем ребенка. Кроха, носящая на макушке капну персиковых волос, чудно походящих на Ее прическу.

Радость предвкушения сменяется разочарованием. На лице террориста пишутся эмоции столь яркие, столь красноречивые, что становится очевидно как сильно его израненная и почерневшая от копоти войны душа надеялась на чудо. Словно ребенок, что все еще верил в Санту. Верил, несмотря на то, что нашел ватную бороду и красный костюм у отца в подсобке.

За разочарованием следует гнев. Но он беспомощен - лишь на потеху зрителям. И Ангел, крылья опуская вместе с головой, качает ею мерно, будто отгоняя навожденье. Хитрец все знал, все помнил, понимал. Он не хотел отпускать предателя на тот свет при помощи свинцового билета. Чарльзу были нужны его муки.

- Ты мог, по крайней мере, попытаться найти похожую, - изрек пленник, а сам думал: "Пусть это и невозможно".

Глаза его вновь поднимаются к живой издевке. К чучелу, сподобившемуся претендовать на место самой важной женщины этого мира. Плечи дрожат в такт едва сдерживаемого истерического смеха. Он вновь плюет на нее. Вновь очерняет образ гадкими играми, забыв даже о своем достоинстве. Пусть играет. Огонь надежды угас, и распалить его угли вновь не под силу никому.

Ожидания не обмануты.
- Хо.
Чарльз усмехается углом рта. Он собирался предоставить супруге весь дальнейший разговор - но осознал вдруг, что может помочь.
Всё же в его личности у Нароя нет сомнений.
- Я обманул твои глаза тогда - с чего же ты решил сейчас поверить им? Да разве же возможно скрыть прекрасную Молнию, лицо которой знает каждая дворовая собака?
Император неспешно покачал головой, высказывая своё разочарование рассуждениями бывшего Рыцаря.
- Перед тобой Марианна, Джеймс. Чужое тело, но её душа. Ты сам знаешь меня достаточно: я не удовлетворился бы банальной подделкой.
Что же до того, как... I have my ways. Вначале убедись.
Зри в корень, Джеймс. Раскрой глаза.
Закончив краткое пояснение, Чарльз вновь опускается на спинку кресла, с которой приподнялся для разговора. И подзуживает Нароя.
- Или ты сумел запомнить лишь черты её лица? Хорош!
Пусть разозлится сильнее. Пусть вложится целиком. Пусть изведётся в попытках показать ущербность "подделки".
Пусть убедит себя сам.

А любимая тем временем подходит ближе к пленнику. Ей так же печально и горько видеть отчаяние доброго друга.
Быть может, они ошиблись?
- Ты всегда был рядом. Да, Джеймс.
Быть может, нужно было довериться? Доказавшим себя друзьям.
Нарою. Бисмарку. Эшфорду. Сыну и дочери.
Но было так больно.
И так непростительно позволить кому-то ещё повторить этот удар.
Раны зажили с тех пор. И человек на коленях убедил их в своей искренней, решительной, беззаветной преданности - хоть и выраженной иначе, чем того стоило бы ожидать.
Самое главное - не ложной. Его душа чиста, как чёрное небо в новолуние.

Джеймс. Друг. Верный. Вернейший. Ближайший. У Марианны были сотни поклонников, и их могли быть тысячи или миллионы - всей их верности не хватило бы и на одну десятую того Чувства, которое к ней питал Джеймс. Легко любить кого-то. Сложно ради этой любви заставить себя отступиться. Задавить свои чувства, растереть их подошвой и улыбаться, радоваться с той, кому хочется отдать всю свою жизнь.

Вернула ли она когда-то эти чувства? Вряд ли. Бог-садист, сотворивший этот мир и написавший все законы, чтобы насмехаться над страданиями людей, видел - она старалась. И сейчас, стоя с Джеймсом на коленях, она чувствовала всем мимолётно своим телом, как этих стараний было недостаточно. Как случившееся - её вина в том числе. Обман был необходим. Ради продолжения жизни, ей действительно пришлось "умереть" для всех в тот день. Пожертвовать собой, долгих восемь лет беспомощно наблюдая за тем, как её мир катится к дьяволу в объятья, и пожертвовать всеми близкими людьми. Сколько ещё таких Джеймсов было вокруг? Сколько ещё человек были навечно ранены и уничтожены этой шарадой? Безусловно, сейчас эти раны уже зажили, но шрамы - остались. Остались действия - опрометчивые, вызванные злобой, горечью, невозможностью смириться с происходящим. И всюду будет один ответ: "Так было надо".

Но прошлого уже не вернуть. Что сделано, то сделано. Слёзы Марианны капают на ковёр, тут же исчезая в его ворсинках, подверждая эту простую истину. Бег времени продолжается, и всё, что она, такая беспомощная сейчас, может сделать...

- Прости нас, Джеймс... Прости.

Тонкие пальчики Ани аккуратно обвили грудь Джеймса, прижимая к нему тело знакомой незнакомки - безмерно иной, чем Марианна, но в то же время похожей как две капли воды. Она не уверенна сперва, что означает этот тихий стон, но затем, когда она оказывается вблизи, когда обнимает, наступает её черёд холодеть. Осознание случившегося окатывает императрицу ледяной волной. В потяжелевшем теле ярко, слишком ярко ощущается пропажа чего-то важного.

- Джеймс?.. Джеймс, что с тобой?!.. - тут же его тело мягко укладывается на бок, а запястье сжимается в тщетных поисках ритма жизни. - Что же это?.. Узнав, что я жива, ты решил уйти сам?.. Какой же ты дурак!

Мгновение, чтобы удостовериться - и её взгляд обращается к Чарльзу.

- Сердце! Врача!