— В таком случае, ответь мне, — поворот головы, и круглые серьги мерно зазвенели в такт движению. Стальные глаза наставника сияли огнём, холодный голос не громче обычного, — Что есть самое драгоценное в жизни?
Жилистая рука мастера плавно вытянулась к лицу юноши. Он ощущал в ней силу, неоспоримое могущество, непреклонный авторитет, и пока разум копался в памяти в поисках правильного ответа, чужие пальцы уже сомкнулись, перекрыв дыхание. Ни капли сожаления во взгляде, обращённом на бледневшего послушника.
— Неверно, — железная хватка милосердно ослабла, позволив едва не потерявшему сознание Дзину пасть  тряпичной куклой наземь, в последний момент подставить руки и не ударить лицом в грязь. — Самое драгоценное для жизни - воздух.
И он судорожно кашлял, сотрясаясь всем телом, не способный поднять головы на удалявшийся звук шагов и скрежет стула.
— Иди, учись. У жизни - она твой Учитель... мне же принеси чашку суры.

Лучам небесного светила не сиять сквозь гниющие стены пустого жилища - Дзин пробудился сам по устоявшейся ещё давно в монастыре привычке, затуманенным рассудком смутно помня события прошедших дней. Влажная от пота спина, затхлый воздух, окаменелость парализованных сном конечностей. Монолог затихшего ума воскрес первой мыслью, — Я уснул в шавасане. И вперёд, по заученным годами движениям выводить тело от мёртвого сна.
Коленопреклоненный, не оторвав головы от постели, он безмолвно внимал окружавшим его звукам.
Исчезла. Бесследно растворились с приходом рассвета сокрытые покровом ночи таинства, оставив ему прогоревшие свечи. Словно бежали, наспех сорвав вуаль мистицизма. Обнажённая реальность разрезала тонкие чувства ножом ещё до их проявления. Желание улыбки, насмешливой, иронично самоуничижительной - пальцы коснулись уголков губ и не нашли ничего.
Звук открываемой двери. На нём - праздничный ханьфу и тоскливо свисающий с одного плеча декоративный наплечник с отколотым боком. Змеёй уходила в нём трещина, померкли измазанные в высохшей грязи краски национального символа.
— Мы медитируем на великолепие Ишвары*, — он обратился лицом к востоку, поднимая чётки ровно на уровне груди. Да так и замер с закрытыми глазами, оборвав молитву на первой строке - возвышенные слова, сказанные в веках, остались в горле сухим комком. Или причина была...?
Прежде яркие, теперь - покрытый пылью изумруд, глаза, напоминали металлический блеск гематита. От созерцаемого в них спокойствия леса, равноденствия лета были остатки живого тепла, обрамлённого в холодные оттенки.
— Мне снился Наставник, — взор его встретился с чистым сиянием отражавшего солнечный свет аметиста. Немой вопрос, заданный ещё прежде, читался в нём не найденным ответом. Дзин не ожидал увидеть её вновь - таинственного спасителя, не проронившего о себе ни слова, безликую тень ушедшего мгновения "вчера". Под светлеющим небом мистический образ представал нагим, не оставляя сомнений. Она - лекарь, его подобравший.
— Ваши глаза, — едва не отвёл свои точно так же, как и прошедшей ночью, инстинктивно рассредоточив взгляд. Эта женщина могла сменить тысячу одёжек и масок, предстать пред ним в любом обличье, и Дзин всё равно узнал бы этот отблеск. Один - на полную жизнь встреченных душ. — Они не принадлежат человеку.
Так не сиять лучам небесного светила сквозь гниющие стены жилища - тела, в котором отсутствует Дух.

*ॐ भू: भुवः स्वः (om bhūr bhuva sva) - мантра, читаемая Дзином на хинди.

Отредактировано Wei Jin (2016-10-17 15:13:05)

Безмолвно взирал, не слушая отстранённого, нарочито грустного голоса - он ловил слова, интонации, внимая Сердцу за сказанным, искал её Дух. И думал невольно, — Проснулся в мире ином. Том, что наполнен мифами прошедших тысячилетий, времени, когда закон Дхармы был сопричастен истине. Девичье тело из плоти, крови и костей; пронзительный взгляд пурпурного по белоснежной коже принадлежал небожителю.
Глухой стук бусин опущенных чёток. Года щадят лица божественных суров, только нет аскезы, что оставит нетронутой душу - с каждым днём, облик внешний всё более разнится с внутренним.
...так говорил ему Наставник. Дзин лишь отмечал детали, задумчиво перебирая зёрнышки бус.
— Мой Путь окончен, богиня урожая*. Та дорога - пройдена, — обернулся вслед за ней к лучам солнца, невольно вздохнув. Без облегчения. Без сожалений. Воздух покинул лёгкие мерно и он закрыл глаза, пытаясь ощущить жизнь - в тепле небесного светила, прохладном воздухе, запахе росы, ощущении земли под ногами. Получалось плохо. Так не может течь обратно река, чьё русло перекрыли. Наводнение прошло, на смену - засуха.
Грузно, вселенским бременем на человеческих плечах опустился наземь, принимая асану, сознательным усилием расчищая разум. Дыхание - жизнь. Вдох, и золотым сиянием наполнилась грудь, разошлось по венам в ритмичном стуке сердца; с выдохом покинули тело небрежные мысли, остатки убитых эмоций.
— В спасённом спасения ищет, — прозвучало мыслями вслух, оттолкнув своей отстранённостью. Блаженство смерти померкло, оставшись лишь воспоминанием - Дзин был там, в земле бесконечной радости, как и обещано было всякому, кто взывал к имени Будды. — Выброшенный из царства людей и мёртвых, дорога мне только подстригать фонтаны.
Нотки иронии, уголки губ едва заметно поднялись вверх. Поднялись ли? Пальцы рук не потянулись к лицу в желании проверить. Два круга вокруг запястья левой руки - драгоценное наследие повисло браслетом. Праздничная форма легла наземь, аккуратно сложена. Так прощаются с прошлым, минутой молчания. Дзин протянул руки к траве, собрал капли росы в ладони, опустил их на голову - теперь, точно, бродяга. От макушки к лицу - ритуальным омовением утра.
— Не таким представлял себе один из аспектов Будды, — снова безучастно, третьим участником разговора, незримым наблюдателем двух со стороны, не вовлечённым. Ему трудно поверить, что эта встреча - результат трёхдневной джапы и молитв. Иль это Зелёная Тара явилась ему на место Амитабхи? Во взгляде, вновь к ней обращённом, лишь смирение, принятие - предложи достигнуть конца света, и он последует. Обретённая свобода от всего, чистый лист белой бумаги, служила ему клеткой.
Ей стоило убить его пока сидел он с закрытыми глазами.

*Игра на имени. Пшеница (麥, [mai], wheat) для людей (民, [mín], people), отсюда его ассоциация.

Отредактировано Wei Jin (2016-10-17 17:04:18)

— Успею, — согласился отрешённо и меланхолично вместо всего в голове пробежавшего, оставленного им не высказанным. Глупо. Все обретённые им истины - искуствено ли иль осознанием поразившие существо его - непомерно меркли под взглядом дэви-подобной странницы. Позабытое чувство досады всплыло из закромок сознания, отдалось привкусом горечи - так молодой ученик преклоняется пред непостижимой им мудростью наставника. Года прошли, одна жизнь окончилась, но суть...
Колесо сансары зашло на второй круг бесконечности.
— Рождаемый в радости и умирающий в скорби, и жизни прожив ничего больше не обретёт, — не сторонним наблюдателем, сугубо себе молвил он вновь едва различимо, поднимаясь с земли под шорох оставшейся одежды.
Внимал, продолжая смотреть на солнце, созерцать мошкарой мельтишащие сотни белых точек, пробегавших по трещинам неба. Язык привычно прижат к нёбу, взгляд - рассредоточен; так приучили монахи отпускать ввысь грехи, очищая карму.
Когда Мин Май закончила, Дзин остался на месте, ещё долго вглядываясь за пределы горизонта - то ли в мыслях своих, то ли в поисках ответа, лишь спустя минуты обернувшись с немым упрёком, читаемым в глазах - обчищать чужой дом, пускай и брошенный, означало пойти против Дхармы, против законов, всю прошлую жизнь им соблюдавшихся.
Любой другой уже покинул бы, не дожидаясь. Два существа, не разделявших время человека - одно в мгновении текущем, второе - вечностью проклято.
Крестьянская одежда, поношенная и грязная, состояла из одной лишь рубахи и штанов, соломенной шляпой скрывала часть лица, да из неё же сплетённая обувь завершила образ - словно бы уроженец монастыря, и сам не день работавший в поле, сам же их и создал пока отсутствовал. Офицерская форма, потерявшая краски, осталась подарком в лачуге - богатым по рыночной стоимости, скупым по значимости и нужде.
— Нет, — решительно, в бесстрастном выражении острых черт лица по возвращению - незримым под неподвижной гладью воды призраком, тоном речи безучастный, произносимыми словами - вливающий силу. — Не бывает случайностей. Меняются лица, меняется время, действия, сцена - только история неизменна, урок не усвоен и всё повторяется вновь. Нет совпадения раз в тысячу лет - что суждено, то сбудется, Колесо будет вращаться, те кто должны умереть - умрут и этого не избежать, сколь бы ни тешили себя иллюзиями смертные.
Эта жизнь была слишком мала, коротка и после испытанной смерти казалось ещё более хрупкой. Она не должна была быть отравлена размышлениями о последствиях здесь и в мире ином. Прямой взгляд, единственный раз не отведённый, и жар там, в груди, в солнечном сплетении, накалял выдыхаемый им воздух. Словно огненный вихрь поднимался вверх, подступал к горлу, обжигая язык.
— ...нет, — он закрыл глаза, приводя себя в чувство - некому было ответить на посыл, и не стоило. Сказанным напоминал он себе Наставника. Медленно вернув себе прежнюю, соответствовавшую образу монаха безмятежность, Дзин повернулся, отступая, обращая взор к дороге. — Монахи научили меня Закону и практике. Китайская армия - преданности, верности и всему прочему, разум убивающему. Не было матери, вскормившей во мне высшее чувство Любви.
И чувствовал - стоило сказать больше, задать вопрос встречный. Только лишним казалось теперь - как прежде о себе не многословила, так и теперь не отличалась щедростью. — Веди, Мин Май. И дорога в тысячу вёрст начинается с одного шага.

Отредактировано Wei Jin (2016-10-21 22:32:27)

— Прошу, не надо! — прозвучал молящий крик юноши. Глаза, пока открыты - полны страха, и он попятился назад, оружием закрывая лицо.
Рассекающий плоть путь во дао резко сменился; сталь встретилась с камнем позади, треском клинка разошлись в стороны искры - зияющая рана в стене взмахом кисти, краской по холсту. Дзин откинул сломаный меч, бросил короткий взгляд на человека, избежавшего смерть. И обратно, подавлять мятеж, подбирая гуань дао...
...чтобы несколько дней после выйти из штаба и встретиться с ним вновь. Адьютант генерала обернулся на шорох, принял увиденное - направленный на него пистолет и решимость отчаянного.
Выстрел.
— ...служил, — зрачки глаз переместились выше вместе с эхом воспоминания. Лица в них всегда были покрыты туманной пеленой, расходились маслом по воде их черты. Оставались различимы только  те, что стояли на Пути его. — Они мне знакомы. В них пытались отыскать принцессу Мирцеллу.
Напрасно. Улицы Пекина служили ему лишь напоминанием событий прошлого. Здравый смысл и горький вкус - супа, всплывавших картинками фрагментов прежних дел своих - удерживали желание навестить место казни, пройтись по расчищенным, остановившись на миг пред дверями посольства Священной Империи, мечом улицам. Не было следов иссохшей крови - Дзин пытался уловить следы собственного существования, отпечаток, оставленный совершёнными им действиями, и наблюдал лишь след своих пальцев на пластмассовой посуде. Лучше бы и вовсе не ел.
— Проведу тебя внутрь. Там - небезопасно, — выбросил посуду и опустил шляпу ниже, пропуская военный патруль - в почтённом поклоне, как крестьяне приветствовали всегда приезжавших для проверки государственных чинов. Не боялся он быть распознанным даже теми, кто знал его лично, сливаясь с окружением. В этом мире больше не существовало ни лейтенанта, ни монаха, и только кругами разносящиеся мысли оставляли не отвеченными вопросы, - зачем было всё? К чему подготовка и миссии? Когда один из лучших пилотов Поднебесной бродягой бродит сквозь улицы столицы. — Мне встречались отбр-... люди в моём поиске, только не смели напасть они на офицера. Будем двигаться медленнее, но избежим столкновений.
И уже он сам вёл за собой, ловко и уверенно передвигаясь в толпе человеком, место назначения и округ знающим. Оборачивался несколько раз назад, убеждаясь, что не отстала, замедляя шаг. Остановился - два раза, перед картой метро и уже внутри вагона.
— Идём, — протянул руку, спрыгнув с перона вниз как вышли все люди. — Нам туда.
Запоздало отметил, насколько привычным было вести за собой. Его батальон - сколько осталось по сей день живыми? Миллионы людей жили в Поднебесной, и никто даже не знал их имён. Мы все здесь на несколько дней, и потом нас не станет.
Всех, кроме неё.

Отредактировано Wei Jin (2016-10-29 18:41:01)

— Там - небезопасно. — Безопасность давно уже перестала быть чем-то достижимым. Настоящая опасность — тоже. Лишь заключение, надёжное и хорошо продуманное, походило на таковую.

Тоннели, пещеры и катакомбы обваливаются. Не часто. Редко. Очень редко. Но такое "редко" отбирает с лёгкостью всю вечность у бессмертной, если не повезёт.

— Забавно, — подумала Мария. У неё вдоволь времени поразмыслить, пока идёт вслед за своим проводником. И праздная мысль заворачивает на узкую, извилистую тропинку вежливо таящегося в душе страха. Уже давно не испытывала его. Перестала бояться, осознав, насколько мимолётна любая смертельная рана. А вот погребённой заживо под толстым слоем земли и камня... Совсем другой разговор.

Но жить — идти вперёд. И никак иначе.

Приятное облегчение накрыло, как заметила, что люди не спешат хватать монаха с криками. И совсем спокойно — когда сошли на рельсы, скрывшись с чужих глаз вовсе. Множество новых проблем сулили чрезмерно любопытные глаза. Конечно, Мима сделала всё возможное. Учла всячески вероятность привлечь внимание. Избежала её, уменьшила, как могла. Лишь слегка щекотала память, учтиво нашёптывая известные истины о человеческом факторе и его склонности рушить любые планы. В этот раз обошлось.

— Отбросы. — Согласилась со спутником. Как шла отсюда, успела подметить. Помойкой тянуло из пекинской подземки; копошилась жизнь вокруг, заняв властно брошенные цивилизацией тоннели и забытые самим мирозданием пещеры. Люди, здесь? Конечно, люди. Людей тянет к таким местам.

— Я здесь была. — Уже свернули в темноту. — Прошла наружу по свежему ветру. Или не здесь. — Сложно понять, знакомо место, или вовсе ново, если видела его лишь раз и не приглядывалась слишком. А тем пуще, если не видела. Света тут — жалкие крохи. Тогда шла совсем "на ощупь", слепая, как котёнок новорождённый. Сейчас догадалась взять свечей. Парафин не едят — голодающих не обобрала, вину ощущала ещё меньше обычного. Бывает ли меньше, чем ничего?

Не видно в утлом огоньке подбирающейся "крысы". Заметить монах может, с чуткой интуицией его, воспитанной жёсткими тренировками и дыханием смерти в затылок. Мария поймёт лишь когда тень в тряпье попадёт в свет, зашевелится, когда станет сильнее и отвратнее запах помойки.

Человек. Отброс. Особым смыслом слово "человек" не наделяла. Двуногое существо, агрессивное, труднопредсказуемое. Двигалось существо, как зверь, на четвереньках, взяло на спутников курс осторожно — и напряглась незаметно, готовая защитить монаха от внезапной атаки. Себя-то и подставить можно. Заживёт.

Но существо не напало, заговорило, проявляя ещё одну человеческую черту. Выглядело чрезвычайно противно, как не позволила бы себе Мима даже в самой дрянной ситуации. Больное, слабое, гниющее заживо — но ворочающее языком как-то, шепелявя и шипя, гостеприимство проявлять пытающееся. Хозяин подземелий... Оказался совсем не под стать этому звучному званию. А хозяин ли? Прислуга ли хозяина?

— Не нужно. Ступай своей дорогой. — Ответила спокойно на приглашение "меняться". Чем меняться и на что? Ни тени отвращения на лице, в голосе. Прохладное безразличие, как ко всем. Подземный "отброс", очевидно, не заслуживал её внимания.

— Безумец. — Одного впечатления хватило для неутешительного вывода. Мария не любила безнадёжных сумасбродов. Слишком сложные, не поддающиеся анализу, часто внезапные и себе на уме. Чего ждать от случайной встречи? Надеялась, грязное чудовище оставит их, не будет донимать, уйдёт восвояси. Не за этим пришли.

Крысу учуять не составляет труда. Запахи мочи, пота, гниения, немытого тела и много чего ещё, о чём и говорить не стоит, смешиваются в единую какофонию вони, в абсолютный запах, не знающий себе равных. Но что будет, если крыса не одна? Когда десятки крыс собираются в одном закрытом помещении без вентиляции, на что это похоже? Если бы Данте писал свою «Божественную Комедию» в наше время, наверняка он бы использовал логово крыс как вдохновение для одного из кругов Ада. В старом железнодорожном депо, так и не увидевшем конец строительства, десятки людей, некогда живших обычными жизнями на поверхности, одичали, обезумели, отбросили всё что делало их людьми. Когда-то давно они сбежали от невзгод мира на поверхности, от того, что они считали кощунством и оскорблением богов, и великий Лидер объединил их, дал им цель. Так считали сами крысы, поклоняясь великому Богу-Крысе. Но можно ли считать такое существование оправданным? Грязные, гниющие заживо тела, бледная, покрытая грязью и засохшими кровью и гноем, кожа, практически полностью атрофированное зрение, прогнившие отходы, собранные на мусорных свалках и в отходниках, лежащие прямо на земле, рядом с кусками сырого мяса, которое принадлежало, в том числе, заблудшим в тоннели диггерам, тела мёртвых крыс, лежавшие рядом с живыми, ожидая своей очереди как жертвоприношение Великой Крысе, мухи и прочие насекомые, кружащие вокруг, живущие прямо в одеждах и телах людей. Крысы ели, спали, дрались за еду, сношались, испражнялись, или просто тихо снимали одежду с мёртвых и забирали себе, и в центре этого хаоса возвышалась рукотворная конструкция, отдалённо напоминавшая голову крысы. Под этой конструкцией была сооружённая из найденных материалов жаровня, единственный источник огня и света, на которой сжигались подношения Великой Крысе, а дым и запах попадал в ноздри крысиный головы, тем самым попадая напрямую к Великой Крысе. Великий Лидер в это время обращался напрямую к Крысе, прося послать благодать и долгую жизнь её детям, пока боги наверху карают лживых Детей Неба и еретиков, что следуют за ними. Крысы жили под землёй, кочуя из одного заброшенного депо в другое. Так их сложнее было найти, но запах сопровождал их повсюду, словно гниющий всадник на разлагающемся единороге, предвещая приход крыс. Любой, даже самый храбрый диггер, должен был бежать обратно к солнцу лишь зачуяв его, но люди были глупы. Особенно молодые, храбрые и глупые. Им хотелось всё узнать, всё разведать, открыть тайны подземных путей. Но всё, что они в итоге получали, это билет в один конец на жаровню Великой Крысы. Крысы отбросили имена и стали всего лишь крысами. И тот, кто следовал за двумя вторженцами с поверхности, тоже не имел никакого имени или способа обозначить себя как личность. Он был крысой, как и все его браться и сёстры, и в иерархии занимал не самое высокое место. Но он был достаточно умным, чтобы понять, в какую сторону идут мальчик и девочка. Зачем нападать на них и тащить тела, если они сами идут в логово крыс? Ему лишь надо было проследить, чтобы они шли куда надо. Если девушка выражала явное нежелание общаться с отбросом, то парень, кем бы он ни был, испытывал что-то наподобие сочувствия, если крыса не ошибался, и можно было наладить с ними диалог. Вот только с этим у крысы были проблемы.

«С-с-сладкая девочка, з-с-с-лая девочка. Не хочет-с менять-с-с-я. С-с-сочный мальчик-с, меняемс-с-ся?»

Крыс отчётливо указал пальцем на шляпу Дзина, после чего последовал за вторженцами на четвереньках, держась на грани света, сопровождая и пытаясь втянуть выторговать шляпу. В сопровождении болтливого шипящего крыса они вышли прямо к логову в заброшенном депо. Кто-то оторвался от своих занятий, потянувшись за камнями, трубами, или просто медленно подползая к гостям. Но активных действий никто не предпринимал пока не получили разрешение от своего Лидера. Он вышел к гостям и, честно говоря, выглядел он несколько более цивилизовано, чем его последователи. Если присмотреться, в его старых грязных одеждах можно было узнать нечто отдалённо напоминающее одеяния монаха.

«Гости с поверхности, вы пришли в наш дом сбегая от гнева верхних богов?»

— Не стоит так, — жест руки брошен как слова, сорвавшиеся с губ - незримо для обоих, в сторону, коротким и резким движением скрывая едва различимое недовольство. Он - спутник. Сопровождаемый Буддой в царство мёртвых ученик молча следует за Учителем. — Сей дар бесценен. Что можешь дать взамен, блаженный? Убора, от луча смерти небесных богов защищавшего. 
Тихий треск пламени свечи заглушил звук разрываемых рукавов рубахи. Невыносимый смрад отрезвлял засыпавший разум испытанием воли, очищал карму страданием тела, только преждевременная смерть от чахотки никак не приближала прислужника монастырского лекаря к духовному совершенству - болезнь настигла многих, и дух её был различим монаху задолго до прибытия к источнику зловония.
Двойной слой ткани стал маской, упростившей дыхание.
Обратил короткий взгляд на бессмертную - болеют ли боги? Согласно древним писаниям и буддийским текстам, сохранённым в монастыре, он знал, что вечно молодые суры не моргают, их яркие одежды и божественные тела никогда не очерняются грязью и пылью, а запах, неразличимый человеком, подобен аромату ладана.
То ли ошиблись предшественники его и основатели храма, то ли божество, воплотившись в смертного, потеряло большую часть способностей своих.
— Как будет слово твоё, — молвил он также тихо, в раздумье протянув ей часть второго рукава. Знала ль дорогу иль нет, Дзин следовал за нею - тенью, освещавшей мрак, подсознанием улавливавшей истинные думы и посылы их неожиданного гостя.
Загрызут, крысы... Всплывал образ сотен грызунов, жадно пожиравших тушу человека, и бывший лейтенант сократил дистанцию между ними двумя до двух с половиной шагов - коль ни уверен он был в собственных возможностях, Май будет ему балластом.
Не страшен был ему бой в кромешной темноте, не грозны были полусгнившие трупы, нелюди, вонью удручавшие куда более, чем боевым потенциалом. И внимательно проследил взгляд за кивком головы; начнётся бойня, и монах поднимет спутницу на руки, стремительно оставляя крыс позади. Поднял когда-то огромный треножник с углями; один будда иль два не должны составить труда покуда постились они.
Свеча догорала. Мысль и посылы шли быстрее действий, быстрее слов. Желающий зла другому не может обмануть послушника - слова его могут быть прекрасны, обещания - сладки, но не успеет первый слог избежать уст его как уже почувствует он неблаговидные намерения лицемера. Его не интересовал вожак обитавших здесь зверей, только был тот опаснее отродий, ему служивших. Прозрачностью желаний. Так признают врагом не того, кто вооружился вилами и идёт войной на обитель. Того, чей ход невозможно прочесть, а дальнейшие действия - предугадать.
"Всемилостивый Будда, не явился сюда я затем, чтобы избивать до смерти мёртвых кулаками твоими."
— Ваш бог улыбнулся тебе, блаженный, — молвил с непривычной для лица его улыбкой, оборачиваясь - краем глаз наблюдая расстановку - гостем к сопровождавшему их дикобразу. Опустил с лица маску. Щедрым жестом протянул шляпу, избавляясь от ненужного теперь предмета. — Прими это в дар за помощь твою безвозмездную, за храм, вами сотворённый.
И обернулся обратно, вновь рассматривая монашескую рясу. Улыбка на лице так и не померкла - лишь теперь, спустя годы, различил он в словах Наставника своего те самые нотки, что никогда не были понятны ему и оставались неразличимы. Сарказм. И как смотреть мне теперь на все учения?

Отредактировано Wei Jin (2017-01-06 21:42:22)

[dice=52272-1:100:0:Крысы перехватывают сбегающего Дзина]

[dice=135520-1:100:0:Мима помогает Дзину отбиться от крыс]