Они так похожи, что хочется смеяться. Знакомый жест плечами, знакомая угрюмая манера — Сен уверена, что узнала бы маленького кролика даже без бейджика и лишних представлений. Она улыбается официантке, не торопясь делать заказ, беззастенчиво рассматривая ее. В самом деле, какая милашка!

— Вы так молоды, — Такацуки кивает дважды, хлопает кулачком по раскрытой ладони, и восторг в ее голосе настолько искренний и бесстыдный, что оборачиваются на них другие двое посетителей. Сен улыбается им, замечая внимание, и снова переводит взгляд на Тоуку, пользуясь ее профессиональной вежливостью. — Верно, учитесь в школе?

Суетливо хватается за меню, стоящее на столике, водит по нему глазами, внимательно изучая ассортимент, улыбается тихо мысленной шутке о сортах человеческого мяса, до сих пор не включенных в меню современных ресторанов, и утыкается пальчиком в одну из нарисованных чашек с двумя кофейными зернышками. По одному на каждого кролика.

И все же — как удивительно складывается жизнь, как переплетаются тонкие нити. Как вышло, что такие похожие брат и сестра — такие разные? Что движет детьми, решившими расстаться в мире, где по одиночке попросту не выжить? Такацуки твердо знает, что не отпустила бы родное существо. Не отпустила бы ни в жизни, ни в посмертии.

— Возвращайтесь скорее, Киришима-сан, — просит она девочку, хватаясь ладонями за сидение стула и раскачивая ногами из стороны в сторону. Улыбка — открытая, озорная — освещает ее лицо, делая из моложавой писательницы совсем беззаботное дитя.

Плетение выходит крепким, плотным. Кармен испытывает глубочайшее удовлетворение, осознавая столь совершенными сотворенные чары, что сейчас удерживают силы дерзкого и наглого павлина, решившего, что сейчас у него есть время на препирательства с профессором. В самом деле времени этого у него не было, и человеческий разум сыграл с мальчишкой дурную шутку – в отличие от него Жозефина была способна сконцентрироваться, наплевав на наставительный речитатив.

Она смотрит победно, и даже в сгорбленных щуплых плечах угадывается это безмолвное торжество, которое, верно, должно взбесить оппонента пуще прежнего. Удивление в его глазах – сладкая награда, и Жози удовлетворена так, как редко бывала в стенах Хельхейма. Ей настолько приятна эта игра, что она соглашается с продолжением, склоняя голову набок и коротко моргая – в ее понимании это достаточное указание на то, что заклятие было снято.

Больше в их потрясающую баталию никто не вмешивался. Первыми, потеряв интерес к сцепившейся парочке, разошлись студенты: как ни крути, а битва разумов столь скучна для стороннего наблюдателя, что для пущего веселья не хватало лишь одеял и мягких перин. Профессор задержался дольше – но и он смирился с тем, что два упрямца и сами неплохо справляются друг с другом, напрочь игнорируя все замечания извне.

Но то, что происходило между ними – было чем-то большим. Не просто знакомство, не сумасбродство воспетой в балладах любви, но самое настоящее чувство – то самое, которое было не стыдно испытать даже скупой до эмоций Жозефине. Это чувство на первых порах она назвала раздражением, которое в скором будущем эволюционирует в настоящую ненависть. Напускное презрение, которым она неизменно одаривала всякого сокурсника, здесь настолько близко сплелось с неподдельным восхищением, что Кармен и сама не была уверена, чем так сильно зацепил ее этот мальчишка. Правда, обо всем этом она успеет подумать много позже – ночью после этой первой встречи, когда с мучительно трещащей головой будет укладываться спать, и годы после.

А сейчас Жозефина поглощена повторяющимся упражнением. Она пыталась отыскать лазейки в его чарах и стремилась избавиться от оных в своем заклинании. С упоением наперегонки накладывались чары – и снимались так же спокойно, без лишних промедлений, по первой же просьбе. Кармен сама не сообразила, когда язвительные подколки старшекурсника превратились для нее в команды – которые она с несвойственной для себя покладистостью исполняла.

Сдалась она все же первой. Осев на студенческой скамье, она уткнулась лбом в косую парту и тяжко выдохнула, будучи не в силах больше скрывать раздирающую головную боль. У нее так и не получилось защититься – и даже мысль о том, что мальчишке это тоже не удалось, не грела. Кармен Жозефина Сарагоса способна на большее, чем какой-то человек – и черта с два она уступит! Пустая бравада, впрочем, осталась в сознании – и, конечно же, в по-прежнему упрямом взгляде.

– Хватит, – тихо шепчет она, и собственный голос отзывается раскатами грома в голове. Напротив – такой же изможденный взгляд, и оба понимают, что остановиться сейчас не значит проиграть. Просто падать в обморок из-за учебного практикума – глупо даже для человека, что уж говорить о более высокоорганизованных существах.

О завтрашнем дне Жозефина не думает. Она не загадывает грядущую встречу, не спрашивает его имени, о котором успела напрочь забыть за те часы, что провела в обществе мальчишки-павлина. Она забывает назвать свое – и саму себя не осознает, уходя из аудитории. Если он у нее что-то и спросил – ответа павлин не дождался.

Это было сродни безумию или какому-то неестественному наваждению. Скажи кто-то прежде, что человек способен свести Кармен Сарагосу с ума – она бы даже не посмеялась, найдя это столь глупым и нелепым, что едва не оскорбительным. Но весь вечер она провела в мыслях о той силе, с которой ей пришлось столкнуться: Жозефина пряталась в учебном корпусе до тех пор, пока на Хельхейм не опустилась ночь, и только укрывшись в этот мрак как в любимый плащ – вернулась в общежитие. Она думала об этом мальчишке всю ночь, долго не находя в себе сил уснуть, перебирая в распухшей от боли голове варианты того, что она могла противопоставить ему, но не догадалась тогда.

Она продолжила сходить с ума утром, когда соседка разбудила ее и вынудила все-таки пойти на пары. Кармен не призналась в этом самой себе, но глазами искала фигуру павлина в толпе. Не находила, немного злилась на собственный интерес и продолжала думать – бесконечно думать о том, что произошло. Днем она высматривала его в обеденной зале, уже почти уверенная в том, что нашла несколько брешей в его заклинании и почти желая его опробовать. Вечером она спряталась в библиотеке, зарывшись в манускрипты и книги, силясь отыскать разгадку – и бесконечно тревожась от собственного помешательства.

– Эй, ты с нашими старшекурсниками знакома? – Заговорила Кармен с соседкой уже ближе к ночи, когда неумолимый смотритель выгнал ее из библиотеки. Одну из книг ей удалось забрать себе, хотя она и была не для ее курса, и теперь она листала страницы с деланно безразличным лицом – и впервые за последние четыре месяца завела разговор с соседкой по комнате. Та некоторое время молчала, сверля Жозефину взглядом, – то ли подозревала, что ей послышалось, то ли безгранично удивлялась произошедшему.

– Немного, – уклончиво ответила она, наконец. Кармен не верит: ее соседка – та еще вертихвостка и любительница всяких социальных связей. Не только социальных, в сущности, но вопросы морали Жозефину интересуют в самую последнюю очередь.

– Мальчишка, пятый курс. Темный, глаза желтые, – она задумалась, прикидывая, что еще сообщить, чтобы однозначно идентифицировать конкретного молодого человека. – Чуть выше меня, не сильно, – добавляет она, проводя ладонью линию где-то над своим лбом. Это, конечно, тоже не сильно поможет – особенно пока она сама сидит с книгой. – На павлина похож. Самодовольный такой.

– А, Куро, – недоумение во взгляде соседки сменяется искрящимся смехом. – Курогане Сайто. А что, понравился? – Не теряет она времени, стремясь выведать душевные секреты нелюдимой Жозефины.

– Не особо, – безразлично бухтит Кармен, возвращаясь к книге. Дальнейшие попытки разговорить ее оборачиваются провалом – как и просьбы выключить свет на ночь. До самого утра Жози не спит, найдя, наконец, то заклинание, которое кажется ей интересным и достойным внимания. На рассвете она засыпает, обнявшись с учебником по ментальной магии, а соседка оказывается не в состоянии ее разбудить.

Еще один день проходит в чтении и размышлениях. За это время весь ее курс и немного – четвертый с пятым – успевают узнать, что Кармен Жозефина Сарагоса – та самая злобная страхолюдина с третьего – влюбилась. Настолько фатально влюбилась, что ищет способы повлиять на сознание возлюбленного – ведь в здравом-то уме никто на нее не западет. Собирать крестовые походы против влюбленных замарашек как-то уже не по возрасту, но все от мала до велика посмеиваются над незадачливой девчонкой, а кто-то – даже искренне сочувствует. На счастье сочувствующих, Кармен об этом – ни слухом, ни духом.

На третий день после знакомства с Курогане Сайто, Жозефина переходит к решительным действиям. Без труда выяснив у жаждущей новой порции слухов соседки номер комнаты старшекурсника, Кармен врывается в его комнату с вполне простыми и понятными намерениями: ее желание испробовать новые знания настолько нестерпимо, что времени ждать еще одной случайной встречи или без малого двух недель до очередного занятия у профессора – просто невыносимо.

Над Курогане склоняется фигура зловещая и немного страшноватая. Впрочем, со дня их первой встречи мало что изменилось: под глазами – все та же тень, волосы – все та же взъерошенная пакля, только глаза ее в этот раз горят искренним желанием учиться.

– Эй, – толкает она его в плечо, плюхаясь сбоку на кровать. То, что это мужская половина общежития, что в комнате с Куро есть еще один юноша и что время, в конце концов, где-то между пятью и шестью утра – ее совершенно не смущает.

Поразительно, насколько сильно чувства могут изменить восприятие мира. Винафрид, склонная в первую очередь думать, а затем уже - слушать сердце, была в замешательстве: шутки получались какими-то печальными, а смех - не таким звонким, как прежде. Мысль о неизбежности судьбы всякой девицы отрезвляла, но не утешала. Неопределенность завтрашнего дня беспокоила, тревожила - и забирала с собой всякую радость дня текущего. Она пошла на эту сумасбродную выходку лишь затем, чтобы отвлечься самой и отвлечь Виллу от горестных мыслей, но старшей из Мандерли это не помогло точно.

По ночам леди плохо спала, то и дело просыпаясь от незнакомых шорохов и безрадостных мыслей. Мужчины выбрали для них безопасное и надежное место, а охраняли благородный свет Белой Гавани не хуже, чем самого лорда Вимана, но когда очередной звук заставил Винафрид раскрыть глаза, снова сомкнуть она их уже не смогла.

Стараясь не потревожить сестру и дорниек, она выскользнула из-под навеса - и замерла у импровизированных дверей, всматриваясь в мерно светлеющее небо. Зябко ежась и дыша паром на ладони, Винафрид прошлась по небольшому лагерю, а затем - направилась к одному из часовых, что стерег их покой. Общество молчаливого стража ей тоже вскоре надоело - тем более, что и сама леди разговаривать была не в настроении - и она пошла дальше. Где-то в глубине души она успела удивиться, что стражник не окликнул ее и не устремился следом, но желание провести время в одиночестве было сильнее здравого смысла.

Рассвет едва тронул горизонт, когда Винафрид остановилась у небольшого обрыва. Отсюда ее должно было быть видно из лагеря - тревожить своих попутчиков внезапным исчезновением она не хотела, а сам обрыв был весьма скромен - спрыгивать с такой высоты леди Мандерли не решилась бы, но вот Вилла - несомненно соскочила бы с изяществом и смелостью горной лани. Вилла всегда была отважнее своей сестры, - отчего-то горько думает Винафрид, садясь на самый край. Быть может, в своем замужестве младшая Мандерли тоже умудрится обойти старшую?