Майе очень хотелось бы, чтобы очередные указания действительно оказались шуткой. Снова сиделка, снова её ждёт в доме ребёнок, снова она стоит на пороге. Снова знакомое имя – на этот раз она знакома с этим человеком лично. Он видел, как она исполняла свои обязанности, и несколько раз во время разговора Байерн казалось, что она была опасно близка к провалу. Но не провалилась в итоге. Теперь её разговор ожидал затянуться куда как дольше, чем тот вечерний обмен любезностями.
Перед домом она стояла больше пяти минут, вертя в руках листок с адресом и именем. Полный пакет документов в папке, прижатой к груди, включая рекомендации от – Майе стало горько – семьи Исикава, листок с рукописным текстом – не более чем данность. И, что немаловажно, при ней в этот раз не было оружия. Любимец остался дома, потому что Байерн сама не знала, чем кончится её поход в этот дом. Не стоило даже немного рисковать, в конце концов, не всем нужны сиделки с такими навыками.
Но важно было даже не знакомство с человеком, к которому её отправили, и о котором Майя успела сложить хотя бы какое-то связное мнение. Её пугала сама перспектива снова встретиться с детьми, хотя, на этот раз она поклялась скорее выдрать себе язык, нежели вмешиваться в чужие истории. Она просто совершила ошибку. Просто привязалась к детям.
Она была не права, и теперь она будет молчать.
Майя подавила в себе желание уйти неслышно, по-кошачьи, и, в пику собственным желаниям, шагнула вперёд, дошла до двери, чтобы снова замереть на месте.
К её нежеланию здесь находиться, тревоге и ожиданию примешивалось ещё и любопытство. Узнает ли её этот человек, при том, что общаться им довелось едва ли больше часа? Помнит ли он – Майя вот не забыла – как сам предложил поработать на него? И, что немаловажно, хватит ли ей в этот раз документов, чтобы откупиться от его любопытства?
Биография на слезу младенца непохожа – но опекун был уверен, что чистенькие только привлекают внимание. Итак, официально она – дочь женщины, с которой Джейк когда-то состоял в отношениях, естественно, никакими официальными действиями не подкреплённых. Неизвестно даже, от него ли, но в итоге британец признал отцовство и забрал девочку от матери по обоюдному согласию. «Мать» почти сразу уехала за границу, где нашла другого мужа… Вполне себе житейская история. Не слишком чиста, но так даже больше похожа на правду.
Разрешение на оружие? Старый параноик-отец.
Работа сиделкой? Куда ещё, при отсутствии должного образования.
Отсутствие нормального образования? Была сиделкой при живом трупе, где уж успеть.
Майя тихонько выдохнула – кажется, это перечисление возможных недоразумений слегка её успокоило. Теперь она была готова к тому, что дверь откроется, и что будут вопросы. Теперь можно было постучаться.
– Мистер Лайтинг, – прошелестела Майя, когда стук стих, – Сиделка. Из агентства.

Когда дверь открылась, Майю одолело чувство дежавю, только повторившегося с точностью до наоборот: вот она, вот дверь, вот сэр Лайтинг, только теперь она тут гость. И да, право задавать вопросы опять не у неё – хоть какое-то неизменное совпадение на каждую их встречу. Вряд ли будет по-другому, вряд ли Майя скажет всё, о чём её спросят, не умолчав при этом вполовину больше.
Она коротко кивнула на замечание о собственной пунктуальности, не стремясь похвалить себя за это, как мог бы сделать кто-то иной. Скорее наоборот, ни словом, ни делом не дала понять, что в этом качестве есть что-то особенное, вот только от внимательного, цепкого взгляда не удержалась, не боясь, что это заметят и отметят как ещё одно качество. В конце концов, кое-что этот человек уже успел узнать, возможно, даже больше, чем ей могло представиться.
– Хорошо. – шелестящий шёпот исчез, его место занял спокойный тон. – Спасибо.
Майя прошла – не проскользнула даже – в дом, застыв на месте сразу же у порога, с какой-то беспомощностью посмотрев на собственные туфли. Потом, оглянувшись на хозяина дома, их всё же сняла и почти виновато дёрнула плечом на это совершенно несвойственное британцам действо: ребёнок в доме, в конце концов. И уж только после этого заметила наличие сменной обуви, мысленно одобрив такой подход. Можно было обойтись и без извиняющих жестов.
По сторонам она смотрела лишь мельком, отмечая сходство собственной квартиры с домом этого человека: всё так же казённо и абсолютно без души. Как если бы оба помещения обустраивал одинаково равнодушный ко всему обитатель, стремящийся создать видимость жилого дома, а не заняться созданием уюта по-настоящему.
Что ж, возможно, у этого человека тоже в душе так и не закончилась война. Ну или он просто не хочет этим заниматься – оба варианта равновероятны.
– Случается и такое. – без улыбки отозвалась Майя, когда её спросили насчёт принятия предложения. Вряд ли бы приняла, даже закончись всё в том доме так, как ей хотелось, и уж тем более не хотела ввязываться в это снова. «Детей не предают», спасибо тем людям за урок. – Оно ведь не хуже других.
Она снова насторожилась, хоть и старалась не подавать вида. Более того, сейчас даже собственные жесты она держала под строжайшим контролем: никаких движений, которые могли бы таить в себе угрозу. Никаких попыток выдать своё прошлое. Странная – но не опасная.
Со двора послышался лай, и Майя невольно повернулась к двери, чуть поморщившись – между бровей прорезалась неглубокая морщинка. Собаки? Серьёзно. Значит, путь к отступлению у неё точно отрезан.
–  Хорошая охрана. – кивнула Байерн, снова загнав тревогу глубоко внутрь. – Разберётся с гостями лучше, чем кто-либо ещё.

– Я бы сказала, что во многих. – хотя её голос остался прежним, она будто бы выпалила последнее утверждение и снова замолчала, словно и не было этого короткого проявления человека под личиной сиделки. Но, вопреки брошенным словам, Майя не любила животных, разве что уважала их за какие-то черты, но не больше.
Её куда как больше интересовали люди.
За хозяином дома она прошла медленно, спокойно, но почти неслышно – мягкая поступь с носка на пятку, не слишком похожая на крадущуюся, однако же такая же тихая. Снова никакого повода для угрозы, лишь демонстрация собственной осторожности. Но дошла не до конца – попросив прощения и оставив папку на столе, скользнула в санузел, чтобы тщательно отмыть руки от возможной уличной пыли и посмотреть на себя в зеркало. В собственном взгляде была и придирчивость: как она выглядит перед очередным «хозяином»? Кажется, ничего, что могло её выдать. Всё то же лицо, несущее на себе печать усталости, сколько его не умывай, всё та же родинка, похожая на прилипший комочек грязи – Майя дотронулась до неё пальцем и усмехнулась. Ничего пока не изменилось.
– Простите ещё раз. – она слегка кивнула, выходя из ванной, – Чистота в такой работе превыше всего.
Ей пришлось сесть, причём место Майя выбрала так, чтобы между ней и нанимателем была папка с документами, как напоминание о том, кто она. Не Хисау Майя, не слуга Японии, а британка, дочь британца. Потому что следующий вопрос был логичным, был закономерным, и Лайтинг имел на него полное право. Майя рада была бы не соврать, но знала: от её правды не будет пользы. Один сплошной вред, сплошные проблемы.
Значит, пора забыть о том, кто она есть, и озвучить историю, которую заставил её заучить Картер.
– Понимаю. – взгляд Майи остановился на чужом лице, она медленно кивнула и сложила руки на коленях. – Постараюсь рассказать всё по порядку.
Самая сложная часть этого рассказа была в самом начале – там, где была сплошная ложь. Не без вкраплений правды, конечно, иначе бы Майе было бы совсем невыносимо повторять одну и ту же легенду, не имеющую с реальностью ничего общего.
– Мои родители никогда не состояли в браке. – правда, её мать прижила ребёнка вне брака, по большой любви или глупости – этого уже не узнать. – Кажется, это была случайная связь. Отец уехал на войну, вернулся живым и забрал меня от матери, которая собиралась покинуть пределы Британии, кажется, уехать в одну из новых колоний. – и правда, и ложь – была в жизни Джейка какая-то Роза Лалонд, у которой он купил подтверждение того, что Майя была её дочерью. Была случайно родившаяся Майя, которую «забрали» от матери, ушедшей туда, откуда не вернуться, – Не знаю, в самом деле ли я его дочь или нет, но, по-моему, ему тогда было всё равно.
Правда, жестокая правда. Пусть и вывернутая наизнанку, но остающаяся истиной: ему было всё равно, кто будет готовить ему пищу и поддерживать порядок. Но ему был кто-то нужен, поэтому он взял с собой Майю.
– Его звали Джейк Картер.
Майя с трудом сглотнула вязкую слюну и заговорила чуть мягче, теплее, – наступала часть рассказа, состоящая из правды целиком.
– Он воспитал меня, постарался выстроить мне дорогу в жизнь, оставил всё, что имел, но угас от болезни менее чем за шесть лет. – Майя не узнала собственный голос, настолько тёплым он стал от крупицы истины, открытой человеку, которому это вряд ли было интересно.
Пусть она и не могла рассказать всего, особенно той смеси чувств, что вызывал в ней безвременно ушедший – той боли, того странного тепла, той ненависти и той безвозвратной потери – она не переставала этого чувствовать.
Ей, молчаливой, и этого достаточно.
Однако, сейчас эти чувства будто бы за стеной, ампутированы во славу спокойного рассказа, потому что Майя продолжала, едва заметно сжав ногтями кожу на ладонях. Она не сбилась и не запнулась ни разу.
– Он был солдатом, поэтому он попытался научить меня тому, что не входит в школьные программы. Не могу сказать, что мне это не пригодилось. Он оставил мне дом в Нью-Токио и завет «живи».
Он оставил ей жизнь.
– И самое важное. – тон Майи вдруг заледенел, а сама она болезненно выпрямилась. – Опыт сиделки я получила, именно ухаживая за ним.
Это была ещё одна проблема – когда люди узнавали, от чего умер её «отец», не обходилось без подозрений. Каждый год с момента его смерти Майя покорно ходила на обследования, анализы и проверки, каждый раз подтверждая то, что она знала твёрдо: он и в этом её сберёг.
Однако, не поверить ей и бумагам от врачей могли тоже.

Отредактировано Maya Bayern (2016-05-23 18:59:20)

Под этим пронизывающим взглядом ей могло бы быть некомфортно, если бы не он не был привычным. Ей часто доводилось ощущать на себе такие взгляды: как ни крути, Майя до сих пор балансировала где-то между двумя народами, сделав выбор в пользу одного, но не возненавидев другой. Подозрения были всегда. Такие взгляды – тоже.
– Всё-таки я взрослела под руководством человека, который солдатом быть так и не перестал. – отозвалась Майя, встретив чужой взгляд собственным – ясным и вроде бы ничего не скрывающим. Оставила это короткое, скомканное объяснение, могущее удовлетворить некоторых собеседников – люди сами додумают, как именно она до такого дошла. И снова умолчала о многом: о том, что не в этом, собственно, дело. Что война поселилась в их доме навсегда, оставив печать на обоих, что они на третьем году жизни в одной квартире поняли, что война объединила их, связала вместе крепче пеньковой верёвки.
И что война не закончилась.
– Он переехал сюда, чтобы умереть. – прибавила Майя, снова незаметно щипая себя за ладонь, чтобы не сказать лишнего. – Ну а я никуда не уеду от его могилы, так что приходится перебиваться тем, что попадается под руку. В конце концов, кому-то придётся по вкусу и солдат в шкуре сиделки. Пока что другого будущего у меня нет.
Вопрос, который он не должен был задавать, не заставил Майю вздрогнуть или как-то ещё выдать ту горечь, что отозвалась внутри, однако, ответила она далеко не сразу. Но и взгляд не отвела, продолжая смотреть прямо. Потому что она была не виновата.
Вина за ней была, да только не та, о которой можно думать в этом доме. Она пролетела мимо, ударила по Майе больше всех – всё потому, что она нарушила свой главный принцип: не вмешиваться. Урок был ею усвоен, и теперь ей было всё равно, что бы ни происходило в чужих домах. Однако детей она не предала, пусть они теперь вспоминать о ней будут отнюдь не добрым словом.
Она чуть-чуть подняла взгляд, смотря теперь куда-то между бровей мужчины. Очередная иллюзия скрещённых взглядов, но, как и все иллюзии, абсолютно нереальная.
– Мой контракт с ними и без того заканчивался, сэр. Остальное же останется внутри семьи. Даже если контракт закончен, моё молчание остаётся в силе. – Майя прищурилась и спросила, продолжая смотреть чуть выше глаз, – Вам же не понравится, если я после работы буду обсуждать ваши семейные дела с кем-то?
Никакого раздражения: Майя понимала, что он не картошку на базаре выбирает. Она даже рассказала почти всё, что могла из той правды, которая была при ней, а ложь постаралась свести к минимуму. И даже посчитала нужным предупредить напоследок.
– И ещё, сэр. Моя основная специальность – сиделка, а не няня. – голос её зазвучал глухо и отрывисто. – Моё двуязычие не всем кажется полезным. Поэтому, если вам нужна гувернантка, которая будет прежде всего учителем, я буду плохим выбором.

Отредактировано Maya Bayern (2015-10-24 13:31:28)

Майя прикрыла глаза и покачала головой в ответ на вопрос о нервах. Волнения нет, она не врёт. Отказ здесь, возможно, будет лучшим выходом – и для них, и для неё. Ей не придётся снова впутываться в паутину интриг, которая страшнее ночных кошмаров, им же просто будет лучше. Волноваться ей можно по другой причине, но и там всё тихо. Майя спокойна, она это чувствует, потому-то и ответила отрицательно.
Он прав, после войны всегда остаются солдаты, ненужные обломки мрачного периода, который постараются забыть все. Их чествуют раз в год, забывая о них на все остальные триста шестьдесят четыре дня. Их боятся и ненавидят, потому что они умеют убивать. Майя же и вовсе была особым случаем – она прекрасно знала о войне, оказавшись её жертвой. Знала и собственный страх перед солдатами, и взращиваемую к Джейку нелюбовь, сменившуюся потом тоскливой привязанностью, потому что любой солдат остаётся человеком.
Но этого не было в легенде, поэтому она не могла сказать, как сильно знает его правоту и каким способом её испытала.
Следующий вопрос заставил её молчать ещё дольше, и молчание это носило оттенок горечи – поперёк лба Байерн снова прорезалась морщинка. Где уж ей иметь кого-то, к кому можно сорваться через все преграды и запреты? Мать и Джейк давно лежат в могиле, любимую птицу она выпустила из клетки в первый день войны, родственники матери тоже погибли. Всё верно, никого у неё нет, в её верности, покупаемой за деньги, можно не сомневаться. Срываться ей не к кому.
Она никого не любит.
– Всё, что дорого мне, лежит на кладбище. – прошелестела Байерн, опустив глаза на собственные колени. – А к мёртвым спешить уже поздно и, в общем-то, смысла нет. Впрочем, даже если было бы, я ставлю на первое место дело, а не высокие материи.
Последнее вышло даже как-то чересчур резко, но Майя не попыталась оправдаться или извиниться – только снова подняла голову, дескать, смотри.
– Кому-то нужна охрана помимо ухода. – так же прямо продолжила она и приподняла полы пиджака, показывая, что оружия при ней нет, – Кому-то – нет. Я не ношу его, чтобы упиваться наличием при мне смертоносных инструментов, просто беру, когда от меня это требуется. Сейчас – едва ли.

Всё верно, в этот раз она не взяла оружия, потому что от неё этого не требовали с самого начала, но была готова прихватить его в следующий раз, твёрдо зная, как построить своё поведение и свои повадки так, чтобы ребёнок не то что бы не добрался до него – способность детей хватать то, что им запрещено даже видеть, поразила бы чужое воображение, но не её – но и даже просто не увидел бы его ни разу.
– Хорошо, – она снова кивнула, поправив пиджак. Здесь есть масса оружия, и ей об этом говорят? Могло бы показаться глупым для более наивного и самоуверенного человека, но, на счастье Майи, таковой она не была. – Признаюсь честно, рукам будет удобнее работать с привычным.
Тем самым, который знаешь до последней царапинки и небольшого скола на рукояти. Тем, что ложится в руку, как влитой, и располагается там, как часть её конечности – фактор, надо сказать, немаловажный. Оружие должно всегда восприниматься как продолжение твоей руки, иначе ты будешь рисковать промахнуться. Его даже можно любить, если это не помешает работе.
Очередной кивок и проблеск понимания в глазах в ответ на полу-предупреждение, полу-предложение. Открыть огонь по тем, кто перейдёт границу. Убрать их так, как сочтёшь нужным. И, быть может, очередная проверка – не блеснёт ли в её глазах радость от того, что ей разрешат запачкаться чужой кровью без ощутимых последствий. Будет ли эта радость свидетельством того, что ей нравится убивать, а, значит, подпускать её к детям нельзя.
Радости не было – одно лишь сухое понимание. И такой же сухой ответ.
– Меня не подведёт рука, если возникнет необходимость. – «но я сделаю всё, чтобы таковой необходимости не было».
Удовольствия от чужих ран она получать так и не научилась, заряжай и стреляй, защищай то, в чём поклялась, радоваться будешь тому, что жива. Ничего не поделаешь…
Вопрос о желаемом вознаграждении – Майя пододвинула к себе чистый листок, вытащила из папки ручку, и написала сумму. Ничего значимого, учитывая то, что и особенного ничего предложить не могла. Гувернантка со знанием хороших манер, множества языков и умением хлопаться в обморок от пробежавшей мимо мыши обошлась бы дороже. Проезд за его счёт, потому что у неё нет машины – и это она приписала сухим мужским почерком, без завитушек и даже излишней пухлости букв.
– Вот. – она пододвинула лист к мужчине через стол, положила поверх папки и вернула колпачок на ручку. – Всё в соответствии с условиями рынка. Разве что, если тут действительно есть люди, представляющие угрозу, и я буду ранена, когда буду выполнять свою работу, я бы хотела, чтобы моё лечение контролировали вы, а не я сама.
Кагуя, конечно, предоставит ей место в отличной клинике, стоит только попросить, но конспирация полетит к чёрту – британские неудачницы не заслуживают покровительства маленьких принцесс.
– Но я сомневаюсь, что мне не хватит навыков для того, чтобы этого избежать. – подвела итог Майя, – Поэтому не вписываю это в условия.

Майя мысленно усмехнулась словам про приличных людей. И верно, где бы ей знать про что-то подобное? Кагуя никогда не подпускала её к себе при посторонних, а наедине, вероятно, её забавляли неумелые манеры Майи, её поведение сильного, но добродушного человека, которого заставляют делать что-то, совершенно ему непривычное и неподходящее, например, танцевать в балетной пачке, а он не находит в себе сил отказать, и неуклюже топчется по полу. Да, в общем-то, и не в манерах дело, дело в обращении.
На лице же она удержала спокойное выражение, сдержанно кивнув в знак своего согласия.
Цена? О, да она и этого не стоит, с тех пор как мечется между собственной честью, заветами покойника и обязательствами перед домами. Что ж, здесь она обещала никого не предавать, по крайней мере себе, а себе она старается не лгать. Её до сих пор подсовывают к детям, игнорируя то, что из неё вылепил покойник, игнорируя печать солдатской участи на всём, что в ней есть. Ей нужны деньги, а за предательство детей платы в глазах Майи вообще нет.
Никаких больше доносов.
– Я не продаю кота в мешке, – пояснила Майя, сложив руки на коленях, – Если мне доведётся проявить себя так, что моя цена в ваших глазах вырастет, мы можем поговорить о повышении. Нет – значит, таковы обстоятельства. Надеюсь на то, что они сложатся в мою пользу, но, объективно, ребёнку лучше никогда не знать о некоторых сторонах жизни.
Устный договор или бумага?
Ловушка или искренний интерес нанимателя, внимательного к мелочам?
Майя чуть наклонила голову, опустила глаза и глубоко задумалась. Если даже не искать в этом двойное дно, что ей ответить?
– Договор. – медленно выговорила она, снова подняв глаза. – Думаю, нам обоим будет проще, если наше сотрудничество будет подкреплено официально.

В глазах Майи впервые ясно проступило понимание. Настоящее, не дежурное, с толикой неподдельного участия. Это она действительно могла понять. Стремление защитить детей от того, что может произойти в мире, она не могла не оценить. Пусть и не всех детей, а одного конкретного ребёнка. Пусть так, но это стоило уважать. И, почему-то, ей это было знакомо.

– Да, я понимаю. – кивнула Байерн, заговорив куда как мягче, без деловой отрывистости. – Могу понять, во всяком случае. Я бы не хотела, чтобы кто-то видел вещи подобного толка. Особенно дети. Не знаю, насколько это важно, но я понимаю причины, и сделаю всё, чтобы этого не случилось.

Она сцепила руки в замок, опустила голову и замолчала, удержавшись от дальнейших объяснений. Да, она действительно понимала все проблемы этого времени, а некоторые из них даже успела пропустить через себя или испытать на своей шкуре. Так вот, Майя не желала подобного никому. Никто не должен видеть, как умирают их матери, рушится мир или как самый близкий их человек приходит домой с красными от крови руками.

– Никаких предложений, сэр. – Майя покачала головой и выжидающе взглянула в сторону нанимателя. – У вас? Если мы подошли к концу, возможно… представите меня девочке? Или это произойдёт завтра?

Её вопрос не нёс в себе любопытства, Майя вовсе не собиралась узнавать, что не так с девочкой, если ей понадобилось наблюдение такого рода. Она хотела увидеть её и понять, как они смогут выстроить свои отношения.

Майя хотела знать, кого ей придётся защищать.

Вопрос, заданный ей, вызвал вполне искреннее удивление. Нравится? Не нравится? Какая разница, если она – наёмный работник, преданность которого покупается оговорённой суммой? Впрочем, даже если отбросить тщательно выверенную дистанцию…

Разумеется, ей не нравились британцы. Был в её жизни период, когда она искренне их ненавидела, а от массовых убийств её останавливало лишь осознание собственной слабости и знание того, что она даже в цель попасть не может. Этот период миновал, враг, которого она себе выбрала, умер, а нового она себе не нашла и не хотела искать. Если бы ей дали возможность найти другой путь, тогда можно было бы говорить о чём-то ещё, но этого не было. Что же касается личного отношения к людям с оружием – здесь и подавно у неё не было причин для неприязни.

– Я же уже говорила, мой отец был солдатом. – напомнила Майя, покачав головой. – Когда я увидела его впервые, он даже не потрудился умыться или надеть гражданскую одежду. Не думаю, что меня должно смущать что-то подобное.

Она послушно взяла договор, бегая глазами по строчкам и внимательно отыскивая пресловутый мелкий шрифт. Шутки шутками, но, может, это была очередная проверка? Или ещё что-то? Или ей просто не стоит быть настолько подозрительной.

Майя не дошла даже до второй страницы – положила бумаги себе на колени и, подняв глаза, серьёзно попросила:

– Тогда расскажите мне о ней. Аллергии. Любимая еда. То, что она любит, что не любит, чего боится. Всё, что так или иначе может её напугать или расстроить.