— Какой нетерпеливый мальчик, — ласково улыбается Илэйн Ренли. Ей словно нипочем внезапное падение, только дыхание, силой выбитое из легких, не торопится восстанавливаться. Впрочем, дыхание ей не нужно — довольно прикосновения обжигающе жаркой ладони, забравшейся под рубашку принца.

Их память с этой секунды — одна на двоих. Бледной тенью следует душа Илэйн за маленьким златовласым мальчиком, что оглядывается так комично и деловито, пронося здоровенного жука-рогоносца в покои старшего брата. Смотрит она, как отчитывает троих принцев строгая мама, — и как совершенно не чувствует никакого стыда средний ее сын. Видит, как появляется у мальчика первый друг, как этот друг — девочка — становится чем-то большим. Видит, как мальчик вешает на стену портрет маленькой принцессы. Видит, как мужчина — его же снимает.

Вся жизнь Ренли — в руках Илэйн. Будь на то ее воля — он бы остался овощем, пускающим слюни и не помнящим ничего. Но Илэйн Виллоу хорошо знает цену мельчайшей крупицы памяти. Жук, спрятанный в комнате старшего брата, быть может, предопределил всю судьбу принца, привел его к этой точке, к встрече с Илэйн, к игре, правил которой мальчик, увы, не знает.

Илэйн всегда мечтала стать художницей. Ловкими и быстрыми мазками она заменяет те воспоминания, что могут сломать Ренли жизнь, реши он копнуть чуть глубже. Такая странная, далекая от материнской, но все-таки забота: извлечь из памяти все, что хоть мимолетно напоминает о гиассе. Исследования и письма принца Кловиса, найденная младшей сестрой комната и даже встреча с Лейлой.

Как удивительно простодушны дети Императора, как искренен этот мальчик, желающий защитить всю свою семью: и давно любимую, и вновь обретенную. Как удивительно хватает душевного тепла на всех — на родных и чужих, на благородных и простолюдинов. Как страшно ломать эту трогательную и наивную судьбу.

Илэйн осторожна, аккуратна, нежна. С любовью она наносит каждый следующий мазок, по возможности не стирая серой краской, но испещряя картину воспоминаний яркими искрами, меткими деталями.

— Ты помнишь все, как можешь, мой маленький принц, — шепчет Илэйн опуская раскаленную ладонь на пол. У нее жар, ее знобит, голова звенит от накатившей боли, но одного лишь Ренли недостаточно. Где-то здесь же — принцесса, и Илэйн устало щурится, силясь разглядеть ее из-за плеча бесчувственного брата.

Где ты, девочка?

Человеческая память - удивительный холст, нарисовать на котором можно совершенно невообразимые по своей монументальности картины. Так и творится настоящее волшебство: сплетением сотен разных красок. Ловкими и не очень мазками изображает каждый иллюстрации из собственной жизни или из жизни чужой, но не менее яркой, оставляющей отпечаток даже на чужой картине бытия.

Человек, волею судеб получивший власть над чужим полотном, по силе близок к Богу. В своей способности воссоздать любую историю, изобразить любую сцену, он может сделать чью-то жизнь лучше... Или уничтожить ее вовсе. Умелый художник не станет ломать чужую историю по малейшей прихоти, не станет замазывать чью-то жизнь серой краской. Дитя же, по наивности своей, поняв чужие слова чересчур буквально, может совершить страшную ошибку, платить за которую придется хозяину холста.

/.../

Холст человеческой памяти перестраивается, дополняя картину, выстраивая логику произошедшего даже без воли своего владельца. Пустые, серые пятна ум заполнит сам, не восстановив, но, быть может, создав заново недостающие кусочки пазла. А потому - так ли важно, попал ты в руки умелого мастера или маленького ребенка?..