Мэй всё это время пребывала в шоковом состоянии. Она так и сидела на заднем сиденье бронемашины, запустив пальцы в перепачканые кровью волосы Джи Киоу. Если девушке суждено умереть, любимая будет рядом до конца. Несмотря на то, что Мэй не могла ответить взаимностью на её чувства, несмотря на то, что интриганка просто использовала её. Всё-таки непросто относиться к человеку, как к вещи - остатки совести беспокоили племянницу генерала Шана редко, но в самый неподходящий момент. Так что Мэй не услышала слов солдата о спасении, словно всё происходящее вокруг БТРа стало безразлично ей. Но вот бронированая дверца открылась и обеспокоенные солдаты внутренней армии встретили своего командира - практически невредимую, но бледную, как сама смерть. Трясущимися руками Мэй передала тело своей любовницы в руки бойцов генерала Шана и с помощью одного из "псов" выбралась из бронемашины.
- Мой меч, - ледяным голосом приказала девушка и, когда рукоять клинка легла в её ладонь посмотрела раненому в глаза. Дядюшка Шан учил её, что только трусы отворачиваются прежде, чем отнять жизнь.
"Это всего лишь солдат. Жизнь офицера намного дороже. Поэтому, мне придётся избавить его от страданий..."
- Как твоё имя? - спросила девушка и получила ответ, - ты храбро сражался сегодня, Лан Фай и твою верность я никогда не забуду. Это - последняя милость, которую я могу тебе подарить. Спасибо за службу.
С этими словами, она вонзила острый клинок в грудь бойца, безошибочно поразив храбреца в самое сердце. Он вздрогнул, а затем жизнь солдата оборвалась и он медленно осел на землю. Стряхнув капли крови с меча, Мэй приказала:
- Пусть его похоронят достойно, - с тихим шелестом клинок вошёл в ножны, - соберите всех оставшихся офицеров и немедленно окажите помощь адъютанту генерала Шана.
- Т-так точно, генерал-майор, - выдавил солдат внутренней армии и побежал исполнять приказ. Сейчас интриганка в первую очередь беспокоилась не о раненом гвардейце, которого добила своими руками, а о том, что же происходит сейчас в столице. Скорее всего, вся её семья сейчас сражается на улицах города, а она отброшена прочь от его стен с горсткой выживших гвардейцев. Мэй понимала, что подкреплений ждать не от куда, но она всё ещё надеялась, что репутация польских солдат удачи была оправдана.
- Установите связь с капитаном Бронски, - на ходу приказала она, - разверните полевой штаб, я хочу видеть каждого бойца, способного держать оружие. Раздайте оставшиеся боеприпасы и поделите бинты, морфий и воду. Все, кто может сражаться нужны мне в полной боевой готовности.
- Но, госпожа, - один из "небесных псов" попытался возразить, - генерал Шан хотел бы, чтобы его племянница как можно скорее оказалась в безопасности Грушевого Дворца...
- Сейчас ты подчиняешься мне, солдат, - отрезала Мэй, - а теперь, заткнись и выполняй приказ. Хотя нет, подожди. Теперь ты - капитан внутренней армии и я хочу видеть твой взвод через пятнадцать минут возле моего штаба. Вопросы?
- Никак нет! - боец ударил кулаком по груди и направился на поиски наиболее боеспособных солдат. Вскоре вокруг Мэй развернулся полевой штаб - машины образовали своеобразное кольцо, пехотинцы ставили палатки и передавали друг другу патроны, делили содержимое аптечек. Вести в бой то, что осталось от гвардии - сомнительное удовольствие, но то что эти мужчины не разбежались говорило об их решимости сражаться до конца.
"Ну что-ж, повоюем, - на губах интриганки впеврые за этот кровавый день прорезалась коварная усмешка, - пришло время утопить старших евнухов в крови черни, посмевшей встать у меня на пути."

Нескончаемая тянущая боль была столь невыносима, столь всеобъемлющая, столь всепоглощающая, что лишь её сестра, которая резкими электрическими импульсами прошибала всё тело, оставляя за собой жар и озноб одновременно, рисуя искры в глазах и принося с собой потерю всякой ориентации, могла по соперничать с ней за право быть хозяйкой в сознании Киую.

И когда не было более мочи терпеть, когда где-то на краешке сознания осталось только лишь: «Убейте меня, пожалуйста», мир резко куда-то провалился, сжимаясь в давящее, а затем и колющее чувство прямо в крошечном сердечке, которое сегодня решила наконец-то взять выходной, да перестать бесконечный цикл перелива крови. Вместе с этим циклом, как известно, заканчивается тот непродолжительный этап активного существования, который люди называют «жизнью».

Мир погрузился в сплошную серую пелену, где время, казалось, остановило свой неумолимый ход. Китаянка видела себя, лежащую на кушетке: бледную, жалкую, всю в крови и синяках, со множеством гематом и зияющей рваной раной, из которой капля за каплей её покидала жизнь. Она видела лица медиков, спрятанные за масками, трясущиеся в такт движению машины. А после стояла посреди горы людских тел, оставленная здесь смотреть вслед удаляющемуся по разбитой дороге медэваку.  Тени бродили кругами: тающие, несчастные, забытые всеми и никому не нужные. Среди их расплывчатых очертаний ещё можно было разглядеть людские лица. Вот тот, что несколько минут назад лишился глаз с подаче Киоу. Тьма пустоты смотрела на неё жалостливо, словно обвиняя. Здесь брёл благородный солдат, в чьей груди зияло самое настоящее солнце, чей свет слепил ярче тысячи настоящих. Джи отвернулась, но тут же наткнулась на старую учительницу, что ползала на четвереньках, шаря по земле, будто бы ища нечто драгоценное, потерянное ею. Жрица попыталась сделать шаг в сторону тени, но тут же резко остановилась, услышав резкий писк, доносившийся, казалось бы, с самих небес. За ним ещё один раскатом странного, непривычного, но когда-то слышимого грома ударил яркой вспышкой молнии с небес – прямо в грудь.

Боль вернулась. Мир вернулся.

Она судорожно глотала воздух: такой непривычно чистый и свежий. Быть может тому причиной странная маска на её лице?
Яркий свет бил в глаза, выжигал их, впивался с болью в самый мозг. Но агония продлилась недолго – тьма вновь забрала Джи к себе.

Отредактировано Ji Kiuyu (2014-05-22 00:53:35)