Кассандра могла поклясться, что Претория, будто разумный живой организм, выказывает своё мнение приезжим британцам аномальными холодами, коих тут не бывало уже очень давно. Озябшая, через шаг чихающая «медная голова» чертыхалась на столь неосмотрительный поступок с её стороны, ведь гордые дети Африки страдали от непривычки ещё сильнее, нежели понаехавшие оккупанты. Она натянула на себя тёплый свитер (ведь поместье не было рассчитано на холода), привычные уже телу спортивки, да всё равно не могла согреться (привычка спать голышом с одеялом в обнимку этой ночью сыграла с ней злую шутку). Оставалось лишь пойти на кухню, да приготовить себе что-нибудь горяченькое, аль выпить чего обжигающего, чтобы голова не шла кругом после вчерашнего торжества.
В голове уже витала мысль о многослойном бутерброде из мяса, омлета, солёных огурчиков, да сыра, поданного с кружкой бергамотового чая. Девушка, напевая себе под нос одну из крайне популярных нынче в Японии мелодий, ловко орудовала ножом и лопаточкой, создавая съедобное произведение искусства, которое она украсила оливкой на зубочистке. Спустя несколько минут она, позабыв вчерашний день как страшный сон, уже неслась в столовую с тарелкой и кружкой наперевес, как вдруг услышала тихий девичий голосок.
«Ну как же я могла забыть, что у нас теперь в доме на один рот больше!» - чуть не шлёпнув себя бутербродом по лбу, раздосадовалась она и было уж хотела схомячить всё на кухне, да только гордость петухом кольнула в задницу: «Это мой дом! И я тут хозяйка! Вот пойду ей и покажу это» - решительно топая, посчитала Кассандра.
Сидящая в своём кресле на колёсиках девчушка была не одна – личный рыцарь, словно маленькая собачка, что не желал сидеть у той на коленях, также присутствовал в помещении.
Боте вдруг стало неловко смотреть на ребятёночка, учитывая то, что у них с отцом эта ночь была первой брачной, но она переборола себя, да поставив тарелки на столешницу, уселась.
- Доброе утро, - огненногривая не желала называть ту ни по имени, ни по положению, ни по мужу. К тому же так она экономила время и слова, одновременно приветствуя и «пёсю».
Жадно впивалась она в свою трапезу, не стесняясь чавкать и прихлёбывать чай. Спустя пол бутерброда и треть кружки, девушка вдруг осознала, что перед ней сидит не только её мачеха, жена её отца, но так же и сестра её будущего мужа.
- Гхм, - прочищая горло хотела было начать, да только вопрос комом встал в горле. Там, в голове боролись желание поступить как всегда прямо, резво, без лишних прелюдий и  отцовский наказ: быть ласковой. Подумав, порассуждав, она послала к чёрту папочку, что без зазрения отдал её сопливому мальчишке, да выпалила: - Слушай, мне тут замуж выходить, а я об этом сморчке, твоём брате, ничего кроме титула и не знаю. Расскажешь, а?

Какие бы слова ни роняла водопадом на голову Нанны Касс, та, казалось бы, уже настроилась воспринимать её как грубиянку, что желает грубо уколоть ту в сердце.
А Боте было, мягко скажем, ананасово, что девочка себе там напридумывает: разведчица честна и не скрывает чувств, а коли кто не смог понять изложенную мысль, так то уж вовсе не её заботы. Пусть привыкает, раз «мамашей» нареклась.
- Мой отец БЫЛ некогда чудесным человеком, - парировала медноголовая, хлопая ладонью по столу, да вставая с места, - А сейчас он чёртов бесчувственный чурбан, наполненный войною до краёв, живущий в ней и не желающий высунуть носа в мирную жизнь! – повышая голос с каждым словом, выпалила она, сверкая изумрудом глаз.
- И к чёрту слал он и меня и Лотара, когда рядом есть его обожаемые бомбы и автоматы! – она поправила прядь волос, что упала на лицо, глубоко вздохнула, да вновь плюхнулась на кресло, - И если ты видишь его другим человеком, что ж, поздравляю! Значит ты для него куда дороже нас!
Кладя в рот оливку, она на мгновение отвлеклась от ситуации, вспоминая принца, с которым завтра же помчится в страну восходящего солнца, дабы приплясывая под дудочку политических махинаторов, связать свою жизнь с врагом её народа, военным, тем, кто был сыном мирового тирана и тем, кто мог бы по приказу командования вот так же убивать невинных.
Обстановку разрядил личный рыцарь принцессы, что перевёл потоки ненависти в более приемлемое русло: Император и его сынок.
- Вот уж кого даже в ЮАР в лицо знают, так это этих засранцев! – поддержала тему генеральская дочь, - Если уж не случится чуда, и какой-нибудь милый и добрый разведчик не украдёт меня в мешке из дома этой ночью, я в лепёшку разобьюсь, но как жена, буду каждый день капать на мозги этому вашему Ренли, чтобы он скормил им ядовитых пауков под видом экзотического блюда! – не тая за душой ничего, говорила Бота, совсем не боясь вызвать у дочери вероломного правителя лишнего негатива: пусть знает, что о бриттах думают в её новом доме.

Дункан посмотрел на Кассандру и чуть улыбнулся. Вряд ли она не замечала очевидного, так что, похоже, ее метафора касалась именно этого - того, что рыцарь скрывать не мог. Для Дункана и правда была невелика разница, особенно учитывая нежелание Наннали избежать этого. И... Еще вот это вот. Ее желание оправдать чуть ли не всех. Чтобы не ляпнуть что-то совсем не то, Кэмпблее коснулся руки Наннали и не отнимал свою, пока Кассандра говорила... Потому что она говорила именно о том, что мучило его. С чем Наннали соглашалась, хотя, на его взгляд, да даже на взгляд ее брата и того мужчины из ее прошлого, не должна была. И причиняла им всем боль, не факт что спасая этим хоть кого-то. Почему она не понимает, что есть такие вещи, которых не стоит никакой мир, тем более настолько ненадежный и лживый? И если Наннали готова пожертвовать собой и врать себе, то могла бы подумать о тех, к кому приехала с добрыми намерениями. Ведь именно их Шнайзель собирается использовать и предать, в этом Дункан после всего случившегося был уверен. А ее в этом огульно обвинят за компанию с генералом Ботой, которого назовут предателем Родины. Дункан, хорошо знавший историю, мог это представить. А вот Наннали, похоже, нет. Он проводил взглядом Кассандру. Кажется, Ренли получит достойного союзника. И прекрасно. Дункан должен защищать Наннали и привязан к ней... А вот ее брат сможет свершить возмездие и  не дать подобной мерзости повториться.

- Наннали, я понимаю, что тебе хочется верить в семью. Но за семь лет все изменилось. - Вздохнул Дункан, - И... Некоторые вещи не станут чем-то хорошим только из-за благих намерений.

Потому что если бы мой брат или отец сотворили то же, что Чарльз или Шнайзель, я бы убил их. - Жуткая мысль, но все-таки есть то, что нельзя прощать и оправдывать. А Наннали была слишком доброй и готовой прощать... И жертвовать тем, о чем сказала Кассандра. Дункан готов был защитить ее от чего угодно, но как справиться с опасностью, которая живет в ней самой?

Отредактировано Duncan Campbell (2014-04-20 16:01:11)

Ну вот что с такой принцессой делать? Ладно бы еще свое решение защищала, но считать что и другие не виноваты и хотели лучшего... Дункан не мог согласиться с тем, что за благие намерения Шнайзеля должны расплачиваться другие. Ведь именно им на долю могут  выпасть страдания и смерть, они приносят жертвы. А Шнайзель и Чарльз просто получат приз. Тут и проходила граница, если подумать. Жертва Наннали могла быть болью для Дункана, но он мог ее понять и уважать хотя бы разумом. Она сама отправилась на "передовую", сама решилась. И ей действительно было так же больно, как и ее рыцарю - ведь она отказывалась от того же, что терял он. Не говоря уже о том, что ей могло прийтись куда хуже, не окажись Бота приличным человеком. И самое главное, если задвинуть  идеализм подальше - такое доверие может попросту привести к большой беде, вполне реальной.  Вплоть до смерти. А у него не так уж много возможностей защитить любимую.

Уход Кассандры был даже кстати...  Юноша наконец смог уже не застывать статуей, а опуститься на колени возле кресла Наннали - что поделаешь, единственный вариант в такой ситуации приблизиться к ней. И не держать за руки, а просто обнять, дать чувство, что она не одна, и что бы там ни было, он точно останется с ней.

- Я тоже хотел бы в это верить... - Прошептал он не без горечи. Если бы все и правда было так, как Наннали виделось, может быть и прошло бы все иначе. Но жизнь была не такой, как хотелось бы им. И, возможно, они могут по-настоящему верить только друг другу - двое детей, слишком рано сунувшиеся в игры взрослых.

- Не надо, не говори о нем. - Дункан бережно погладил Наннали по голове и поцеловал в закрытые глаза - хоть бы доктор Кларк оказался прав, и он бы увидел их когда-нибудь - Все хорошо.

Разумеется, совсем не хорошо, но лучше уж верить в обратное и пытаться привести хоть немного в соответствие с этим реальность.

Этого рыцарь не ожидал. Да, понимал что Наннали тяжело, но... Она настолько напугана? Он считал Чарльза скотиной, а тот, выходит, был настоящим чудовищем. Равнодушие и наплевательское отношение к родным детям способно  причинить боль, но чтобы вызвать такой страх, нужно нечто большее. И если раньше Дункан просто хотел бы убить Чарльза, выпади ему шанс - теперь чувствовал, что обязан это сделать. И будет надеяться, что кто-то действительно окажется способен на это уже сейчас. От таких страхов может освободить только смерть. Сейчас он мог только обнимать и гладить по голове маленькую принцессу, которая цеплялась за него, ища больше защиты, чем он мог дать ей. Но хоть немного - вытереть ее слезы, когда она плачет, прогнать ее страхи хоть на время... Это он мог сделать для нее. И хотел знать правду о том, что мучает Наннали на самом деле, потому что как иначе ей помочь?

То, что Ингрид тогда сказала о принце Ренли... Сказать ей? Нет, не сейчас. Не хватало ей еще и за брата тревожиться и бояться.

- Наннали, если он только попробует... Я скорее умру, чем позволю ему причинить тебе вред, обещаю. - Прошептал он ей, - Не надо называть этого... Отцом. Ганнибал Бота больше заслуживает этого слова от тебя. Мне так кажется.

Еще бы и мать ей найти... Жаль что Ингрид и Юмико не слишком на сию роль подходят.

- Я сделаю все, чтобы ты больше не боялась. - И, прогоняя страхи, чуть отстранил ее и поцеловал уже всерьез. Он чувствовал, что в такие моменты Наннали забывает о плохом. Как и он. Пусть и совсем ненадолго.