Красиво украшенная фарфоровая кукла в инвалидном кресле, с вопиюще тонкими руками и ногами, с закрытыми слепыми глазами. В длинные светлые волосы вплетены белоснежные цветы, такими же украшены ее кресло, худые запястья и лодыжки. На груди огромный белый бант – Наннали не видела его, но могла нащупать. Она была сегодня невообразимо красива – так говорили служанки, что мыли и одевали ее, вплетали цветы в волосы и все время не переставая щебетали.
Впервые в жизни Наннали благодарила Бога за то, что слепа. Она не хотела видеть этого белоснежного одеяния, служанок, свадебной процессии и будущего мужа. Она не хотела ничего и никого не хотела слышать. Последнюю неделю она почти не ела, мало с кем общалась и все больше и больше возвращалась к той истории, что рассказал ей Дункан, когда они познакомились.
Иногда она мечтала – а что если она, как Грайне, попросит Дункана выкрасть ее? Неважно как, неважно насколько это сложно будет – сбежать отсюда, скрыться от всего мира, найти место, где никто их не знает, и жить там… Что если она, как Грайне, позволит дать своим чувствам волю? И все же…
Уже через час она будет замужней дамой. Ее мужу скоро пятьдесят, и она годится ему во внучки. Даже самая младшая дочь его старше Наннали на 11 лет. Но она будет ему женой. Старик и искалеченная девочка – что за дикая и комичная пара.
Она сама вызвалась. Она сама и добровольно пошла на это. В душе девочки не было ненависти к тем, ради кого она пошла на эту жертву. Как не было ненависти к будущему мужу, Шнайзелю или себе самой. Но обещать было проще, чем действительно решиться на это.
Коляска остановилась, прервав раздумья девочки. Знакомый голос, от которого щемило в груди, заставил ее поднять лицо.
- Вы не могли бы оставить нас одних? – Обратилась она к служанке. Лишь когда шорох объемных юбок скрылся за тихо скрипнувшей дверью, Наннали вновь обернулась к своему рыцарю…
…И впервые она не знала, что сказать ему.

Наннали сжала пальцы, цепляясь за ладони своего рыцаря, как за последнюю соломинку, связывающую ее с прежней жизнью.
Как бы ей хотелось вернуться назад – в Академию, в дни, наполненные смехом друзей и теплом их сердец. Туда, где целовал перед сном Лелуш, где заботливые руки Сайоко помогали застегивать одежду. Туда, где они с Дунканом держались за руки… и были счастливы. Вместе.
Она сжала его ладони изо всех сил, что были у нее. Девочка всегда была худой – а за столько дней, когда она почти не ела, она стала еще тоньше и слабее. И сил, чтобы держаться за родные, ставшие такими дорогими руки – практически не оставалось.
Хочет ли она этого?
Боже, конечно нет! Она хочет быть слабой. Чтобы Дункан забрал ее отсюда, как Диармайд забрал Грайне. Чтобы они снова были счастливы, как тогда – вроде бы, совсем немного времени прошло, но время в Академии, проведенное с Дунканом, казалось теперь другой, давно утерянной жизнью.
Но она не может так сказать.
Если он украдет ее из-под венца – миру между странами брачующихся придет конец. Перемирие станет невозможным.
И… Какова же цена будет их счастью? Тысячи? Миллионы жизней?
Платить такую цену Наннали была не готова.
- Я должна это сделать, - тихо ответила она, сама не замечая, как дрожит ее голос. Наннали вся сгорбилась, плечи ее опали под грузом той ответственности, что лежала сейчас на ней. Под грузом того долга, который она должна вынести. Под грузом того долга, что должен вынести по ее воле ее верный рыцарь. – Прости, меня, Дункан, - еще тише прошептала она, не отпуская его рук. – И если ты… Пожелаешь отказаться от своей клятвы… Я не буду держать на тебя зла…
Слова эти – самые тяжелые, что доводилось ей говорить за всю жизнь. Тяжелее будут только слова верности будущему мужу.
В уголках слепых глаз засели слезы, которые девочка изо всех сил старалась держать в себе.

Сердце Дункана билось так часто и громко, что Наннали чувствовала его даже через ткань дублета. Или, быть может, ее собственная чувствительность настолько обострилась?..
Он не бросит ее – в первый миг принцесса почувствовала эйфорию, схожую с полетом, и тут же ухнула вниз подбитым лебедем – от последних его слов и неприятных воспоминаний.

Айлин МакГрегор, дальняя родственница Дункана, одна из тех, кто последовал за ним и за его принцессой – и та, кто, пожалуй, возненавидел Наннали сильнее всех. Погруженная в собственные страдания девочка не замечала никого и ничего вокруг – иногда она теряла даже верного рыцаря, понимая, что делает ему тем самым больно, но совершенно не понимая – насколько.
Эта девушка, импульсивная и сильная, составила бы когда-нибудь Дункану хорошую пару – с грустью иногда думала Наннали, не смевшая всерьез поверить в то, что ее искалеченные тело и душу можно всерьез полюбить. Она упорно игнорировала все звоночки и упрямо не замечала нежности прикосновений – ведь Лелуш тоже всегда был с ней нежен и бережен.
Наннали не смогла бы сказать точно, что нашло тогда на Айлин, нарушившую в раз все законы и запреты, подняв руку на свою принцессу и сказав грубые и жестокие слова.

И сейчас, падая в этот омут памяти, Наннали вновь чувствовала горящую от ладони Айлин щеку, - и почему-то защемило в груди. Сердце, не готовое принять любовь мужчины, но так страстно желающее отдать ему свою, велело девочке быть смелее.
Она взяла его лицо в свои руки, нежно перебирая пальцами мягкие волосы. Наннали никогда не стремилась касаться чужих лиц, но Дункан – такой дорогой, родной… Как брат…
Нет, ближе брата.
Медленно проведя ладонью по шее, Наннали скользнула пальцами по гладкому подбородку, погладила по мягким щекам и скулам. Осторожно касаясь тонкого шрама, полученного из-за нее, девочка не смогла больше сдерживаться и дала волю слезам. Она ласково провела рукой по лбу Дункана, отводя в сторону волосы. Она словно хотела запомнить его лицо – пусть даже так, короткой нежностью прикосновений, на самых кончиках пальцев.
Чуть подавшись вперед, она коснулась губами его горячего лба – но это было не то, чего желало сердце, которое никак не унималось, мучительно стуча в висках.
И Наннали подарила своему рыцарю поцелуй – робкий и нежный, соленый от ее слез и полный грусти. Лишь на краткий миг она позволила себе прижаться к его губам, чтобы немедля отпрянуть точно испуганная голубка.
Этого больше никогда не повторится.
«Я люблю тебя, Дункан», - слова, уже готовые сорваться, но так и оставшиеся в глубине сердца. Что даст ему ее любовь, кроме еще одного витка страданий?..
Это еще один крест, который она должна выдержать одна – быть навсегда так близко к любимому и не сметь к нему даже прикоснуться, дабы дурная молва не предала их жертву осмеянию и забвению.
Быть может однажды, уязвленный и измученный ее решением, Дункан сможет найти себе другую, более достойную его любви девушку, которую судьба не посмеет отнять у него...

Дункан припал губами к ее руке, и в этом поцелуе было куда больше страсти, чем положено рыцарю.
Наннали еще чувствовала нежность его губ на своих – и не забудет уже никогда. Это последний раз, последний миг их близости, последняя секунда их счастья.
Счастья, которого больше никогда не будет.
Опуская руку, она еще хотела последний раз провести пальцами по щеке Дункана – но не решилась. Перед смертью не надышишься… Никак.
Она жалела: жалела, что не смела принять его любовь раньше. Что не смела открыться ему до конца прежде. Что не смеет сейчас сказать ему те слова, что так и остались в ее сердце. Ах, если бы она раньше открыла свое сердце и приняла его чувства: чувства, о которых она знала – теперь Наннали была уверена, что она знала о них – и на которые она не обращала внимание, каждый раз оправдывая их братской заботой, уверяя себя, что чувства Лелуша к ней были такими же.
Теперь она понимала: не такими же. Совершенно другими, более нежными и открытыми. Брат, при всей своей любви к ней, заботился только о сестре – будь она ему чужой, она бы не получила его заботы. Дункан же видел в ней не сломанную куклу, когда-то бывшую дорогой сестрой – он видел девушку. По-своему прекрасную, хотя эта мысль и претила Нане излишним самомнением.
Наннали опустила лицо, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Какая удача, что косметики на ней почти не было.
- Ты будешь рядом со мной… там? – Тихо спросила девочка, выпрямляясь и собираясь с силами. Она никогда никого ни о чем не просила, а потому последнее слово далось ей большим трудом: - Пожалуйста.
И хотя она понимала, насколько жестоко просить Дункана собственноручно отдать ее другому мужчине, его поддержка была ей как никогда необходима.
Она подняла лицо, гордо выпрямляя спину и всем своим видом давая понять: она принцесса Священной Британской Империи, и она не сломлена. Она может быть слепой, беспомощной, проданной, преданной, сломанной – но не сломленной.
И этой гордости у нее никто и никогда не отнимет.