Утро выдалось на редкость удачным. Закончив заседание в московском штабе партии, он и его коллеги обсудили предвыборные мероприятия 2019-2020 годов. Несмотря на то, что по предварительной оценке результаты всё так же будут не вполне удовлетворительными, работа с населением всегда проводилась на пределе возможностей волонтеров и партийного руководства.
И ничто в этот солнечный день не предвещало сюрпризов. Во всяком случае, так думал Станислав. Но он еще не знал, какой “подарочек” поджидает его дома.
Мальченко покинул салон такси и, расплатившись, бодрой походкой направился к своему подъезду, намереваясь налить себе бокал коньяка и принять горячую ванну. Безмятежные мысли царили в голове лидера партии, он шёл по очищенному тротуару, размахивая кожаным портфелем, насвистывал красивые новогодние мелодии и уже было миновал двор… Но не зря он столько лет посвятил защите интересов своего государства в управлении “Вымпел”. Тут-то его и поджидала первая маленькая, но многообещающая неожиданность.
— Февраль на дворе, чёртовы суицидники совсем с ума посходили, повытаскивали свои мотороллеры, — хмуро отметил Станислав, заприметив стоящий среди автомобилей мотоцикл и уже хотел было пройти мимо, но взгляд зацепился за знакомый тюнинг байка; в груди закралась тревога. — Та-ак... Жить что ли надоело? — Станислав ускоряет шаг, заходит в подъезд и уверенно направляется к окошку консьержа.
— Здрасьте. Женщина не приходила лет тридцати, с длинными волосами, брюнетка? —  спросил он, наклонившись к нему.
— Да, я её пропустил, — спокойным голос ответил ему мужчина средних лет. — Спиртным разило, ой-ёй! Если что, вы звоните, я наряд вызову! Живо восвояси отправим!
— У-у, нет, в этом не будет необходимости, — Станислав помотал рукой и, отойдя от окошка, быстрым шагом направился к лестнице и принялся подниматься наверх.
— Ваша мамзеля что ли? — донеслось в спину.
— Моя, моя, — через плечо бросил Мальченко, не останавливаясь ни на секунду — мамзеле грозила серьёзная взбучка.
— Ой, здравствуйте! — молодая девушка в лисьей шубе и с мохнатным шпицем на руках вальяжно вышла из квартиры на втором этаже, поздоровалась с Мальченко, широко улыбнувшись — ещё бы, кто же из жильцов не знает, что в одном доме с ними живёт быстро набирающий популярность политик.
— Добрый день, — вежливо произносит Стас, немного запыхавшись, но даже не удостаивает девушку взглядом, продолжая быстро подниматься, то и дело переступая через одну, а то и две ступени. Сейчас его мысли целиком и полностью занимала лишь одна особь женского пола, которая, даст Бог, не станет бездумно ломиться в его квартиру — пьяные бабы не дружат с головой.
И вот когда от своего этажа Станислава отделял всего один лестничный пролёт, его взгляд приковал к себе неопознанный пьющий объект, сидящий на подоконнике с бутылкой водки наперевес, свесив одну ногу. Несложно догадаться, что этим объектом и была Алина Тихомирова. Некогда образцовый солдат российских спецслужб, а теперь — с головой погрязшая в собственном прошлом, страдающая от меланхолии и депрессии женщина, жизнь которой медленно, но верно скатывалась в алкогольную яму.

Станислав тяжело вздохнул. И вот как с ней вообще можно о чём-то спорить? Воспитали как мужика, а мозги как были бабские, так и остались, никуда не делись. Безумно хотелось обхватить ей горло и пошатать из стороны в сторону, как того героя-раздолбая из комедийного мультфильма. А с другой стороны — в её словах было зерно. Лишнее внимание им сейчас от слова “совсем” не нужно.
— Ладно, пошли ко мне, я с тобой поговорю ещё, — сердито сказал Мальченко, собираясь отходить от подоконника, чтобы дать Кобре слезть.
Тут Алине в голову приходит такая идея, что она сама еще больше шалеет от собственной наглости.
— Понесите меня, — она обхватывает ногами Стаса, скрещивая их у него за спиной и кладет руки ему на плечи. — Пожа~алуйста, — томным полушепотом—полустоном добавляет Кобра, но ей хватает ума не запрыгивать на Мальченко, чтобы они ненароком оба не завалились.
— Ты что вытворяешь? — возмущению Стаса не было предела. — Ты в стельку, конечно, но я же вижу, что не настолько и дойти можешь!
Нет, чтобы читатель понимал: в любой другой ситуации политик не был бы против такого развития событий. Отреагировать на  подобную выходку столь эффектной женщины, как Алина, таким образом может либо импотент, либо голубой. Но только тогда, когда она трезвая. Но сейчас Кобра сама не своя. Ей что угодно может в голову взбрести. А пьяная баба, как известно…
Они стоят почти неподвижно около минуты. Периодически Станислав пытается осторожно вырваться, чтобы случайно не скинуть Алину на пол. Но Кобра, даже несмотря на то, что уместила свою голову у Мальченко на груди, крепко держала его, совсем не намереваясь отпускать.
— Хорош вытворять, Алин, — Стас не выдерживает и издаёт приглушённый вздох, осуждающий, разочарованный. — Мне не сложно, чтоб ты понимала.
— Тогда чего мы ещё тут делаем, если вам не сложно? — Алина прижимает к себе Мальченко, чтобы он совсем не думал отстраняться и вырываться. — Мне тут хорошо, вам, видимо, тоже, давайте останемся? Зеленый цвет свежевыкрашенных стен очень успокаивает, — одной рукой Тихомирова поправляет без того идеально ровный узел галстука Станислава
— Галстук оставь в покое, вставай на ноги и пойдём. У меня дома кактус есть. Он тоже зелёный.
Станислав снова вздыхает. В этот раз от безысходности. Ведь он снова затеял бессмысленную авантюру, повторяя прежние ошибки общения с Коброй. Попытался с ней спорить. Сейчас, когда их не связывают должностные отношения, он не может сказать ей резкое “нет”, отдать приказ замолчать и следовать инструкции. Потому что не было ничего того. Два месяца как не было. Ни приказов, ни инструкций, ни тайного советника Станислава Мальченко. Оставался лишь политик, которому даже с самим собой трудно быть честным. Что там — другие...
— Убедите меня покинуть нагретый подоконник, — Алине невозможно нравится держать ситуацию в своих руках, а точнее ногах, ставя бывшего начальника в крайне неловкое положение, и она не собирается отступать, пока не доведет его до точки кипения или невозврата. — Пожалуйста… — снова эти сокровенные интонации и дыхание прямиком в шею. Сколько ещё Мальченко будет это терпеть?
— Ты невыносима, ты знаешь? — риторический вопрос слетает с губ Станислава, когда горячее дыхание Алины обжигает шею. — И слезать ты не собираешься, да?
А ведь на носу выборы. Любое случайное фото и всё, швах. А настырная Алина не отпустит же. Он это по взгляду видит.
— Ты несёшь портфель, — Станислав сдался. — Хватай, и я еду. Только держись крепче. Стыдно-то как за тебя, а.

Он улыбается ей, забирает из рук ключи и начинает открывать дверь.
— Но не думай, что ты съехала с обещанного разговора, — строго сказал Станислав, отступая в сторону перед Алиной. — Проходи. Сама переобуешься? Или опять будешь строить из себя принцессу?
Алина пропускает подкол мимо ушей и проходит в квартиру, не дожидаясь дополнительного приглашения. Куртка грязная, поэтому отправляется на крючок, а не в шкаф, затем настала очередь ботинок. Алина наклоняется, чтобы расшнуровать их, и недовольно шипит, приподнимая ткань разорванной штанины. Грязь в рану не попала, но обработать нормально всё равно следует.
Станислав заходит за Алиной следом. Громко хлопнув дверью, он шумно сдвигает щеколду в сторону и, забросив ключи на обувную полку, небрежно стягивает зимние ботинки, наступая мыском на запятник.
Кобра спокойно разувается и, пройдя в гостиную, сначала кладёт ключи от мотоцикла с крупным брелком на стол, а затем обращается к Мальченко с неожиданным вопросом, как только он выходит из коридора:
— Станислав Васильевич, можно попросить аптечку?
— Можно… Ты как докатилась до такого, а? — Мальченко выходит к Алине и несёт с собой дополнительную пару тапочек — для неё. Аккуратно ставит перед ней. — Сейчас найду тебе аптечку.
Не дожидаясь ответа, Стас идёт к высокому комоду и открывает самый нижний ящик. Все медицинские принадлежности и препараты Мальченко хранит в прозрачном аптечном контейнере, который сейчас находился прямо перед ним. Мужчина берёт его обеими руками, ногой задвигает ящик обратно и молча тащит контейнер к дивану.
— Дальше я справлюсь сама, — Тихомирова преграждает путь Станиславу и перехватывает аптечку.
— Тебе зачем аптечка? — интересуется Станислав и взгляд натыкается на изрядно ободранный бок джинс. — А это откуда?..
— Упала,  можно я наконец пройду в ванную комнату? — серьезно парирует Кобра и пытается выхватить контейнер.
— Нет, погоди, — Стас не спешит отдавать аптечку в руки Алины. — Какого чёрта ты это делаешь? Напиваешься а потом садишься на байк и ещё так спокойно обо всём это говоришь! Ты свою жизнь совсем не ценишь?
В жилах закипает ярость. Пока он думал, что всё обошлось, пока опасность казалась далёкой… Нет. Напускное спокойствие рухнуло за мгновение. Вымпел не за то погиб, чтобы она так глупо отдала свою жизнь. В пустую. Ни за что. Глупая. За тридцатник уже давно перевалило. Но максимализма — как у избалованного подростка.
— Я виновата… — она чувствует его злость и начинает злиться сама. На снежную Москву, безвольное правительство, свою несуразную жизнь в военной форме; Виталика, из-за которого перевелась в Вымпел; даже на Станислава, отправившего её в Латинскую Америку, где она оставила не только часть сердца, но и похоронила людей, чья смерть была для неё испытанием, к которому она оказалась не готова. И всё это — шелуха, чтобы скрыть истинную злость на саму себя, потому что не смогла ни спасти, ни достойно умереть, ни достойно жить после, потерявшись и запутавшись на улицах города, ставшего совсем чужим.  — Всего этого не должно было случиться! — Алина потупила взор. — Сегодня ровно год… — она не договаривает, поднимая на Мальченко глаза полные скорби и отчаяния.
Паззл сложился. Всё встало на свои места. А ведь верно. Острыми иглами в память врезаются цифры из скупых отчётов, безразличие командования, выбитые золотом имена на доске почёта в генштабе ГСБ и фотографии с чёрной лентой в углу. Виноватые лица руководства, скорбь в глаза сослуживцев… Всё стало понятно.
Станислав вздыхает и выпускает контейнер из рук. Кобра не успевает среагировать и он неслышно падает на ковёр. Крышка отлетает и часть медикаментов, среди которых обнаружилась даже пачка презервативов, оказывается на полу.
— Мы все проиграли в этой войне, — говорит Стас и, положив ладони на плечи Кобры, притягивает к себе, обнимая. — И не ты в этом виновата, Алина… Не ты.

На лице Станислава застывают замешательство и трепет. Находясь в смятении, он напряжённо слушал наполненную жуткими образами исповедь Кобры, больше походящую на страшное, ставшее реальностью библейское предписание, в котором желчь Ада выступила на земную твердь, забирая в свои пучины грешников, чтобы навсегда запереть их души в тюрьме геенны огненной.
Стас сжимает кулак. Не она одна видела Ад изнутри. И не она одна смогла из этого Ада вернуться. Мужчина садится на колено и склоняется над Алиной.
— И что, по твоему, их жертвы ничего не стоили? — Станислав начинает говорить громко, уверенно; его голос нарастает с каждым новым предложением, с каждой сказанной фразой, после каждого слова. — Они погибли ради того, чтобы ты напивалась? Гоняла по городу в гололёд, как ненормальная? Ломала себе руки и ноги? Скатывалась в алкоголизм и блядство?! Даже если мы проиграли и потеряли всё!.. У нас ещё осталась наша жизнь. А значит в наших силах изменить себя, людей и мир вокруг нас. Вставай и не сдавайся! Что могли сказать погибшие товарищи, если бы увидели тебя такой? Не делай их смерти напрасными, Алина. Не дай памяти о павших стать лишь пылью на страницах нашей истории.
— На улице нет гололёда, а я себе ничего не ломала, — гневно защищается Алина  Боль внутри, которую она всякий раз пытается выскоблить, выжечь, вырвать, выкричать, громче совести. Кобра и так отдавала всю себя, чтобы хоть как-то изменить этот чёртов мир, но он не менялся — он подстраивался под видимые изменения, а душащие режимы, количество зависимых от наркотиков и просто рабов, несмотря на отчаянные диверсии и потери, оставалось прежним, менялась только оболочка. — Muerda! Дайте мне аптечку! — голос срывается, а Алине остается лишь сверлить тяжелым взглядом нависающего Мальченко.
— Да кто тебе не даёт?! — Стас едва ли не переходит на крик. — Забирай! В следующий раз тебе не повезёт так, как сегодня. Ты ведь разбиться могла! Какого чёрта ты о себе не думаешь?!
Стас хватает Алину за запястье.
— Иди в ванную, живо.
Разозленная Кобра притягивает к себе Мальченко за галстук так, что они едва не касаются носами, и цедит сквозь зубы:
— Не кричите на меня, — она не спешит его отпускать, пока они оба не успокоятся и у обоих не перестанет гневно стучать в висках. Какие заманчивые перспективы закрывало ранее перед Тихомировой то, что называлось субординацией, а теперь она не была связана ею, и вволю отыгрывалась на Станиславе, вновь отгоняя подальше своих демонов.
Мальченко тяжело дышит, смотрит в глаза наглой девушки, которая играет с ним, провоцирует. Хочется высказать ей всё, что он думает и заткнуть эти губы, чтобы они замолчали хотя бы ненадолго. Но вместо этого Стас просто пихает ей в грудь контейнер, чувствуя, как всё сильнее и сильнее затягивается петля на шее.
— В ванную иди, — приказным тоном повторяет он и отпускает руку Алины.
— De accor~rdo, — чувственно раскатывается “р” по небу, и Стас хмурится, а губы Кобры всё ближе, ближе... еще немного, и мужчина почувствует их горечь на своих, но пальцы разжимаются, отпуская галстук, едва не ставший опасным поводком. Алина снова позволяет ему дышать и встает, захватив контейнер, чтобы скрыться в ванной, дверь куда даже не удосуживается за собой закрыть.
Алина изо всех сил пыталась вывести Стаса из равновесия, гуляя по острому и опасному лезвию. Ещё бы пара секунд и мужское начало Мальченко не выдержало — он повалил бы её прямо на полу, воспользовавшись предоставленной ею же возможностью.
— Сучка, — прошипел мужчина ей вслед, поднимаясь с пола.
Она не была такой до отъезда в Бразилию. Что там с ней, чёрт возьми, сделал Диаз? Когда в ванной зашумела вода, Станислав пожал плечами и направился следом, надеясь, что Алина остыла и интимный инцидент был исчерпан.
— Тебе больше ничего не нужно? — спросил он, оказавшись на пороге, скрестив руки на груди и уперевшись плечом в дверной косяк.

— Про обоих, — тепло ответил Станислав, пытаясь поймать ускользающую ладонь Кобры, но она уже одной ногой была в в гостиной.
Мальченко выходит следом и отправляется на кухню, чтобы поставить чайник, рассыпать по чашкам крупнолистовой индийский чай.
Терпеливо наблюдая за гостьей, Стас дожидается, пока закипит вода. Доверху доливая чашки, Мальченко ставит их на поднос, засыпает сахар и выносит в гостиную, ставит на стол и садится рядом с Алиной. От чая исходит приятный аромат нежной корицы и терпкой гвоздики.
— Пей, — без лишних слов говорит он и берет свою чашку, но затем добавляет как бы между прочим. — Очень горячий, не обожгись.
— Спасибо, — Тихомирова наклоняется за чаем и, вдохнув пряный аромат, спокойно делает несколько глотков, чувствуя, как обжигающее родное тепло распространяется вниз по трахее. — Вы кофе вообще не пьете? — неожиданно спрашивает она.
— Кофе снижает тестостерон, — съезжает Стас и смеётся. — Иногда пью. Ты как, соображаешь уже получше? Тебя, кажется, начало отпускать потихоньку.
Алина ухмыляется на шутку Мальченко, который, похоже, сам уже был не против интимных подтекстов, продолжая начатую ею игру.
— Я с самого утра прекрасно соображаю, — с непонятной улыбкой уходит от прямого ответа Тихомирова и продолжает наслаждаться чаем.
— Оно и видно, — подкалывает Стас. — В таком случае ты в любом состоянии должна выговорить “межпространственный синхрофазотрон”.
— Я это даже трезвая не выговорю, — Кобра фыркает. — Вас устроит португальская скороговорка? — она временно возвращает чашку на поднос.
— Устроит, если переведёшь мне её, — соглашается Стас, который несмотря на все свои латиноамериканские связи, довольствовался лишь английским.
— Хорошо, — Алина улыбнулась, прокашлилась и оттарабанила, всякий раз с характерным стоном произнося знаменитое мужское имя. — O peito do pé de Pedro é preto. Quem disser que o peito do pé de Pedro é preto, tem o peito do pé mais preto do que o peito do pé de Pedro.
— Ладно, ладно, притормози, — Стас за всё это время так и не притронулся к своему чаю. — А перевод?
— Эмм, — Алина прикусила губу, задумавшись. Её игривое настроение снова возвращалось. — Он был у Пэдро очень чёрным, думали, что он у Пэдро просто чёрный, но самый чёрный из всех чёрных у Пэдро был.
— Я смотрю, кто-то очень весело проводил время, — Стас прищурился.
Алина важно закивала и заговорила на португальском:
— Это была самое запоминающаяся поездка в моей жизни. Жаркое солнце, дорогой мужчина, необъятный океан… — она мечтательно прикрыла глаза и вздохнула.
— Да верю, верю, что ты в себя пришла, — мужчина взял из рук Алины чашку и поставил на поднос. — Можешь не утруждать язык португальскими скороговорками.
— Я всё ещё иногда думаю на португальском, — Кобру опутывает паутина ностальгии, — я разговаривала на нём с момента выписки из больницы. Теперь вот не могу от акцента отвязаться, — Алина опустошает и вторую чашку на подносе.
— Вот оно что, — до Мальченко, наконец, доходит. — А я все думал, что у тебя с говором стало. Неужели только на португальском и говорила?
— Поначалу это была смесь с английским, последние несколько месяцев — только португальский, — Кобра пожимает плечами. — Вас это удивляет?
— Восхищает, — поправил Мальченко. — Диаз, наверное, был очень этим польщён.
— Наверное, — Алины вздыхает. — Я бы хотела вернуться, но вы знаете, как у нас с этим сейчас обстоят дела.
Станислав больше ничего не отвечает — Алина прошла через ад и, что бы ни происходило потом, возвращать жуткие воспоминания вновь было опасно.
— Твои татуировки оказались очень внезапны, — неожиданно говорит он, возвращаясь к неловко прерванному разговору в ванной. — Почему вдруг? Лис-то мне более-менее понятен, но вот дракон… Он связан с тем, о ком я подумал?

На следующее утро
— Воды… — первое слово, которое нутренным хрипом рвётся из горла. — Воды… — в голове звенит царь-колокол, а в глаза бьет утреннее солнце, и открыть их не представляется возможным, как и не получается оторвать голову от подушки. — Стас, ты живой?.. — спрашивает Кобра и вслепую кладет руку на тело рядом.
Голос Кобры звучит глухо. Поначалу хозяин квартиры даже не обращает на него внимание. Ровно до того момента, пока она не называет его по имени и Стас чудом не вспоминает, что Алина осталась ночевать у него дома.
— Это ты? — спрашивает он, пытаясь перевернуться на бок, в ответ на что его голова отдаёт гулом и нещадной болью в висках. — Ох...
Он охает от неожиданности и носом сталкивается лицом к лицу с Алиной, лежащей у него под одеялом.
— Живой, как видишь, — мямлит он, пытаясь проморгаться. — Я не могу встать. Либо полежи ещё немного, мне нужно прийти в себя...
— Тогда давай полежим, — Тихомирова устраивается поудобнее и по-хозяйски обнимает Стаса, чтобы не свалиться с дивана. — Сегодня выходной, можно ещё поспать...
Станислав откидывает голову и закрывает глаза, чувствуя как Кобра прижимается к нему всем телом.
— Что вчера было? — спрашивает он, вдыхая запах дикого перегара, который стоял в гостиной.
— Я плохо помню… — Алина пытается осмотреться, но острота зрения к ней ещё не вернулась. Тогда она не придумывает ничего лучше, как ощупать сначала себя, потом Стаса. Вся одежда на ней, кроме водолазки. У Мальченко из кармана брюк она выуживает что-то длинное. — Стас… Я тебе ничего не оторвала? — Тихомирова сипло смеется, когда понимает, что это галстук. — Господи, как мы докатились до такого? — Кобра сокрушенно бьет себя по лбу ладонью.
— Спасибо за комплимент, — у Мальченко нет сил даже улыбаться. — Если бы оторвала, заставил бы пришить на место...
Стас издаёт приглушённый вздох и отворачивается к спинке дивана, молчаливо радуясь озвученному факту о том, что сегодня действительно выходной и никаких планов.
— Просто кому-то пить надо меньше… И не втягивать в эти алкогольные авантюры своих бывших начальников.
— Не я тебе наливала, — бухтит Алина и переворачивается на спину. Но всё же она заварила эту кашу, так что именно ей придется идти на кухню за спасительной жидкостью. Хотя она была совсем не против, чтобы это сделал Мальченко, пусть даже для этого он бы перелезал через неё. — У тебя нет рассола для таких случаев? — она с болезненным стоном садится на диване и наконец-то окидывает беглым взглядом гостиную. Водолазка валяется на полу, а ещё последствия их вчерашних посиделок: пол-литровая бутылка дорогущего коньяка, выуженного из запасов Мальченко, смятые банки пива общим объемом около пяти литров и допитая водка “Столичная”, которая была так удачно найдена в холодильнике. — О боже… — прохрипела Алина, хватаясь за голову. — Даже от  “Столичной” ничего не осталось, Стас, представляешь?.. Лучше бы мы пили твой любимый чай.
Но не только пустые ёмкости из-под спиртного омрачали эстетичный вид гостиной. Помимо них на столе стояла тарелка, измазанная пельменным жиром и засохшим кетчупом, фруктовая ваза, доверху наполненная почерневшими банановыми кожурками и виноградными ветками. На полу среди бутылок лежали вскрытые пачки из-под нарезок чеддера и ветчины, а на кресле стояла абсолютно пустая упаковка из-под шоколадных конфет. Сложно представить, какие действия были предприняты, чтобы учинить этот ни разу не творческий бардак.