Марьяшку не пришлось долго  ждать – она вынырнула из какого-то неприметного переулка, почему-то слегка прихрамывая, махнула рукой Рэе, успевшей удалиться от «конспиративного дома» уже за три квартала, сдёрнуть с себя парик и спрятать татуировку воротником пальто. Только глаза оставались прежними, красновато-карими. «Ночная бабочка» шмыгнула носом, когда Рэя оказалась достаточно близко, и втянула голову в плечи – промозгло.

– Ты сегодня эта, как её… альбиноска, – сообщила Марьяшка, пряча руки в карманах. – У нас такая была, бешеные деньги платили. Только потом её переманил Арам, сука, и она сторчалась.

Рэя пожала плечами – история про проститутку-альбиноску походила на словесный мусор, которым речь Марьяши просто изобиловала. Шалава, с которой Линдлей нашла общий язык, была удивительно простой, глуповатой, таких называют провинциалками, и, по сути, лучше бы им в деревнях и жить. Но нет – эта была потомственной жительницей Петербурга, с тесной квартирой в одном из дворов-колодцев. Вот почему бесполезно пытаться делить людей на интеллигентов и не очень. Всё равно с потомством ничего не ясно заранее.

– Что Глазу сказала? – этот вопрос был более насущным. – Про меня заикалась?

– Я дура, что ли? – тут же обиделась Марьяна, – Сказала, ногу подвернула. Точнее, я её натурально подвернула, чтоб поверил – она попыталась задрать ногу, которую от питерских холодов защищала только тонкая колготка и карикатурно пошлая босоножка леопардовой расцветки, и Рэя увидела распухшую красноту лодыжки. – Он сказал валить… Ну ты знаешь, куда.

– Дура ты, – необидно охарактеризовала её Рэя, – Аккуратней бы действовала.

– Зато правдоподобно, – парировала Марьяша. – Пойдём, что ли? Я ещё дома не была, а холодно.


Как Рэя и опасалась, на середине пути Марьяна сдулась, стала опираться на её плечо – от ночной бабочки пахло неожиданно только детской жвачкой и, кажется, шампунем, – иногда похныкивать, но терпеливо идти, качаясь на каблуках. Рэю, раздражающуюся до дрожи от посторонних прикосновений, Марьяна не бесила – наоборот, вызывала доверие.

…Как-то само собой получилось, что они подружились – сразу после того, как Марьяна отревелась у неё на плече, уверяя, что они теперь подруги навеки, и что она, да для неё – у, сколько всего сделает. Рэя помалкивала, не веря людским обещаниям, но Марьяшка действительно стала пытаться с ней дружить – и Линдлей почему-то шагнула ей навстречу.

С равными дружить у неё не получалось, был Юрка Громов, словивший шальную пулю – один раз, но сразу и навсегда. Потом  не было никого. Кроме таких вот «неравных», которым она, вроде бы, и не компания вовсе – о чём им говорить? Оказалось, достаточно просто слушать. Болтливая Марьяша обладала избирательной способностью молчать, как партизан на допросе, и молчала во всём, что касалось её дружбы с «вертухайкой». Рэя знала – потому что пыталась проверить, насколько далеко можно зайти в доверии к ней.

Тело потихоньку успокаивалось, её больше не трясло, не вело в сторону, и, похоже, именно Марьяна селила в ней это спокойствие.

– Коньяком пахнет, – вдруг ляпнула Марьяна. – Мне б такую службу…

– Спиваться желаешь? – для поддержания разговора спросила Рэя  – они шли по узким дворам, иногда просачиваясь, иначе и не скажешь, через решётки, установленные жильцами во имя классовой войны с автолюбителями, которые сделают парковку везде, дай им волю.

– Не. Просто клёво, наверно, делать то, что хочешь. С людьми вот. Или с коньяком.

– Зайка моя, – поучающим тоном сообщила Линдлей, – Хочу тебе напомнить, что неприкосновенны у нас только депутаты и императоры, а средний вертухай страдает не хуже шалавы на Невском – ему-то за анальный секс по каждому косяку не доплачивают.

Марьяна хихикнула.

– Ну так и в жопу на самом деле ничего не суют. – прибавила она из вредности, но, в общем-то, явно была с Рэей согласна. Уж лучше в проститутки, чем в ГСБ. Это даже Рэя знала. Все знали – а гсбшников меньше не становилось.

Их путь закончился у раздолбанной железной двери, характерно помятой, будто кто-то по пьяни пытался открыть дверь без домофонного ключа – выгнутый край рядом с магнитным замком об этом прямо-таки кричал. Не перевелись ещё богатыри…

Марьяшка выудила из кармана связку ключей с розовым меховым брелочком, повозилась над домофоном – тот не хотел воспринимать ключ – и дверь в загаженный до безобразия подъезд гостеприимно распахнулась.

Некоторые люди, будь они хоть в пятом поколении интеллигенцией, ведут свой род не от обезьян, а от каких-то мутировавших во время эволюции свиней. Другие мысли в голову не лезут, пока приходится натурально перепрыгивать содержимое разодранных мусорных пакетов, иногда подхватывая Марьяшу и натурально перенося её через эти ловушки. Марьяша каждый раз восторженно вздыхала – чтоб её, да так легко поднимать. Рэя же, стремящаяся не запачкаться, сжимала зубы и напрягалась  – тяжело. Муравьи под кожей ещё шевелятся, да координация нарушается немного. Не хватало ещё грохнуть этот «подарок судьбы» прямо в помойку.

В общем, до четвёртого этажа Рэя успела всё-таки наступить в остатки помидора и основательно вымотаться.

– СЭС-а на твоих соседей нет, – сквозь зубы прошипела Рэя, пока Марьяна возилась над замком. – Хочешь, натравлю?

– Если бы, – донеслось с уровня замочной скважины, – Тут все собственники. Дремучие бабки, которые «лично с Николаем танцевали на балу», зато мусор за собой вынести не в состоянии, зато туда же – «нельзя пускать квартирантов в исторический дом, они все шалавы и гомосеки». Если бы я тут с рождения не жила, они бы и меня выжили. Зато всё дерьмо – сразу на лестницу. Что им СЭС-то сделает, если они им даже дверь не откроют и будут за сердце хвататься?

– Да уж, богатство нашей страны. Самая защищаемая часть общества. А съехать?

– Увидишь, – почему-то грустно сказала Марьяна, когда замок наконец-то подался.

Рэя искренне удивилась, увидев там не копию своей квартиры – казённую, пустую, только разбавленную деталями шалавьего быта, – а уютную двушку, в которой порядок наводился явно регулярно и явно с любовью. Настолько удивилась, что шоркала сапогами о тряпку куда как больше положенного, прежде чем их снять.

– На кухне посидим, – волевым решением повелела Марьяна, – Сумку сейчас вынесу.

Сумку Рэя передала ей пару дней назад, так же тайком вызвав её из-под зоркого глаза сутенёра.

– Чаю дашь? – вдруг почти жалобно попросила Рэя, понимая, насколько она устала, и насколько гадкую вещь сделала сегодня. Отходняк заканчивался, становилось… становилось никак. Только грустно немного. Да пальцы переставали чувствовать окружающий мир.


…Если не выпить норму, нервные окончания «засыпают». Не чувствуешь боли, потом – вообще ничего. Потом начинаешь терять остальные чувства, которые тоже «засыпают» – но для этого потребуется несколько часов. Не будь бы этих оговорок – и прекрасный был бы солдат, почти не ощущающий того, как из него выпустили кишки. Да только…

Марьяна усадила её на чистенькой, но тесной, кухне, поставила чайник, выволокла из комнаты сумку – спортивную, тяжёлую  – и никак не отреагировала на то, что Рэя первым делом вытащила оттуда банку таблеток без опознавательных знаков. Пальцы слушались Линдлей с трудом, крышка хрустнула от непомерного нажима, но сразу два кругляша всё-таки отправились в рот.

– Слушай, а нахера ты вообще пошла работать в наши правоохранительные? – вдруг спросила Марьяна, наблюдая, как Рэя морщится от отвратного вкуса.

– По той же причине, по которой ты – в шалавы, – Рэя кривилась так, будто ей в глотку лимон выжали, даже говорить было трудно.

– По-другому не могла? – Марьяна, кажется, что-то понимала.

– Бинго, зая. – Рэя хлопнула по столу и успокоилась – горечь была невыносимой, но внутри уже разливалось тепло. Приятное, пробуждающее – не те горячие мурашки, что были от алкоголя. Пальцы, которые словно морозом отрезало, снова теплели.

Из соседней комнаты раздался невнятный вой – Марьяна вдруг погрустнела и стала вертеть в руках коробок.

– Это что? – вообще, надо было промолчать, но Рэя цеплялась за любую возможность отвлечься, пока восстанавливается её способность чувствовать мир.

– Бабушка. – вздохнула Марьяшка. – Хрен её разберёт, что с ней, встать не может, гадит под себя, почти как животное. Родители вон свалили, надоело им её ворочать, хотели в дом престарелых сдать, а я сказала, валите вы тогда отсюда, если она вас раздражает.

По лицу Рэи было ясно, что уж таких историй она не ожидала.

– Она знаешь какие пирожки делала? И всё время боялась, что вот возьмёт и окажется беспомощной, а её сразу как мусор из дома вытащат. – Марьяна словно оправдывалась. – Мамка у меня дура, отец – алкаш вообще, но от квартиры отказались, пожелали мне до старости с ней возиться. И денег ноль, выживай, доча, как хочешь. Ну я с института документы забрала, а у девчонок с четвёртого курса узнала, к кому можно податься, если деньги совсем нужны.

– В жизни всегда есть место подвигу…  – многозначительно ляпнула Рэя, глаза которой больше походили на блюдца. – И… так и будешь всю жизнь?

Марьяна пожала плечами.

– Врач говорит, год или два осталось. А потом денег насобираю, квартиру продам – и рвану куда-нибудь в область. В области меня всё равно не знают, да и поступить легче. Но так-то явно лучше, чем бросать родных, а?..

Её оборвал свисток чайника – Марьяна, встрепенувшись, принялась возиться, только висели в воздухе её последние слова.

И правда. И куда лучше, чем убивать.

Рэе снова стало горько.

Марьяна приволокла большой старый таз – туда они покидали парик и большую часть одежды, плеснули керосинки, поставили в ванну и запалили. Марьяшка держала душ наготове и по команде залила этот небольшой костерок.

– Пожарной инспекции на тебя нет, – бросила она, когда в тазу осталась только грязная сажа.

– Хочешь, натравлю? – так же шутливо бросила Рэя, и ночная бабочка расхохоталась.

Она помогла ей накраситься, принесла надколотое зеркало, подержала перед лицом – вскоре вместо «альбиноски» стояла перед ней молоденькая девчушка с конфетным блеском на губах, синими глазками и париком блондинки с отрастающими корнями. Одежду в сумке выбрали по тому же принципу немного наивной студентки, ограниченной в средствах – другие вещи в сумке, которые не пригодились, Рэя широкой рукой подарила Марьяне, брала она с запасом. Косметичку тоже оставила – выходной набор, всё же, купленный, чтоб не светить настоящие средства. Татуировку пришлось пошоркать губкой и специальным раствором, но в итоге о ней напоминало только красное пятно.

– Как засос, – хохотнула бесхитростно Марьяна. – А ничего… красиво даже. Умеешь ты, конечно.

– Одна из ваших научила. – призналась Рэя. Хотя Моль и не была проституткой, всё равно – «из ваших». Из племени дворов-колодцев, замученных пыльной жизнью под вечно хмурым небом. Кто-то не бросает бабушек, а кто-то охотится на мужчин – у каждого своя миссия. – Ты это… молчать будешь?

– Обижаешь, начальник. – притворно обиделась Марьяна. – Ты только не рассказывай. Чем меньше знаю, тем меньше на допросе потом скажу.

Рэя зачем-то взяла её за руку, подержала и отпустила. Пальцы у Марьяны были шершавыми и короткими, но казались надёжными.

…Деньги она оставила на столе – месячный заработок. Правда, конкретно эту сумму взяла у Леи, сама в запасах поиздержалась. Марьяна проводила её до двери и ещё раз, на этот уже серьёзно, пообещала – никому не скажет. Не за деньги, а потому что… потому что.

Даже потом, когда Рэя спешила по ночным улицам, в ушах у неё звучали горькие слова Марьяны – «даже так лучше, чем бросать родных».

Ей отчаянно хотелось зареветь.
[nic]Reya Lindley[/nic][sta]There is a light and it never goes out[/sta][ava]http://i.imgur.com/QrX8VxJ.png[/ava][sgn]Смотри, я пришла сжечь твоё королевство[/sgn]

Отредактировано Leah Eastwind (2017-02-18 08:54:15)

Дом встретил её светом – ярким электрическим светом всех лампочек, зажжённых в каждой комнате. Ярко было так, что Рэе, ввалившейся в квартиру, хотелось зашипеть и закрыться руками, стараясь скрыть каждый сантиметр кожи. Она сама никогда не зажигала всё верхнее освещение, предпочитая вечера в полумраке. Когда её накрывала бессонница, она включала один единственный ночник в виде звёздочки, не могущий рассеять мрак в комнате, садилась в кресло, стоящее в самом тёмном углу, и погружалась в подобие полураздумий, полусна. Сейчас квартира сияла и светилась, не было больше тёмных углов – ей некуда было спрятаться.

Ключи выпали из её рук и брякнули об пол. Рэя посмотрела на них со страхом – она даже не почувствовала, как пальцы не смогли больше удерживать тяжёлую связку. Она понимала, что, если сейчас наклонится, её вырвет, она упадёт лицом в наблёванное и не сможет встать, но остаться в таком беспомощном положении было невыносимо.

Как всегда, её спасла Лея, неслышно прошедшая с кухни, – она молча наклонилась, подняла ключи и положила их на тумбочку у зеркала. Рэя дрожащими губами попыталась что-то сказать, но сестра всё так же без слов шагнула к ней и мягко обняла, позволяя обмякнуть в её руках.

Стоять было невыносимо. Держаться не было сил.

Но была Лея.

Рэе не нужно было говорить, чтоб ей помогли раздеться, дойти до комнаты – просто помогли, в конце концов. Сестра это могла понять без слов.

– Вить. – окликнула Лея брата, обернувшись, и Рэя вздрогнула, не сдержав гримасу отвращения, но Лея, на счастье, ничего не заметила, или притворилась, что не заметила. Через пару мгновений она уже оказалась в других руках, которые подхватили её легко, словно она ничего не весила – возможно, так оно и было. Грош цена всем её деяниям, если подумать, и никакого веса они не имеют. Лишь наоборот – лучше бы их не существовало.

Лея – её пальцы Рэя могла опознать с закрытыми глазами, но здесь больше помогала логика – у Витьки не четыре руки – бережно стянула с неё обувь. Её отнесли в комнату, уложили на диван, и, пока её раздевали, вытирали её лицо чистым и свежим полотенцем, снимали всю шелуху, которую она на себя нанесла для маскировки, Рэе казалось, что точно так же с неё снимают все грехи. Что сейчас она наконец-то окажется чистой, и всё будет хорошо.

– Пей. – прошептала над ухом Лея, приставив к её губам стакан с водой, а потом протолкнув ей в рот пилюли, которые Рэя заблаговременно оставила на столе. Рэя подчинялась, точнее, не имела никаких сил ни сопротивляться, ни действовать самостоятельно – ей не верилось, что совсем недавно она могла убивать.

Постепенно становилось легче.

Внутри разливалось тепло, пальцы снова начинали ощущаться, словно их принесли с мороза и нежно отогрели, сначала в прохладной воде, потом в тёплой. Она покорно уткнулась носом в подушку, не открывая глаз, и подумала, что теперь, даже если бы её убили через минуту, она была бы не против. После такой заботы можно умереть.

Но она знала, это всё – ненадолго. Скоро ей снова станет омерзительно-гадко от себя. Скоро она вспомнит все подробности этого вечера, а потом и множества других.

Рэя скрючилась, подтянув колени к подбородку, обвив их руками, и разглядела лицо напротив. С разноцветными глазами – ещё один чужой элемент. Выцветший желтоватый глаз походил на кусок камня, который брату вставили в глазницу наспех и неаккуратно.

У них с сестрой глаза зелёные. У Леи – болотно-зелёные, у неё самой – словно мокрая трава.

А он – только половина.

– Если бы тебя не было, – бессильно прошептала Рэя сквозь зубы прямо в чужое лицо.

– Но я есть. – припечатал брат, накрыл её одеялом до подбородка и ушёл на кухню, не обернувшись.

Больше она не могла его достать. И из-за этого её тошнило сильнее, чем от запаха жертвы, отпечатавшейся на её коже. Рэе захотелось крикнуть, попросить, чтоб ей помогли дойти до ванной и отмыться, но она поняла, что на помощь к ней придёт не сестра, а брат.

Поэтому она смолчала.

Прошло очень долго, по мнению Рэи, времени, прежде чем она осознала, что может встать. Как она это поняла, можно было считать величайшей загадкой мира — просто вдруг решила, что ей хочется в ванную, а тело покорно попыталось засучить конечностями, чтобы это её желание исполнить. Хотя, конечно, делало оно это не очень ловко, но делало же.

С кухни доносились голоса, судя по тону — беседовали о чём-то насущном, бытовом, можно сказать. Когда беседа переменила атмосферу, Рэя так и не успела понять, и это было ещё одним плюсом к тому, что времени всё-таки прошло значительно. Возможно, она даже успела задремать, но, хоть убейте её, не могла этого вспомнить.

Ещё с кухни тянуло запахом еды, той самой, которую Рэя наготовила, засучив рукава, и отыскав все рецепты в интернете. В любое другое время она бы, может, даже поесть захотела, раз имелась компания на ужин, но сейчас аппетитные ароматы вызывали отвращение. Как и запах спиртяги изо рта. И запах чужого мужчины от рук и тела. Мерзость какая.

Прошло пару минут от силы — с кухни донёсся отзвук смеха, особо не разберёшь, чьего — и Рэя всё-таки смогла усесться на диване. Тут же зачесалась нога, потом нос, потом бедро — всё сразу. Рэя с остервенением заскребла ногтями по коже и обозлилась сама на себя. Суперсолдат, надежда принцева, может убить человека и не почесаться, а тут сидит и чешется. На брата шипит, но ничего, кроме шипения, сделать не может. Если б не сестра, так вообще бы лежала носом в пол.

Позор какой.

Определённо, таблетки на неё влияют, особенно, их пропуск. Определённо, надо бы поговорить об этом с докторишкой, и на этот раз — по-настоящему. Стукнуть кулаком по столу (хотя бы метафорично), потребовать разобраться. Дело ли, когда охранница среднего принца (который никому-то, в общем, и не нужен) превращается время от времени в улитку пересоленную?

И перестать плевать брату в лицо. Прилюдно хотя бы.

Рэя замоталась в одеяло, как в кокон, и осторожно попыталась подняться. Первый раз тело само мотнулось назад, уронив её на диван, второй прошёл лучше — покачнулась, но устояла. И уже так, на манер гусеницы (или пингвина), покачиваясь с ноги на ногу, Рэя пошлёпала босыми ногами по полу в сторону коридора. С кухни её, разумеется, увидели, и ей пришлось заставить себя вяло улыбнуться, даже натолкнувшись взглядом на Виктора, который мириться первым на этот раз не желал.

— Тебе помочь? — поинтересовалась Лея, уничтожая жареную картошку и при этом не теряя способности членораздельно говорить.

— Ешь сиди. — фыркнула Рэя. — Я что, помыться одна не смогу?

Виктор всё ещё на неё пялился. Нет. Смотрел тяжёлым взглядом, будто ждал очередной подлянки.

Рэя плотнее закуталась в одеяло и прошествовала (точнее, ей хотелось думать, что она именно прошествовала и никак иначе, на деле же просто проковыляла) в ванную, не забыв закрыть за собой дверь. На задвижку, никак иначе. То, что при случае эту дверь с задвижки придётся сносить — дело десятое, главное, показать и им, и самой себе, что она пока сдохнуть не собирается.

Вместо душа у неё в квартире, как положено солдату, — настоящая ванна. Набрать воды и сидеть хоть до посинения (тогда задвижку точно придётся ломать). Горячей воды, разумеется. Не то что бы на пределе человеческой терпимости, но так, чтоб мурашки по коже и пар на всё помещение.

Пока ванна наполнялась, Рэя выбралась из одеяльного кокона, снова затряслась от холода — скорее мнимого, чем реального — сбросила бельё, мысленно посетовав, что не попросила Лею принести свежего. Да ладно, впрочем, в одеяле пройдётся. Поспать под сырым одеялом не страшно, в общем-то.

Когда сунула в ванну ногу — попробовать температурку — чуть первый раз не хлопнулась. И от потери равновесия, и от того, что ступня ещё до сих пор казалась отмороженной немного.

— Но ничего, это совсем ничего, — пробормотала себе под нос Рэя, с трудом залезая в воду.

Отсюда из кухни вообще ничего не слышно. Мода на окошко, соединяющее ванную и кухню, это здание обошла, а жаль. Можно было попросить через это окошко ей кружку с чаем бросить.

Жарко и хорошо. Думать сразу легче — о Думкине, конечно же, и о том, где она могла проколоться.

Принц, без сомнения, подтвердит, что она с ним была. И не весь вечер, но, так сказать, определённое время. А потом она домой пришла. В шапке, так что любопытные соседи её только со спины видели и парика не заметят. А заметят — ну, нравятся принцу блондинки. Партия сказала, надо — значит, нацепляй парик и лезь в койку, тебя не спрашивали.

Бабу эту, Ирину, искать будут. Ирин в России много, рыжих Ирин — тоже.

Сдох этот придурок в шалмане, и владельцы шалмана на мыло изойдут, но попытаются дело прикрыть. А тот сутенёр, именем которого она представилась, получит крупные неприятности и сам переполошится.

Если решат, что Думкина убрали, будут искать, кому выгодно. А кому выгодно убрать того, по чьей вине главная подозреваемая по императорскому делу лежит на кладбище?

Правильно, тем, кто эту подозреваемую убрать приказал.

Рэя положила голову на бортик ванны и прикрыла глаза. Вот как много следов, ищи в любом из них. Следы ведут в ГСБ, а там, как она верно сказала, раздрай и проституция. Не будут они под себя копать, ой не будут, потому что прямо спросить не у кого, а копать — опасно. А ей это убийство вообще не выгодно, потому что никто из её окружения с этим Думкиным никаким боком не связан. Некому делать самое невероятное предположение из невероятных — а ну как сотрудница ГСБ вдруг САМА, да добровольно решила убрать того, кто застрелил девчонку, которая к ней никаким боком не относится, знакомая знакомого знакомой.

Однако, это не значит, что её не найдут. Бывали разные совпадения.

Рэя зевнула.

Ну, к тому времени, когда найдут — если звёзды так сложатся — будут у неё и другие отступные пути. А пока нужно продолжать службу и делать то, что потребуется. Для начала, конечно, смыть с себя эту вонь, тогда станет легче.

Вернувшись на кухню, Лея снова села за стол, сгорбилась и сложила руки на столе, сцепив пальцы в замок. Даже Витьке, прекрасно понимающему взрывной характер средней сестры и могущему обмануться в этом напряжённом спокойствии, было понятно, что ей сейчас хуже, чем если бы она вопила на всю квартиру. Единственное, чего он понять не мог, так это то, сколько Лея будет молчать.

Лея удивила его, заговорив сразу же.

— Думаешь, не врёт? — спросила она, не поднимая глаз, и в этом была вся Лея. Ей, лохматой дуре, было проще признать, что Рэя у них — омерзительная вруша, которая врёт про смерть, чтобы её пожалели и не трогали, чем то, что их трио может в ближайшем будущем стать дуэтом. И не потому, что она о Рэе плохо думала, а потому, что о смерти думать не хотела вообще.

Но ответ она и так знала.

— Нет, не врёт. — отозвался брат, усаживаясь напротив.

Молчание, повисшее между ними, можно было ощущать кожей. Даже шарик, бесцельно катавшийся по кухне, прижался к ногам Витьки, как испуганный кот. Не к Лее — к нему. Будто тоже что-то понимал, хоть немножко.

— Никогда не хотела думать о том, что это случится. — призналась Лея, поднимая взгляд — и глаза у неё были почти чёрные. То ли от сдерживаемых чувств, то ли потому, что чёлка отбрасывала на лицо странную, изломанную тень. — Всегда думала, что мы будем жить вечно. Нет, я знаю, что это херня. Но я хотела бы первой. И ещё очень-очень-очень не скоро.

"Не скоро" оказалось в реалиях жизни всего лишь парой-тройкой лет.

— И теперь мне очень-очень страшно, и я не знаю, что делать. Я сама недавно умерла, это тоже очень страшно.

Витька впервые серьёзно усомнился в её адекватности — говорить такое с непроницаемым лицом, будто дело уже решённое. Спрашивать, правда, не стал.

— Надо делать, а не принять всё, как есть. — ответил он вместо закономерного вопроса, когда это сестра успела подохнуть, и почему до сих пор сидит на его кухне. С Леи бы сталось приходить к нему призраком и продолжать упрямо жить, потому что она может. — Сесть втроём и думать. А потом делать, что придумаем.

Дверь ванной открылась, в коридоре прошмыгнула фигура в одеяльном свёртке, старавшаяся привлекать к себе как можно меньше внимания — Лея это видела, а вот Витька, сидящий спиной к коридору, — нет. Хотя, скорее всего, слышал и догадывался.

— Делать надо. — повторил Витька.

Лея кивнула.

— Значит, сделаем. — согласилась она вслух. — Сидеть и ждать всё равно поганое дело.

— И, прежде всего, надо перестать позволять ей творить, что она хочет. — с лёгким нажимом, чтобы даже сестра поняла всю важность этого момента. — Не потому, что нас загребут, а потому, что она после этого явно выглядит так, будто у неё месяц жизни оттяпали.

— Об этом я не думала.

— Но согласна?

— Только когда подумаю.