К визиту Первой все готово. Блестит начищенное серебро, благоухают цветы в узорных вазах, аккуратно убраны тяжелой тесьмой портьеры, открывая вид на широкий двор. Погода не радует, но пасмурное настроение, определенно, скрасит своим присутствием лучезарная. Явление Гвиневры всегда сопровождалось ритуалами, понятными лишь ей и узкому кругу посвященных эстетов. К счастью или сожалению, Шнайзель имел достаточный вкус, чтобы быть причастным к высокому обществу. Временами это утомляло.
Принимать Гвиневру было решено в овальной комнате. Выполненная в мягких зеленых тонах, она прекрасно подходила к цвету глаз гостьи и настраивала на романтичный лад. Шнайзель заранее распорядился подготовить блюда и напитки, хотя сомневался, что сестра задержится на обед. Однако следовало быть готовым ко всему.
Секундная стрелка мерно переползала по делениям напольных часов, прилипала к резным отметкам. Пальцы мимолетно коснулись белоснежного шелка, наброшенного на тяжелую картинную раму. Суть предстоящего разговора в одной простой и драгоценной вещи.
— Наша сестра — настоящая леди, — обронено словно невзначай, — леди никогда не приходят вовремя. Но и не опаздывают дольше, чем на пятнадцать минут.
Шнайзель подходит к окну, складывает ладони за спиной. В комнате лишь он и Канон, принесший вести о том, что Гвиневра не прочь встретиться с некогда крайне влиятельным родственником. Некогда ли? Но более интересует другое: откуда Первая узнала о визите Юфемии и кто именно ей доложил. Определенно, адъютант уже должен был заниматься поиском доносчика, которого Шнайзель смог бы использовать в своих целях. Оставалось только его найти.

- Настоящие леди ещё бывают умны, самоуверенны и эксцентричны. В таких случаях их явление может попасть и в иной промежуток времени, - Канон улыбнулся едва заметно, ничуть не споря - лишь развивая мысль принца, - Будет любопытно узнать, не относится ли принцесса к одной из этих категорий.
Он стоял у стены, рядом с одним из обширных окон, спокойно заложив руки за спину. Распоряжения по поводу поиска возможного доносчика о визите Юфемии он уже отдал, результата, правда, пока не было. Не то, чтобы отданная им на сторону информация была так уж значима, но всегда есть риск, что в руки к доносчику попадёт и что-то менее безобидное.
Прежде, чем Канон успел развить свою мысль о леди, в очередной раз взглянув на часы, двери распахнулись, пропуская высокородную особу. О, конечно же, сегодня на скромного графа она даже не смотрела. Вся её вежливая придворная улыбка была отдана Шнайзелю, щедро - в меру вежливости улыбки - и без остатка. Канон учтиво поклонился, не двигаясь с места, и замер. Его отстранённость была привычной и нарочитой - он практически всегда так вёл себя в те моменты, когда принц принимал кого-то. Если его мнение потребуется, Шнайзель сам даст это понять.
А до того у Канона была своя работа. Наблюдать. Делать свои выводы и читать свои ответы. Мальдини чуть прикрыл глаза, рассеивая пристальный взгляд за пеленой ресниц, и чуть улыбнулся. Его посетило странное парадоксальное для адъютанта чувство: облегчение от того, что господин, разговаривая с гостьей, полностью отвлекает внимание на себя, позволяя помощнику расслабиться.
И получать удовольствие от красок эмоций на лице Её Высочества. Гвиневра так стремилась увидеть своего брата - было интересно увидеть, что же будет в её глазах, когда он предстанет перед ней. Дежурная улыбка и ни грамма простой сестринской любви, - первое, что заключил граф. Хотя и равнодушным прекрасный белый принц её не оставлял. Ожидала ли она увидеть его разбитым после столкновения с императором? О, если так, это было бы достаточно наивным. Вряд ли эту женщину стоило посчитать наивной, но, каковы шансы, что она хотела бы взрастить своё влияние на руинах власти бывшего премьер-министра. О, эти кровные любовь и борьба, способные смолоть тебя в жерновах под снисходительным взглядом слепяще великого отца. Много лет Канон стоял у подножия этой лестницы самоубийц и с уверенностью мог сказать две вещи - он никогда не хотел бы родиться принцем, и он никогда не станет разменной картой в этой игре.
Увы, решать последнее в его власти лишь до определённой степени. Одно движение, и его решение не будет значить ничего - достаточно сделать его заложником, приставить пистолет к его виску. Одна жизнь человека не стоит ничего - ему оставалось надеяться только на то, что и заменить его Его Высочество в случае чего сможет без потерь. Помимо же этого Канон и сам приложил немало усилий к своей репутации - человека всецело преданного, попытки перекупить которого не стоили потенциальных затрат.
Мальдини моргнул - размышления никак не отражались на его лице, - и бросил взгляд на принца, одновременно и следуя своей мысли и молча говоря "Готов к распоряжениям". Обед, напитки или уютные кресла - любое развитие встречи на выбор принца было подготовлено.

Отредактировано Kanon Maldini (2017-02-07 21:42:29)

Изысканность и утончённость были коньком сливок императорской семьи. Лишь далёкие восточные люди, томимые гнётом своего прошлого, смели ровняться с британской элитой. Богатые яства, украшенный и сервированный по всем правилам стол,  мебель, что стоила как несколько сотен не срубленных голов… Скольких усилий стоило утренним работягам Его Сиятельства подготовить этот чудный маленький праздник языка, не знал ни один лорд, ни одна леди.

Принцесса ухмыляется, замечая пестреющий алым хрусталь. В нём она прочла сразу с десяток насмешек, которые Белый Принц не посмел бы высказать в лицо. Ах, если бы Гвиневра только знала, что одиннадцатой из них была в память о покойной ныне Лувии.

Шурша роскошными юбками, она медленно и чинно, держа осанку прямо, а статный подбородок вздёрнутым, погружается на своё столь далёкое от галантных мужчин место.

- Ваш дорогой друг случайно попался мне на глаза, и, о чудо, память тут же навеяла столько сладких и дорогих сердцу воспоминаний, - голос играет ностальгией – тем светлым чувством, которое обречённо твердит о невозможности повернуть время вспять. Лукавые глаза буравят лишь его, но краешком, едва заметно, почти неощутимо она касается обворожительной мордашки графа. Свои слабости есть у каждого, и Первая не была исключением.

- В конце концов, мы не виделись долгие месяцы, - её перста касаются фарфора, и терпкий эрл-грэй бьёт в нос классическим букетом. На чашке не останется и пятнышка от помады – принцессы никогда не пользуются дешёвой косметикой. Гвиневра не поставит ему в укор отказ, брошенный колючей проволокой меж ними едва ли не пару недель назад. Не будет она упоминать и крошку Юфи, что смогла преодолеть преграду, не оцарапав и ладошки. Всё это – мелочи, на которые размениваются чувствительные дураки и истерички.

Наигранное сомнение венценосного в пригодности своего слуги не могло восприниматься иначе чем шутка. Принцесса наконец-то одарила само очарование Мальдини кокетливым взглядом.

- Скульптор, - коротко рапортовала она брату, тем самым намекая на давно ходившее в народе мнение, что творец добивается идеала, отсекая всё лишнее. Так и в речах графа не было и единого лишнего слова.

Со слов Белого принца слетает наивное, пожалуй даже фантастическое предположение, и леди не может не воспринять его всерьёз. Играет, водит её за нос, намереваясь поддеть, вытянуть наружу то, что должно быть спрятано глубоко внутри. Сотни, пожалуй, даже  сотни тысяч недоброжелателей. Миллионы обожателей. Несметное число завистниц. И всё это в столь юные годы. Нет, Гвиневра не была той, что потерял связь с детством, обронил на своём пути все воспоминания о прекрасной поре беззаботности. Вот только в те времена, когда «семья» могла собраться за одним большим столом, давным-давно канули в летах.

- Только представь себе этот невероятный пир, где для того, чтобы докричаться друг для друга пришлось бы использовать рупор. Не находишь эту аллегорию крайне близкой текущему положению дел? – и тут Первая не лукавила: стоило только взглянуть на первый десяток отпрысков Чарльза, чтобы понять – их миры, их интересы, даже их территории пересекались столь редко, что едва ли можно было найти более далёких людей, нежели близкие родственники.

- Порой, посещая подотчётные мне приюты, я вижу куда больше общности и единения, - недавно проведённая церемония открытия очередного дома для лишённых и обездоленных несформировавшихся личностей давала о себе знать. Гвиневра никогда не питала особой любви к тем, кто не способен защищать свою жизнь, свои права, свою честь самостоятельно. Но люди восхищались бескорыстной тратой денег на столь жалких существ, а потому, вкладывая миллионы здесь, принцесса могла получить вдесятеро больше на выходе через инвестиции и поддержку общественности. Её любили. Ей восхищались. Почти также сильно, как «чутким» и вечно идеальным Шнайзелем. Шажок-другой, и вскоре она могла бы занять его нишу.

"Стол, до другого края которого можно лишь докричаться..." - Канон казался тенью своего принца, замершей чуть поодаль, почти такой же ненавязчивый и привычный, как охрана, изваяниями застывшая по обеим сторонам великого множества очень важных дверей. Казался - но лишь тому, кто не обращал внимания и был слишком наивен. Канон не отсутствовал, он был здесь, внимательно ловил каждое слово, и ответные мысли отражались тенями в его глазах. Он умел скрывать, но умел и показывать - зависело лишь от того, чего требовала ситуация. Пожалуй, можно было сказать, что в разговорах граф Мальдини был более закрыт, чем в такие моменты, как тот, что происходил сейчас. О нет, он бы не дал в своём выражении отразиться чему-либо, что могло бы выдать какой-нибудь замысел Его Высочества. Но в остальном...
Канон поймал брошенный на него взгляд сиятельной принцессы - первый открытый за этот едва начатый визит, но не первый мимолётный, и мысль о политике и императорской семье на время покинула его. Канон полагал, что придерживаться такой тактики будет самым лучшим выбором - он всегда старался быть лишними глазами и ушами Шнайзеля, а потому внимание направлял на то, что оказывалось для принца на втором плане. Сегодня этим не были эмоции его сестры, связанные с родственными отношениями, Канон безошибочно чувствовал, что Шнайзель всё видит и ни одна деталь не укроется так просто от его обманчиво нежного взгляда.
Пожалуй, Мальдини с недавней встречи с Её Высочеством не сомневался ни в чём, но её красивые глаза сегодня без сомнения подтвердили его ощущения. Встретившись со своим братом, видеть которого она столь сильно желала, Гвиневра вполне могла бы отбросить интерес к его помощнику. Однако, её взгляд был ничуть не холоднее, чем там, в брошенном кабинете премьер-министра. О нет, её взгляд был даже кокетливым. Канон перехватил его и, чуть прикрыв глаза, улыбнулся, еле заметно склоняя голову. Он мог остаться на расстоянии, мог сделать вид, что не реагирует, пока Шнайзель не даст ему знак, но в этот момент посчитал, что придерживаться такой тактики нет особого смысла. В конце концов... Её Высочество заинтересовала его. Вполне возможно, это было неслыханной наглостью для графа, пустить тень желания во взгляд на принцессу, но, в конце концов это была лишь тень, а в некоторых моментах статус без колебаний приносился в жертву иным целям. Лишь ненадолго, лишь тогда, когда даже глаза и уши стен потеряли бдительность...
"Хм", - Канон улыбнулся своим мыслям, обрывая неприличное размышление, его мягкая улыбка стала чуть шире, выдавая нрав, но изменение было надёжно скрыто за словами принца, которым нельзя было не уделить должное внимание, приковав к нему мысли и взгляд. Кажется, встретив принцессу Гвиневру в прошлый раз, Канон в начале улыбался лишь из расчёта, но к тому, как она смотрела, как подбирала слова, как отражались в её величественном лице эмоции он не остался равнодушным.
Поймав знак принца, Мальдини мгновенно отмер, кивая совсем другим, точным и деловитым движением. Они договаривались об этом. Вся эта встреча, каждое произнесённое слово Его Высочества вели ровными, изящными шагами от одной открытой карты к другой. Ответные слова Гвиневры были точны, почти откровенны, актуальны, но Шнайзель, всё же, не свернул со своего небольшого сегодняшнего плана. Его слова были едва ли скрытым предложением, прозвучавшим в устах принца почти просьбой. Были ли они просьбой в действительности, были ли наоборот деловым предложением - ловить эти оттенки в его глазах предстояло сестре. Канон же плавным шагом подошёл к картине, закрытой до сих пор безупречным шёлком. Он безошибочно ловит направленный на него взгляд принца и одним движением стягивает текучий шёлк с полотна. Картина в тяжёлой раме стоило той роли, которую ей предстояло исполнить. Прекрасный портрет принца Кловиса, в меру пышный, в меру сдержанный, он подходил идеально. Канон развернулся на каблуках так, чтобы обратить всё своё внимание на принцессу.
- Этот портрет достоин такого вечера... Согласны, Ваше Высочество? - голос Канона сейчас был плавным и твёрдым, мягко продолжающим начатую Шнайзелем линию слов. - Достоин он и места в доме одного из родных принца, по которому ещё долго будут скорбеть сердца, - глаза Канона стали грустными созвучно произнесённым словам, но он не переигрывал. Лишь отдавал дань почтения - и делал выразительнее сказанное. - Аукцион на семейном вечере мог бы определить судьбу полотна. Деньги же пойдут на благотворительность для тех семей, которые тоже понесли утрату в ходе военных действий в одиннадцатом секторе.

Шнайзель улыбается. Но нет, не так, как обычно. Тогда, когда Гвиневра поднимается с места, когда все ее внимание приковано к шедевру в тяжелой раме, когда она слепа и беззащитна — именно тогда по его губам пробегает тонкая и самая настоящая улыбка. Поймал. И разве что верный последователь мимолетно сможет заметить ее, холодную и расчетливую, совсем не знакомую остальным последователям.
Принц встает, подходит к сестре, останавливаясь рядом напротив искусного портрета. Он складывает ладони за спиной, задумчивый и немного печальный взгляд проходится по такому живому брату. Забавно. Люди уходят из жизни, покидают ее, а вещи остаются. Картины, фото, видео, голос. На экранах они такие живые, улыбаются, разговаривают. И кажется, что они совсем рядом... Но это неправда. Все лишь одна большая ложь. Остаются лишь воспоминания, счастливые и болезненные от осознания, что прошедшего не вернуть. Остаются лишь подобранные в аккуратный файл сведения. Вся жизнь в одном гигабайте памяти. Разве не чудо, что Кловис сумел оставить после себя что-то более вещественное, нечто более великое?.. Сегодня Шнайзель играл, не играя. Этот трибьют следовало совершить.
— Прекрасная работа, не правда ли? Такая чувственная. Раскрыть себя полностью может лишь сам творец, не находишь?
Внимание к деталям и правда впечатляет. Как бы то ни было, а бесспорный гений младшего брата принц всегда признавал. Он умел отдавать людям должное за их заслуги.
— Я не сомневался в тебе, любезная сестра. В моем распоряжении находятся еще несколько работ нашего дорогого безвременно почившего брата, я планирую выставить их на аукцион. Уверен, ты захочешь ознакомиться с ними ближе, и в скором времени у тебя будет такая возможность. Сейчас они находятся на реставрации, я нанял лучших людей из университета Искусств.
Основная часть встречи подходит к концу. Шнайзель раздумывает о том, стоит ли обсуждать детали сейчас, но склоняется к мысли, что Гвиневре необходимо дать время все обдумать. В конце концов, с большинством вариантов он в подавляющем случае бесспорно согласится. Лучше нее с этим делом никто справиться не мог.