Отредактировано Kanon Maldini (2017-02-09 12:21:45)

Отредактировано Kanon Maldini (2017-04-11 02:29:54)

У Канона почти всегда были мысли и новости, которыми он мог бы заполнить тишину кабинета, как, впрочем, и не только кабинета. Но также он умел и молчать тогда, когда его слова не нужны. Его Высочество поднялся, смотрит в окно. В его глазах раздумья, и, кажется, они лишь отчасти о том, что заполняло звуком эту комнату многие минуты до того. Глядя, как принц не торопясь подходит к окну, Канон продолжал стоять на месте. Приподнял удивлённо брови, когда с резким шорохом окно закрыли тяжёлые портьеры. Ради ли ночного полумрака изолированного от внешнего мира кабинета, или в поиске ещё большей безопасность, пусть любопытные глаза снаружи и вряд ли могли бы что-то разглядеть? Шнайзель подходит близко - даже слишком. На долю секунды Канон удивляется, смотрит внимательно и вопросительно. Широкая ладонь проходится по боку - лишь с тем, чтобы уверенно вытащить из кобуры на бедре пистолет.
Что, если бы рука Шнайзеля искала не кобуру? Полумрак и задёрнутые портьеры, рука на бедре - такая резкая смена обстановки, такой хозяйский жест. Согласен был бы Канон? Наверняка, подсмотри в узкий просвет двери слуги, ни один из них ни на секунду не удивился бы. Хотя ведь это невозможно - дверь скрипит, так что не потревожить занятых господ было бы сложно. Сам Канон удивился бы больше, пожалуй. Ему стоило бы ответить принцу, отодвинуться или сделать полшага вперёд. Любая из реакций, пожалуй, показалась бы любителям подглядывать сквозь двери естественной, но граф Мальдини не сделал ни первого, ни второго. Он остался стоять, позволяя Шнайзелю достать пистолет так, словно бы кобура была приторочена к поясу принца, а не его адъютанта, словно не было ничего удивительного в хозяйском жесте. Будто бы.
Он слишком хорошо знал Шнайзеля, чтобы не спутать его намерения.
Секунды капали. Шнайзель придирчиво разглядывал оружие, оттягивая мгновение, Мальдини следил за его руками. Сосредоточенно и всё также молча, ожидая. И это ожидание, возможно, оставило отпечаток на его лице. Не предвкушение - ожидание чего-то, к чему нужно быть готовым. Все слова, уже сказанные сегодня в этой комнате, не оставляли ему места для вопросов. Что бы ни происходило, сегодня есть тема, от важности которой не уйти.
Принц поднял руку, и холодное дуло коснулось лба Канона.
Канон Мальдини просто стоял и смотрел Шнайзелю в глаза. Не так, как обычно, внимательным и мягким взглядом - нет, в его глазах скорее читался давно скрытый под мягкостью норов. Он не возражал и не боялся, его взгляд не дрожал. Смотрел снизу вверх - но лишь потому, что принц был высок под стать своему происхождению. Да, он был адъютантом, и соответствовал этой роли, но пошёл на это сознательно. Самый надёжный, самый доверенный из окружения Второго Принца.
Он слишком хорошо знал принца, чтобы чувствовать, что он не выстрелит. Он слишком хорошо понимал, что происходит, чтобы не быть уверенным, что через мгновение не щёлкнет предохранитель.
Он достаточно знает себя, чтобы стоять молча. Он достаточно знает, что любой из них может действовать не по своей воле, чтобы быть готовым к любому исходу. Если Шнайзель станет стрелять, кто из них безумец? Любопытный вопрос, ответа на который граф не имел, а ведь в то же время этот ответ был более всего нужен. У него будет целое мгновение, что выбрать его: спасать себя или не дать себе спастись?
Он почти готов дрогнуть в ожидании ответа, когда принц приставляет пистолет уже к собственному лбу. Его мысль ясна, и слова, которые он скажет, Канон почти может угадать и сейчас. Более всего неожиданно - что твёрдые пальцы Шнайзеля тянут руку Мальдини к рукояти пистолета. Его ладонь расслаблена - пока не успевает сориентироваться, понять, что за выбор ему даёт его принц. Только теперь он хмурится, на секунды выдавая, что ситуация задевает его. Не отшатывается, понимая смысл до конца и принимая его, но успевает одну ногу двинуть назад - то ли намереваясь отступить, то ли вставая в стойку, он сам не знает. Со своей жизнью он обращается, пожалуй, легче, чем с жизнью Шнайзеля. Трудно не заметить этого сейчас.
- Я останусь с вами до последнего дня, принц, - "Вашего или моего", - продолжение очевидно. Свою жизнь он вверял в руки без колебаний и не сомневался в том, что, потеряй Канон свою волю, и Шнайзель спустит курок. Вспоминая до конца дней, но не усомнившись в правильности - как и сказал. Да, от жёсткой хватки на запястье Канону было почти больно, но он не замечал сейчас этой боли. Она была всего лишь тенью решения, которое он принимал внутренне. Его расслабленные пальцы сжались, обхватывая рукоять, забирая оружие из рук принца. Разжав вторую руку, папку, которую прижимал к себе, он просто отпустил, позволяя упасть на пол. Всё, что в ней, сгорит. Оно уже не имеет значения. Он шевельнулся, меняя позу. Тот, в чьи руки принц Шнайзель отдавал это решение, мог уметь быть покладистым, но руки его безвольными права быть не имели. - Я сделаю это, - проговорил он совершенно серьёзно. - Ради ваших убеждений, ради совести, страны и мира, который вы построите, - он смотрел в глаза принцу прямо, сознательно игнорируя привычную дистанцию статуса. В свои слова вкладывая и то, что именно из-за этого выбрать преданность, и то, как легко, как оказалось, можно всё это потерять.
Канон замолчал на секунду, приоткрыв губы, словно намеревался продолжить. Напряжённый, полностью сосредоточенный. В тишине щёлкнул снятый предохранитель.
- Только скажите мне, что важнее. Мир - или каждое решение? - Канон отмер, как только дозвучало последнее слово. Вздёрнул руку, направляя ствол в потолок, и поставил пистолет на предохранитель, предплечьем оперевшись о плечо принца. - Потому что, возможно, нам придётся узнать ещё поражения, но мир ещё не будет потерян.

Почти каждый народ в истории человечества мечтал об идеальном короле. Король Артур, Карл Великий, Фридрих Барбаросса... Их имён много. Идеальные правители, непобедимые, справедливые, великие. Объединявшие свои государства, превращавшие их в империи, увековечивавшие свои имена в памяти. Защищавшие, захватывавшие, святые или тираны. Какими были их лица? Что было в глазах у тех, что вошли в историю лишь как короли, но не как люди? Канон думал, что знал, как смотрели те легендарные короли. Люди, отдавшие свои жизни за долг. За корону, за страну, за свою справедливость.
У них были лица, сияющие убеждённостью, но вот только позади неё не было ничего. Не проклятие, не ошибка - просто это цена на то, чего им суждено было добиться.
Лицо Шнайзеля было близко - Канон редко подходил настолько вплотную, но сейчас к этому вынуждала поза. Всего лишь разница в росте - не подойдя близко, он бы не смог прижать ствол пистолета к виску принца. Оттого он смотрел сейчас снизу вверх в глубокого в полумраке синего цвета глаза, и не мог бы не видеть их выражения.
В них была пустота. Ни эмоций, ни желаний, ничего. В них не было души, словно у статуй тех древних королей. Его вёл лишь его долг, его убеждения, его цели, но не тепло его внутреннего огня. Канону казалось, что это он должен был понимать, что после стольких лет проведённых рядом он не мог не замечать этого, не видеть... Но это не было тем, о чём достаточно догадываться, что можно понимать или что просто заметить. Канон смотрел в глаза своему принцу оцепенело и завороженно, не обращая внимания на то, какое выражение овладевает его лицом. Не ужас, не непонимание... На лице Канона отпечаталось сожаление, почти сочувствие. Просто и человеческое, живое.
Не впервые приходилось думать о том, как за то, чего они стремились достичь, они жертвовали собственным сердцем. Не впервые приходилось думать о том, что иного пути нет для наследников Императора. Но думать и видеть было совершенно разными вещами. Никто никогда не видел этого. Никто не должен был знать о душе Принца Шнайзеля, это вряд ли подлежало сомнению. Возможно, не должен был знать и его адъютант...
"Жив ли я сам?" - мог ли он не задать себе этот вопрос? Сколько вещей он совершил, за которые люди убивали свои души? Немало. Он спускал курок, отдавал приказы и предлагал решения. Но его душа была жива.
Он был обязан принцу этим шансом продолжать жить. И его же сможет по праву обвинить, сгорев. Это узы, и Канону казалось сейчас, глядя в мёртвые глаза Шнайзеля, что развязать их он уже не сможет. Лишь смертью, хотя принц не держит его. Судьба ли стянула этот узел, или Канон сам выбрал это? Тогда, в юности, в которой перед всеми ними лежало лишь будущее.
"Теперь это не имеет значения", - мысль была спокойной, ведь Канон ни о чём не жалел. Каждый раз, совершая поступок, он знал, что делает это для принца. Лишь оправдание, и он это прекрасно понимал, но оно спасало. Сколь ещё многими вещами он был обязан покровительству принца? И кем он останется, если Шнайзель погибнет на своём пути? Если бы мог, за всё то, что их связывало для Канона, он бы готов был отдать принцу часть своей души.
- Я понял вас, принц, - его рука свободна, и Канон убирает её, отнимая предплечье от чужого плеча. Не убирает пистолет - просто опускает руку вдоль тела, чуть-чуть подаётся назад. Он может спросить что-то ещё, но что? Кажется, что всё сказано, но отчего-то сейчас не хочется просто  уйти. Канон смотрит серьёзно и спокойно, не скрывая раздумий. - Скажите... Вы хотели бы чтобы что-то сложилось иначе? - смутный вопрос, заданный не о деле, так бывало действительно редко. Канон одновременно думал, что вполне вероятно знает ответ, и ожидал его.

Отредактировано Kanon Maldini (2017-05-09 00:17:28)

Как вышло, что он, юный наследник графа Мальдини, вместо военной карьеры, вместо славы или влияния, вместо многолетней погони за амбициями или накопления состояния и достойной графа партии, выбрал одну единственную должность без единой перспективы роста в ближайшие лет двадцать? Как вышло, что он обменял свой пыл на преданность? И сколько прошло времени прежде чем эта преданность стала ещё и покорностью? Как легко оказалось сложить свою гордость к чужим ногам и сделать её общей? Забавно, что сейчас он уже и не вспомнит толком ответов на эти вопросы. Конечно же для других они были, но он-то знал, где лжёт другим и самому себе. Он был впечатлён тогда, это без сомнения. Впечатлён уже тогда без сомнения сильнейшим принцем. Ещё только студент, тогда Шнайзель лучше умел решать вопросы делом, чем языком, но в то же время его решения совершенно точно не были глупыми. Наверное, в этом всегда и было дело. Со дня их знакомства и до того, как он в лицо сказал ему, что хочет работать с ним. Сейчас Канону отчего-то было любопытно, что именно он тогда сказал, но в воспоминаниях слов не сохранилось.
Зато сохранилось убеждение, что решение тогда было верным. Впрочем, и представить, что будет, лишись Мальдини принца, он тоже мог. Это не было трудно - напьётся дома в хлам, выспится и поймёт, что в могилу вслед за вождями уходили в другой стране и в другую эпоху, а ему стоит найти новые перспективы, благо обладает навыками и опытом, которые дорогого стоят. И никогда не забудет того, за кого и за что единственное в жизни готов был свою жизнь отдать.

- Никогда не сказал бы, что верю в то, что судьба человека предрешена, но... - Канон наклонился, буднично поднимая с пола брошенную им папку. Бумаги частично рассыпались, но на то, чтобы собрать их, вкладывая на место в аккуратном порядке, привычному адъютанту потребовалась всего пара движений. - ...думаю, что ни ваших сестёр, ни меня иное решение не уберегло бы от дворца. Для них скрыться от долга семьи - более чем сложная задача. Что до меня... Я бы всё равно вляпался, принц. - папка легла на стол, поверх Мальдини положил пистолет и тихо подошёл к камину, вставая рядом с принцем. Просторечное выражение было редким для него, но иногда, как сейчас, ему хотелось говорить более искренне и просто. - Потому я думаю, что не мы расставляем фигуры. Наши места могут отличаться, но фигурами мы рождены. - он сплёл руки на груди и посмотрел на принца. Несколько секунд разглядывал золотой огонь в его глазах, а потом улыбнулся ему. - Думал, что ответите подобное. Я рад, что вы не жалеете. И, знаете... - Канон отвёл взгляд, тоже посмотрев в огонь. Начав фразу, он неожиданно понял, что не знает, как сказать. - ...ваше отношение много для меня значит.

- Забавно, что я толком не помню, как так вышло, что я остался с вами после учёбы. События и свои мотивы да, а вот единую картину воспроизвести не могу, - мысли, о которых он думал несколько минут назад, внезапно пришлись к слову. На самом деле, у него была хорошая память, и события, как и свои мотивы он, естественно, помнил. А вот полная картина укрывалась в тумане давнего прошлого. Канон снова поднял взгляд, с интересом глядя на реакцию Шнайзеля. - Может быть оттого, что никогда не жалел. Но теперь это ещё больше напоминает мне судьбу.

- О да, ведь я мог тогда и не столкнуться с вами, например. Но я бы продолжил в том же духе, пока не нарвался, - Канон усмехнулся, по его лицу скользнула лишённая тоски тень ностальгии. О юности, когда всё было проще, о норове, с которым было ярко и остро жить, и немного о мечтах о военной карьере и доблестных сражениях. О да, когда-то Мальдини мечтал об этом, но его желания очень легко изменились и больше он об этом и не вспоминал. - Наверняка было бы так.
Канон сузил улыбающиеся глаза, отмечая реакцию принца - беззлобную насмешку и едва промелькнувшую улыбку. Иногда предаться беззаботным воспоминаниям юности хотелось, хотя, пожалуй, в этот раз Канону не столько нужно было отвлечься самому, сколько хотелось отвлечь на них принца. Прямое намерение Канон бы себе не позволил, а потому тему поднял по иной причине, но отдавал себе отчёт в таком желании.
- Я думаю, что порой не так просто даже определить ранг фигуры, что встречается тебе на доске. А потому приходится быть начеку всегда, - Канон встретил взгляд, внимательно глядя принцу в глаза. Он смотрел на Шнайзеля, заинтересованный не только в разговоре - именно в нём. Так было всегда, так часто было и с другими людьми, но взгляд Канон был другим, когда он смотрел на своего принца. Для большинства людей внимание, как и любезность, и угрозу, и многие другие выражения, он носил как маску, для Шнайзеля же оно всегда было искренним. - И в то же время я думаю, что, если смотреть внимательно, увидеть истину можно даже за иллюзией. Люди слишком плохо умеют скрывать то, кем являются на самом деле, даже старясь сделать это. Отчего-то лицемерие свойственно каждому человеку ровно в той же мере, что и наивная прямота, - он на секунду прикрыл глаза, ловя нить собственных размышлений. Отвёл взгляд к огню, стянул перчатку с руки и протянул к теплу камина пальцы. То ли было зябко, то ли просто манило тепло - Канон позволил себе не задумываться о собственных жестах. - Сделать ход, вычислив слабость противника, или вступить с ним поединок... В любом случае партия уже начата, - голос прозвучал тихо, выдавая мысли, пришедшие ответом на слова принца. Канон шевельнул протянутыми к пламени тонкими пальцами.