Он был всего лишь командиром диверсантов и не более, но даже он видел, что сражение бездарно проиграно. Капитан их корабля и командующий британскими силами, коммандер Питт, стоял на мостике и криком отдавал приказы по рации. Он всячески обещал расправиться с любым, кто вздумает отступать или нарушить порядок и был, видимо, единственным не осознающим того, что они проигрывают. Несколько до фанатизма верных офицеров, которые в дальнейшем рассчитывали получить от коммандера награды и повышения, продолжали слепо выполнять приказы, остальные же испуганно озирались, глядя то на Питта, то на стоявшего у стены диверсанта Митта, то просто по сторонам. Они не хотели сражаться, и тем более не хотели умирать. Нельзя было их винить, ведь на их глазах имевшие почти трёхкратное превосходство британский флот был разбит из-за неумелого командования, и вскоре их ждала та же учесть. Даже Митт это видел, но коммандер Питт был слеп.

«Сэр, простите, что вмешиваюсь, но не лучше ли будет отступить?»

Питт был не просто зол, он был в бешенстве и воспринял предложение капитана Трауна как измену родине и подлое предательство. Брызжа слюной, он не поленился подробно проорать капитану в лицо, кто он такое, какая у него родословная, как стоит простолюдинам обращаться к аристократам, что Британия никогда не отступает, и что смерть в бою есть высшее счастье для простого британского матроса. Не в силах больше на это смотреть, Митт вежливо извинился и покинул мостик. Его отряд «Фантом» был временно приписан к Питту, и должны были попрощаться сразу после высадки, но даже сидя в кубрике они начали понимать, что высадки может и не быть. Выражение лица командира лишь подтвердило их догадки. Первым голос подал лейтенант Джайнг.

«Всё так плохо?»

«Увы. У нас были все шансы на победу, но Питт послал корабли на убой, направил линкоры прямо на мины, авианосцы оставил без прикрытия, даже открыл огонь по своим несколько раз. У нас есть шанс уйти, но он и этого не понимает. Пока Питт командует, никто не вернётся домой живым».

Догадываться это одно, но получить такие новости прямо в лицо это уже совсем другое. Их лица и взгляды говорили громче любых слов. Они были напуганы, они не хотели умирать просто так, из-за чьей-то глупости, и они все хотели знать, что им делать.

«Джентльмены, я не имею права приказать вам такое, но у меня есть предложение. Скорее всего, всех кто со мной согласится, отправят на виселицу сразу по возвращении на берег. Кому-то может повезти, и они дотянут до суда. Но все остальные вернутся домой, корабли уцелеют. Уберём Питта с мостика, и я возьму командование на себя».

Диверсанты «Фантом» понимали, что предлагает им их капитан, но ни один не согласился бездействовать. Молча кивнув, они забрали оружие и пошли за Миттом. Мостик почти не охранялся и никому из присутствовавших не пришло в голову останавливать дюжину хорошо вооружённых диверсантов. И снова лишь Питт был так занят утверждением собственной важности, что ничего не заметил пока к нему не обратились.

«Коммандер Питт, сэр, сдайте командование и покиньте мостик».

Обернувшись, он хлопал глазами, не в состоянии осознать происходящее. Его нижняя губа дрожала, лицо налилось краской, а пальцы судорожно сжали спинку капитанского кресла.

«Да как ты смеешь! Предатель! Арестовать капитана Трауна и его сообщников!»

Но никто не торопился исполнять этот приказ, несколько офицеров Питта попытались высказаться в защиту коммандера, но посмотрев в глаза Трауну, мигом умолкли.

«Лейтенант Скирата, проводите коммандера Питта и его людей в трюм».

Питт всё продолжал кричать и приказывать даже когда его уводили вместе с теми, кто поддерживал его решения. Оказавшись в капитанском кресле, Митт ощутил на себе взгляды присутствующих, немалый груз ответственности лежал на его плечах. Канал связи был открыт и на всех остальных судах слышали каждое слово. Оставалось верить, что он не ошибся в своих наблюдениях.

«Коммандер Питт сложил свои полномочия. Меня зовут Траун, и теперь я командую этой флотилией. Джентльмены, возвращаемся домой».

***

В тот день они одержали победу. Отошли, перегруппировались, нанесли решительный удар по излишне растянувшимся в погоне силам противника и вернулись победителями. Но вместо лавров героя капитана ждал арест и трибунал. Прислонившись затылком к холодному камню стены Траун сидел с закрытыми глазами и ждал своей очереди. Он слышал достаточно, чтобы представить происходящее. Кто-то с криком доказывал свою правоту, кто-то молил о пощаде, все они цеплялись за жизнь, полные отчаяния и страха. Но не Митт. Страшно ему было тогда, когда на него смотрели со всех сторон, когда от него ждали решений, и ему вверили свои жизни. Он знал, что он сделал и знал, что его за это ждёт. Оставалось лишь принять свою судьбу с гордо поднятой головой, насколько это было возможно в такой ситуации, ведь он знал, что поступил правильно.

«Следующий».

Митт открыл глаза и поднялся. Он был последним, а значит звали именно его. Глубоко вздохнув, Митт не сопротивлялся, когда его вывели. Так он предстал перед трибуналом.

Отредактировано Mitt Thrawn (2016-10-24 05:54:50)

[npc]157[/npc]

Участники процесса, верно, языки проглотили, когда тонкий мальчишеский голос прервал все прочие беседы и ворвался в зал, как нож в масло. Габриэлла была воспитана консервативно и весьма чопорно, но когда ты Императрица и у тебя за спиной три наследных принца - волей-неволей начнешь находить смешное в таких ситуациях. Например, что ни одно судейское лицо не посмело рта раскрыть против воли своего принца. Десятилетнего принца.

Пряча улыбку за наклоном головы, Габриэлла склонилась к сыну.

- Будь внимателен к своим словам, - просит она. Ренли большой мальчик, но как и все дети, склонен болтать лишнего, не зная цены каждой фразы и не в полной мере взвешивая последующую ответственность.

Она не вмешивается. Улыбается председателю предельно невинно, но сама на чеку, готовая прервать этот разговор - не по безмолвной просьбе судьи, но по факту угрозы для ее ребенка.

И эту угрозу она видит в вопросе капитана. Он давит, давит на самое слабое место принца Ренли. Митт Траун целит в сердце добродушного мальчишки и, конечно, попадает без осечки. Императрица не выказывает своего недовольства, но прерывает разговор строго и звучно.

- Перед судом сегодня не Его Высочество.

Ренли ее слова едва ли понравятся, но защищать своих детей она будет и от угроз, и от манипуляций.

- Я дам тебе слово перед вынесением приговора, Ренли, - тихо шепчет она, склонившись над ухом сына. По сути, предлагает обмен: он молчит сейчас, а она позволит ему выступить тогда, когда его слова смогут повлиять на судьбу этого человека. - Выслушай все стороны, но постарайся не примерять на себя эту историю.

Все тщетно, конечно. Мягкосердечный сын ее едва ли когда-то станет справедливым судьей - скорее все понимающим командиром. Сочувствие присуще ему больше, чем его братьям, и всякая попытка матери приучить его не только сопереживать, но и здраво оценивать всякий поступок оказывалась провальна. Барон Нордберг советовал пустить Ренли в армию, дабы там его приучили к дисциплине и душевной стойкости, но Габриэлла не была готова. Ее мальчик - светлый, ласковый, открытый. Разве могла она?.. Но его глаза горят, и, похоже, от судьбы не уйдешь.

- Ренли, пожалуйста, - настойчиво и строго шепчет она, заподозрив в очередном вдохе желание заговорить вопреки просьбе матери.

Конечно, Императрица встала на защиту сына, полагая, что им будут манипулировать. Нет ничего страшнее матери, защищающей своё дитя, и Митт это хорошо знал, но её сын был принцем, а значит ему предстояла очень непростая жизнь. И к его чести, десятилетний мальчик оказался достаточно воспитанным и уверенным в себе, чтобы сохранить собственное достоинство и не поставить под удар авторитет правящей семьи. Ответ Митту понравился. Если мальчик сможет сохранить этот образ мышления, он сможет сделать Британию лучшим местом, даже если немного. В своё время Митт пошёл в армию именно ради этого, но сделать государство лучше ему не удалось. Его хватило лишь на то, чтобы спасти группу людей, довольно маленькую в масштабах страны. Но он сделал то, во что верил, и не жалел. Как принц и сказал, делом Трауна занимались люди, не служившие под началом Питта, но, как это бывает, процесс зашёл в тупик. С одной стороны, никто не испытывал давления со стороны коммандера и могли честно выражать своё мнение, с другой же никто из них не знал, что произошло на самом деле, и могли оперировать лишь известными фактами и буквой закона. Траун коротко и по делу отвечал на задаваемые вопросы, но к процессу он интереса не имел. Молодой принц завладел вниманием и любопытством капитана. Митту было интересно наблюдать за тем, как Ренли вслушивается в обстоятельства дела, молча принимая информацию и пытаясь определить, кто же прав, и, как казалось Митту, прав ли он сам на этот счёт. Императрица что-то сказала мальчику, что повлияло на него, и из просто любопытного ребёнка он стал внимательным слушателем, проявляющем черты будущего правителя. Оставалось верить, что с возрастом его не избалуют. Однако, и утверждение, что Митт вовсе не обращал внимание на показания свидетелей и задаваемые им вопросы, было ошибочным. И на протяжении всего процесса он заметил, что один факт постоянно ускользал от внимания, как бы избегался.

История не становится особенной, если всё идёт гладко. Мнения по делу Трауна разделились пополам. Кто-то настаивал на том, что закон есть закон и обстоятельства дела не оправдывают капитана. Другие полагали, что поступок Митта заслуживал награды. Были и те, кто попросту воздержался с целью посмотреть, что будет дальше. И мало того, что они не смогли определиться между собой, они ещё и не смогли определиться, к кому обращаться за окончательным решением. По всем правилам Императрица была глазами, ушами, и голосом Императора, а значит именно к ней положено было обращаться. Но вот вмешательство молодого принца и тот факт, что матушка ему не помешала, вызвало чувство, что до её прямого вмешательства отвечают они перед десятилетним мальчиком. Таким нехитрым образом самое простое дело дня зашло в тупик. В неловком молчании Митт отчётливо слышал, как кто-то, предположительно Хэккет, не особо старался сдерживать смех. Тогда, заняв место коммандера, Митт не просто знал, что ему делать. Он не знал, как это объяснить, но он буквально видел, что необходимо сделать. Европейский флот был под командованием человека, в совершенстве владеющего обороной, но не привыкшего атаковать. Митт видел это, и видел, что тот не упустит шанса догнать и добить бегущих британцев, видел острова, засаду, Митт видел победу, ещё до того, как отдал первый приказ. И сейчас, стоя перед лицом трибунала, он снова видел ситуацию словно со стороны. Он видел победу. Идя сюда, он был готов принять последствия, но это отнюдь не значило, что он не воспользуется ситуацией. А ситуация была явно в его пользу. Ренли, настоящий маленький диверсант, посеял хаос, чем сделал врагов Трауна, а трибунал был ничем иным как полем боя, и судьи с обвинителем были его противниками. Но главным козырем была, даже не зная об этом, была Габриэлла. Одно лишь присутствие Императрицы лишало судью верховной власти. В его руках были судьбы обвиняемых, но даже если Габриэлла не вмешивалась, она могла в любой момент, и это, Митт видел, давило на судью. Когда же в дело влез Ренли, тот окончательно потерял контроль над ситуацией. А что бывает с человеком, привыкшим держать ситуацию под контролем, когда его лишают контроля? Именно, он начинает нервничать, злиться, пытается этот контроль вернуть и, следственно, ошибается.

«Обвиняемый, мы получили убедительные доказательства того, что вы нарушили приказ, подняли бунт на корабле, подняли руку на дворянина и старшего офицера, и трусливо сбежали с поля боя. Этого достаточно чтобы вынести вам приговор. Желаете что-то сказать в свою защиту?»

Вот оно. Пока остальные озирались и выжидали, судья решил единолично объявить приговор, продемонстрировав, что он представляет здесь власть.

«Да, сэр. Я полностью согласен с изложенными прежде фактами и не отрицаю своей вины. Однако, мне бы хотелось уточнить некоторые моменты в вашем выводе. На теле коммандера Питта были обнаружены следы насилия или были свидетели, доложившие о факте насилия?»

Судья, честно говоря, такого вопроса не ожидал. Обычно все либо начинали молить, взывать к чувству сострадания, до хрипоты доказывать свою невиновность. Бывали и те, кто лишь заливался безумным хохотом, сведённые с ума произошедшим на войне. Судья ответил неуверенно.

«Нет. Никаких свидетельств…»

«Выходит, вы обвиняете меня в нанесении физического вреда сэру Питту, не имея никаких оснований?»

«Я не обвиняю…»

«Поднял руку на дворянина и старшего офицера. Ваши слова, не мои. Вам известно значение слова клевета?»

Дважды прерванный и так нагло обвинённый, судья окончательно вышел из себя и перешёл на крик.

«Да как вы смеете?!»

«Смею. И второе. Вы сказали о моём бегстве, но почему ни разу за время заседания не брался во внимание тот факт, что я вернулся с победой?»

«Это не имеет никакого отношения к процессу!»

«Неужели? Нашему флоту было приказано ликвидировать европейское морское присутствие в интересах Британии. Коммандер Питт оказался неспособен выполнить этот приказ. Но я не просто приказал отступать, как вы знаете. Я вынудил врага преследовать нас и воспользовался этим чтобы разбить его, и тем самым отстоял интересы Британии.»

«Не вам, капитан, решать, что в интересах Британии!»

«Тогда, может вам?»

Шах и мат. Лишённых чувства абсолютной власти из-за присутствия Императрицы, с расшатанным чувством контроля из-за вмешательства принца, и отчаянно желающий вернуть этот контроль перед лицом излишне наглого обвиняемого, судья совершил ту самую ошибку, к которой его подводил Траун. Он буквально прокричал «Да!» в лицо Митту, после чего зал погрузился в тишину. По сути, он только что заявил, что определяет интересы государства, в присутствии самой Императрицы. Наверняка, многие сейчас жалели, что на суде не продают орешки или прохладительные напитки, ведь ситуация обещала быть интересной. Настало время последнего шага, который обещал решить дальнейшую судьбу Митта. Терять ему было нечего, ведь его и так должны были приговорить. Повернувшись к Габриэлле, Траун учтиво поклонился.

«Как некогда сказала одна мудрая императрица, защищая офицера, нарушившего приказ, победителей не судят. Но это не верно. Ваше Величество, вы знаете о моих провинностях, которые я не отрицаю, и о моих успехах, которыми я горжусь. Перед лицом трибунала я вверяю свою судьбу в Ваши руки».

Отредактировано Mitt Thrawn (2016-11-03 03:24:36)

[npc]157[/npc]

Трибунал превратился в балаган. Габриэлла не подавала вида, но была крайне недовольна ходом этого процесса, бурность обсуждения которого просто зашкаливала. Невероятно - взрослые, умудренные опытом люди, велись на провокации капитана как малые дети. Вылиться это все могло только в одно..

- Да! - Кричит судья. Габриэлла переводит на него взгляд, смотрит вкрадчиво, но холодно. Повисшая в зале тишина вкупе с этим взглядом осадили бы любого - притих и мужчина, понявший вмиг, что только что сказал. Оправдываться было бы поздно и позорно. Благо, Габриэлла и не требовала оправданий - подобные слова были дороги для репутации любого дворянина. А она не занимала бы ту позицию, которой добилась, если бы давила окружающих ее дворян именем мужа.

Обращение капитана не заставляет себя долго ждать. Что же, в уме этому человеку не откажешь - он знал, куда давить и как использовать свои права. Габриэлла мысленно признает, что ее желание защитить Ренли от речей Митта было верным - Траун оказался великолепным манипулятором.

- Мне уже можно говорить? - Пылко и эмоционально шепчет Ренли. Маленький принц пышет праведным гневом, а пометки в его листе, на который бросила короткий взгляд Императрица, вызывают у нее улыбку.

- И что же ты им скажешь, Ренли? - Тихо интересуется она, благодаря небеса, что в этот раз ему хватило выдержки сначала спросить ее мнения.

- Питт ничего не сделал, чтобы исправить дело, он недостоин своего поста. Если его оправдывать, он еще людей погубит, прикрываясь званием. А Трауна надо оставить на флоте. Так, чтобы ему не пришлось нарушать закон.

- Хорошо, - говорит она, вдумчиво кивая и протягивая руку ладонью вверх - перед собой  и поверх стола, чтобы все видели. - Ты позволишь мне сообщить наше решение?

- Да, мама. Но я хочу поговорить с капитаном потом. И с адмиралом Хэккетом, он не боится говорить что думает, - мальчик кладет свою ладонь на руку матери.

Габриэлла же смотрит напротив, на адмирала, и размышляет о том, можно ли ему доверить разговор с Ренли. В этом возрасте всякое слово имеет вес для ребенка и способно повлиять на его мировоззрение. Императрица отбирала окружение сыновей тщательнейшим образом, и сейчас она не уверена. Этот мужчина слишком умен, а Ренли еще слишком мал, чтобы противиться подобному влиянию.

Впрочем, как верно бы сказал барон, он принц, и она не сможет прятать его за своей юбкой всю жизнь.

- Обещаю, - шепчет она, чуть сжимая детскую ладонь, прежде чем обратиться к остальным присутствующим. Их перешептывания вышли довольно длительными, но ожидание пойдет этим страстным головам только на пользу, да и для репутации Ренли будет полезно, если они увидят, что она прислушивается к мнению своего сына. Принца мало было воспитать - принцу нужно было дать крепкий фундамент, и лучшее, что могла сейчас сделать для этого его мать - проявлять к нему уважение.

- Спасибо, - Ренли улыбается матери, так, как может только он. Материнское сердце смягчается - не так часто ее средний сын радует ее настолько искренней благодарностью. Впрочем, ее слова едва ли понравятся ему - до тех пор, конечно, пока он не поймет скрытый под ними смысл. Она сжимает ладонь сына крепче, умоляя: "Верь мне". Балансировать между пониманием сына и интересами британской элиты - трудно и горько.

- Капитан Траун, - возвещает она громко и торжественно. Хорошо поставленный голос прерывает неуверенные шепотки, которые успели зародиться в зале, пока они с Ренли совещались. - Принесенная вами победа - гордость для нашего флота и всей Британии.

Однако судят его не за победу.

- Но не мне объяснять вам, человеку военному, важность дисциплины. Недопустимо, чтобы солдат в бою был вынужден выбирать между двумя командирами, и оправдать вас сегодня значило бы позволить многим другим, необученным и самоуверенным, перечить приказу. Вы, вне всяких сомнений, виновны в неподчинении своему командиру.

Но можно ли это назвать бунтом? Габриэлла далека от военных вопросов, но точно знает, что за выскочкой не может пойти весь флот, если этот выскочка не заслужил подобной чести. Она сама в некотором смысле выскочка, ловко избавившаяся от опеки отца и деда, хотя пятнадцать лет назад никто не рискнул бы поставить на тихую и покорную маркизу Маунтбеттен. Ей дали шанс, и она его не упустила, а сегодня у нее есть возможность дать шанс кому-то другому.

Она оборачивается к судье, позволяя ему принять удобное ей решение.

- Я рекомендую принять меры в отношении капитана Трауна в виде отстранения от службы и ареста на срок... - короткая пауза: Габриэлла не уверена, сколько действительно потребуется времени. - ..полгода. Я лично проконтролирую, чтобы условия его содержания были приемлемыми.

Приемлемыми, впрочем, должны быть даже не столько условия, сколько информационные источники и возможности коммуникации с окружающим миром. Именно за этим она и проследит.

Мужчины думают, что матери всего лишь создают уют и комфорт. Но они свирепы - и сделают всё, чтобы защитить своих детей. Капитан Траун - далеко не единственный манипулятор в зале суда. И он, к его чести, это понимает. Не только он думает на несколько шагов вперед и не только он смотрит на ситуацию со стороны. Императрица Габриэлла Британская - далеко не глупая женщина, потому что глупость стала бы непростительной слабостью для матери трех принцев. А капитан Траун может стать ей удобным. В свое время. Барон Нордберг, безусловно, был очень убедителен, когда речь шла об армии, но Бога ради, не время же совершенно - потому что в армии Британии есть такие вот Трауны и такие Хэккеты - не лучшее для принца окружение. И если капитана еще можно было вписать в свои планы, а влияние его постараться нивелировать, не без опаски, он, все же, был из тех, кто в нужный момент может утянуть одеяло на себя, то вот с контр-адмиралом было, безусловно, сложнее, а их верность не имеет границ и не измеряется годами. Это категория нематериальная. Только получить от них верность было сложно - Императрица бы не смогла, вероятно. Ренли, если правильно все устроить, шансы имел. С людьми военными всегда непросто, впрочем. И если в окружении принца появятся такие люди, а они, видимо, появятся, нужно было учитывать их. И влияние их, и их действия, и то, что организовывать подушку безопасности для сына будет необходимо в том числе на случай действий его окружения. Поэтому Колючка готовится заранее - и кредит доверия выдает малый. Но дает - как шанс. Хотя товарищам из морского флота будет привычнее понятие спасательного круга, наверное. Это не "божьею милостию" - это готовностью поддерживать своего ребенка. Даже если этой поддержке он может оказаться не рад, а гибкая и вежливая Императрица подпишет приказ о том, что полетят головы. В ее силах как спасти шею, так и перерубить ее. Пока все об этом помнят, с принцем будут вести себя аккуратно.

Ее Величество только разглядывает все то, что происходит вокруг - и делает выводы. Это та черта, с которой она, наверное, родилась. Императрица выводами не делится, но к контрмерам всегда готова. Без этого сложно было бы. Габриэлла запоминает. Окружающих и их реакцию. Но мало кто рискнет ей из-за подобного вставить палки в колеса. Во-первых, ее столь же уважают, сколь и опасаются - и это трезвый и деловой подход к вопросу. Во-вторых, она ни словом не нарушила закон Британской Империи. Оказала честь капитану? Возможно. Но не перешла судье дорогу - хотя запомнила, безусловно, его поведение. Габриэлла запоминает - чтобы в случае необходимости припомнить. Острым языком ли, ответной ли услугой с чужой стороны. Она не заставляет с собой считаться. Она просто делает все так, чтобы выхода иного не осталось. Габриэлла достаточно умна, чтобы не верить на слово каждому, кто дает ей его. Доставить Ее Величеству неудобство - крайне неосмотрительное действие. Пока же ничего такого не происходит, она доверяет - недостаточно, чтобы не настораживаться от желания сына поговорить, но достаточно, чтобы запомнить и помочь.

Быть матерью - значит иногда делать вещи, после которых твой ребенок не захочет с тобой разговаривать. Габриэлла это знала по себе. Во многом ощутила это еще с Кловисом - но он был мальчиком относительно легким в общении, а вот отыгрался, разумеется, Ренли. Нет, он, безусловно, славный и трогательный ребенок, особенно когда смотрит так и говорит те слова, от которых сердце любой матери растает - у Императрицы сердце не было ни каменным, ни железным, ни ледяным, просто его накрепко укрыло цветами да шипами: ни пригладить, ни дотронуться, только любоваться или срезать - но у сыновей была какая-то особая сила, позволяющая до Ее Величества достучаться и дотянуться. Даже если иногда они не хотят с ней разговаривать, а она иногда слишком откровенно вмешивается в их жизнь. В этот раз обошлось малой кровью - и Габриэлла благодарна сыну хотя бы за то доверие, которое он готов ей отмерить, за ту искреннюю благодарность, которой так редко ее одаривает. Доверие самостоятельного ребенка в особой фазе взросления - это сокровище. Не главный бриллиант в короне, но один из самых заметных. И улыбка у Ренли очень красивая. Это наверняка не в Чарльза. Сегодня мальчик сделал то, что делал не так часто - поучился у своей матери. Она учит внимательности, непредвзятости и принятию решений. Учит запоминать и искать подвох. Так обыкновенно львицы учат своих детенышей охоте. Проблема была в том, что маленький львенок привык гулять сам по себе, но сейчас готов был бы обидеться, но, вероятно, послушаться запрета. Смешно, Ренли - и послушаться запрета. Габриэлла дает сыну наслаждаться их общим триумфом, который воспримут скорее победой маленького принца - потому что он грамотно делегировал матери полномочия говорить от их лица. И раз уж обещала - и сын ее обещаниям верит, она слово держит.

Поэтому Ее Величество кивает аккуратно, показывая, что о своем обещании помнит - и поговорить Ренли может. Даже если характеристика "не боится говорить то, что думает" ее откровенно не устраивает.

- Передай, пожалуйста, капитану мое искреннее восхищение партией, но пусть впредь воздержится от превращения официальных разбирательств в вакханалию, Ренли, - потому что, дорогой мальчик, мы в ответе за тех, кого приручили - и каждый монарх отвечает за своего вассала. А с такими амбициозными и умными людьми отвечать придется за многое. Но союзник выгодный - даже если нет оснований ему сейчас доверять. Габриээла просто доверяет своему чутью и держит нос по ветру.