Ни поздняя ночь, ни плохая погода не были поводом прекращать работу, и даже в столь поздний час доки города Сальвадор были весьма оживлённым местом. Грузчики перевозили контейнеры и ящики из складов на прибывшие корабли, и выгружали с кораблей другие контейнеры и ящики, содержавшие самый разнообразный груз. В некоторых можно было обнаружить фрукты, в других были запчасти для ремонта автомобилей, одежда, оружие, и много чего ещё. Не всё из привозимого или вывозимого было законным, но так ли это важно, когда все махинации крышевались и выполнялись по указу самого Ренли Британского, даже если его имя и не афишировалось. Бывший адмирал наблюдал из окна своего рабочего кабинета на втором этаже одного из складов за рабочими. Свет фонарей освещал порт, но для работы Трауну этого было мало, и в его кабинете горела небольшая настольная лампа. Глаза его слипались, но бороться со сном помогала большая кружка горячего кофе и списки грузов, которые следовало вычитать и распределить. Непросто было набирать личную армию для принца из людей, не склонных доверять Британии или работающих исключительно за деньги, но правильное распределение даров и обещаний обещало упростить процесс. С одной стороны, Митту хотелось вновь оказаться на мостике «Химеры», и вести свою Армаду в бой, но в этом пропахшем нефтью и рыбой всеми забытом кабинете он делал дело куда более важное. Неизвестно, долго ли ему ещё предстоит жить в этом месте и когда принцу понадобятся услуги Трауна в другом месте, но привнести немного комфорта в своё серое жилище Митт всё же решил. Этот самый комфорт включал в себя замену старой раскладушки, стоявшей там ранее, на полноценную кровать и размещение на полках и ящиках нескольких статуэток ручной работы местных умельцев. Не роскошь, но жить можно. На стене напротив высоких окон висела карта мира, на которой флажками, фотографиями, листочками с заметками, и разноцветными нитками адмирал отмечал важные события, людей, и планы. От работы его отвлёк стук в дверь. Лишь немногие знали кто он такой и на кого они все работают, для рядовых рабочих он был лишь незначимым представителем анонимного нанимателя. Однако рабочие видели, то незначимый представитель часто крутится рядом с их начальством и предпочитали на всякий случай использовать вежливо-уважительное «сэр».

«Войди».

В кабинет вошёл молодой парень, одежда которого ничем не отличалась от одежды любого другого грузчика, но образ дополняла нашивка в виде зачёркнутого смайла на груди и кепка, стилизованная под морду собаки, со свисающими по бокам «ушами». Митт повернулся, ожидая от парня изложения причины столь позднего визита, но тот, казалось, забыл зачем пришёл и с любопытством разглядывал шрам на груди адмирала. Митт не стал застёгивать рубашку, но лишь напомнил парню о том, что тот зачем-то пожаловал.

«Я занят. Если ты пришёл молчать, то возвращайся к работе».

«А, точно. К вам это, какая-то женщина».

«Рыжая или брюнетка?»

Вопрос застал парня врасплох, но даже человек, чьих умственных способностей хватает лишь на то, чтобы не перепутать, какие грузы и куда переносить, способен отличить рыжую девушку от брюнетки.

«Рыжая… кажется».

«Проводи её ко мне».

Всего две женщины могли явиться в столь поздний час, его специалист по шпионажу и разведке или же… Митт имел диалог с Хайном несколько недель да этого, и тот доложился «отцу» о событиях в 11 секторе, о своих успехах и провалах, и догадывался, кем была рыжая женщина. Отложив документы в сторону, он передвинул ящик, служивший подобием стула, ближе к столу и ждал.

Отредактировано Mitt Thrawn (2016-10-18 01:45:25)

Их взгляды встретились при свете уличных фонарей, пробивавшимся в окно, и слова были не нужны. Встреча, которая не должна была состояться, если бы всё пошло как планировалось, состоялась, и никто не был ей удивлён. Вопросы, столь схожие, и столь разные, повисли в воздухе в ожидании ответов, которые адмирал давать не собирался. Пока. Вместо этого он встал и сделал шаг навстречу. Был ли он рад её видеть и что положено говорить любимой женщине после долгой разлуки? Было множество слов, множество фраз, но встретившиеся в тусклой комнате лёд и пламя были выше банальностей.

«Ты подвела меня».

В этих словах не было ни злости, ни обвинений. Лишь холодный и сырой факт, в тон погоды за окном. Да, Хайн рассказал, что прогнило что-то в Британском королевстве и из 11 сектора пришлось уносить ноги, но Митта мало интересовали оправдания. Его интересовали факты, настоящие причины. Что могло заставить столь умную женщину и подготовленного диверсанта бежать? Ещё два шага приблизили адмирала настолько, что запах женщины стал ощутимее въевшегося в стены запаха моря. Протянув руку, он коснулся её щеки, прикасаясь осторожно, словно к самому ценному произведению искусства в коллекции, затем опустил руку ниже, касаясь шеи, не сжимая, но придерживая.

«Я нашёл многих. А ты нашла нас. Поведай свою историю. Я хочу знать к чему готовиться».

Одним из качеств, которыми Митт восхищался в своей спутнице, была способность столь невозмутимо и естественно давать ответы на вопросы, куда более глубокие и ценные, при этом не давая прямого и понятного всем ответа. Нет, в её словах было больше, чем другие подозревали, и там, где другие видели лишь танцующее пламя, Траун видел картины вероятного будущего, и сейчас это будущее ему не нравилось. В этом смысле ваза, к которой приблизилась Элеонора, была похожа на неё больше чем можно было предположить. В них обеих Митт видел больше, вот только на разгадку загадки вазы у него впервые ушло несколько месяцев, а затем дело пошло быстрее, но загадку Элеоноры ему предстояло разгадывать до конца жизни. Увы, мир ждать не будет.

«Ты просишь дать тебе время, но кто бы дал его мне? Мир стремительно меняется и те, кто ещё вчера был союзником, сегодня отправлены в небытие и на стол ставятся новые фигуры. Моя цель больше чем просто государство, больше чем какой-то трон, и мне необходимо знать подробности. Пока мне достаточно и того, что ты сказала, но лучше бы ты открыла мне и другие детали до того, как станет поздно. Некогда жил человек, известный как Жуль Верн. Он писал сказки, которые людям нравились, но для них это были всего лишь сказки. Сегодня же мы окружены теми технологиями, что он описал в своих книгах. Сказка ожила и стала реальностью».

Без лишней суеты Митт взял из одного из множества ящичков два клочка бумаги, две булавки, ручку и нить. Повернувшись спиной к Элеоноре, он занялся своей картой мира, прикрепив к ней эти два клочка, один у Японии, другой в Бразилии, соединил их нитью, а сами клочки подписал как «сказка» и «ключ» соответственно. Не спеша поворачиваться, он продолжил мысль, параллельно рассматривая карту, другие такие пометки и нити, и размышляя, какие ещё могут быть связи.

«Р’Льех. Так я назвал одну свою подлодку. Полагаю, ты знаешь, из какой сказки это название… Иногда сказке лучше остаться сказкой. Скажи мне её название, и я буду знать, как вернуть её обратно на страницы истории».

Митт знал Элеонору не так давно, но изучил её достаточно хорошо, чтобы понимать, что её переход к другой теме мог иметь прямое отношение к предыдущей, или же был намёком на какое-то другое дело, или просто был очередным способом поиграть с адмиралом. Всё выше сказанное могло быть в любых комбинациях и в любой последовательности, и иногда казалось, что для того, чтобы понимать Элеонору, даже быть Элеонорой недостаточно. Когда Митт впервые пришёл к этому осознанию, он понял, что доставшийся ему неожиданный подарок судьбы куда интереснее, чем все встреченные им загадки.

«Доводилось ли мне заглядывать в сердца?»

Вопросы о событиях и их причинах были решены и, повернувшись, Митт взглянул на свою женщину, именно на женщину, а не подчинённую, наверное, впервые за эту ночь. Она была напротив него, не стояла, но и не сидела на столе, она была как бы между. И сегодня она была его полем боя.

«Конечно же ты знаешь о моей репутации, но позволь рассказать тебе из первых уст о том, как я веду войну».

Траун тоже умел играть в игры. Многие часто забывали о том, что Митт предпочитал войну умов и сердец, и уже многие годы он не встречал более достойного оппонента чем Элеонора, и после весьма приземлённых и банальных дел бразильских ему было просто необходимо вновь пройти по той грани, где пламя встречает лёд. Медленным шагом он направился к женщине, которую, почти наверняка, любил, и не отрывал взгляда от её глаз, а каждый шах сопровождался фразой.

«Всё начинается с простого. На каких сказках они выросли? Какие песни им пели? Какие стихи они читали? Какие картины они писали? То, как человек воспринимает мир, зависит от того, какую исходную информацию он получил, войдя в этот мир, и как эта информация наращивалась за всю его жизнь, за жизни поколений, развиваясь. За годы службы я сталкивался с русскими множество раз, и конечно же изучил их. Их историю, их песни, стихи, книги, всё то, что формирует их восприятие мира и определение себя».

Подойдя почти в плотную, Митт положил руки на грудь женщине, зажав между пальцами верхнюю пуговицу. Со стороны это напоминало игру в гляделки, негласное правило не отрывать взгляд. Но адмирал не был бы собой, если бы не был способен не глядя расстёгивать пуговицы, раздевая желанную женщину. Как и прежде, каждое действие сопровождалось рассказом.

«Встречаясь с ними на поле боя, я уже знаю, как они думают, как воспринимают сами себя и как они воспринимают меня. Я знаю, что они ожидают от меня, и поступаю в соответствии с их ожиданиями, тогда они лишь укрепляются в вере в свою правоту, и то подсознательное, о чём они даже и не догадываются, продолжает направлять их».

Пуговицы кончились, и руки адмирала скользнули вниз. Оторвать Элеонору от пола и одним плавным быстрым движением посадить её на стол полностью труда не составило. Задранные юбки не открыли большего, чем положено, но никак не мешали Митту гладить бёдра, поднимаясь выше, а сам адмирал приблизился настолько, что его губы практически касались алых губ гостьи. Но игра ещё не закончилась.

«Они продолжают верить в свою победу до самого конца. И лишь когда холодные воды тёмного океана смыкаются над их головами, скрюченные пальцы безуспешно тянутся к уже столь далёкому свету, и всепоглощающий страх охватывает сознание, последней мыслью к ним приходит понимание, что всё это время я использовал саму их суть против них. Вот как я воюю».

Вместо ожидаемого поцелуя Митт отклонился чуть в сторону и наклонился вперёд, касаясь щекой щеки, а губами – уха. Слова были тихими, на грани слышимости.

«Смотрел ли я в сердца? Представляю ли?»

Это была не первая их ночь, но не важно, сколько раз Митт касался её нежного тела, ощущал её тепло и ласки, каждый раз был для него особенным. Когда-то давно, ещё когда он верил в то, что нет участи благороднее, чем служить Императору Британии на поле боя, он был полон эмоций, желаний, переживаний. Война вытеснила идеализм вместе с эмоциями, закалив его как сталь, сделав тем, кем его знали последнее десятилетие. Стальной адмирал Стальной Армады, броню его души смогли пробить не вражеские пули, но тонкие женские пальцы, загадочная улыбка, и проникающий взгляд. С лёгкостью она пробуждала в нём давно дремавший огонь страсти, и адмирал каждый раз поддавался этому, разгорающемуся всё сильнее, яркому пламени. Его ласки были не частью стратегии, но продолжением его желания. До Элеоноры лишь одна женщина удостоилась такого отношения, такой любви и восхищения со стороны адмирала. Та, с которой он проводил большую часть дней и ночей. Та, кто повсюду сопровождала адмирала, была с ним в моменты триумфов и неудач. Была воплощением его стремлений и амбиций. Он знал каждый её уголок, каждый миллиметр, каждый звук. Его возлюбленная. Его «Химера».

Нет, Элеонора была не первой женщиной, которую он раздевал. Кадетки, инструктора, рядовые и офицеры, учёные, художницы, музыкантши, художницы, и многие другие. Подобно тому, как он собирал выдающиеся произведения искусства, он собирал женщин, владел ими, и забывал, когда приходило время. Бельё женщины, подумал Митт, соответствует её статусу. Не обязательно статусу, присвоенному ей социумом, но скорее статусу, который женщина определяла для себя сама. И хотя Митт ещё не раздевал ни одну императрицу или принцессу, он был уверен, что носили они примерно то же, что и Элеонора. Может, немного хуже.

Падение кружки прозвучало неожиданно громко в сложившейся интимной обстановке. Звук удара отразился эхом выстрела в ушах адмирала. На мгновение он вновь был там, смотрел в лицо женщине, слишком глупой для осознания величия его замыслов, в то время как его тело медленно принимало факт своей смерти, горячая кровь растекалась по груди под бронежилетом, являясь липким напоминанием его смертности. В тот день он умер, но был возвращён к жизни. Образ Ингрид покинул воображение Митта, и Элеонора вернулась. Полураздетая и безоружная, она была гораздо опаснее бывшего рыцаря его друга-принца. Она была другой, она видела вещи и понимала их так, как другим было не под силу. Он не был злопамятным, но когда инструмент исчерпает свою полезность, им больше не пользуются, и Ингрид с её взглядами не было места в его новой Империи. Элеонора же не была инструментом, но мастером, чья рука сможет предать форму мечтам адмирала после того, как очищающее пламя его гнева очистит некогда величайшее государство от гнили. И от того была ещё более желанна. Рука адмирала вернулась под юбки, без спешки стягивая кружево, ощущая трение практически невесомой ткани о гладкую кожу, вторая же вскользь коснулась по праву именуемых романтиками святыми холмами округлостей, прежде чем вновь оказаться у шеи Элеоноры. Её слова звучали загадкой, но в пылу страсти сомнения покинули адмирала, горячий поцелуй жадных губ подсказал ему ответ.

«Кто бы ни смотрел сейчас, пусть завидует. Возможность получить любую информацию моментально, без подготовки, делает тебя небрежным. Сила кроется в деталях, в связи, которой нет для тех, кто не умеет анализировать, не знает, на что именно обратить взгляд. Если кто-то сейчас смотрит, пусть смотрит, как сегодня я творю любовь, а завтра пусть увидит, как я сотворил историю, оставив их далеко в стороне. Если у них есть время смотреть, чем мы сейчас занимаются, они явно делают что-то не так. Или имеют крайне странные вкусы».

И всё же, если такая сила существует, в правильных руках она может стать настоящим бедствием. Способность в любой момент посмотреть на мир глазами врагов и союзников, узнать их мысли, стремления, желания. В руках того, кто пользуется этой силой как данностью, такая способность была опасной. В руках Митта, потратившего годы и годы на развитие схожих навыков, эта сила стала бы абсолютным оружием. Его армия наёмников и мятежников, набирающая силы и влияние на юге континента, его Армада, ждущая возвращения своего предводителя, его тайные и явные союзники, все они станут клинком его, воплощая его мечту о единой сильной империи, но именно такая способность позволила бы ему направлять этот клинок без промаха, разя врагов ещё до того, как они поймут свою участь. Он перестал бы быть просто адмиралом, совершенствующим искусство войны. Он стал бы Incipit Bellum Incarnati, The War Incarnate. Раскатистое эхо выкриков ‘Hail Thrawn’ гремело в его уме. Кто бы сейчас ни смотрел, он видел женщину, которую Митт желал и ценил, и видел в ней слабость адмирала. И это была бы смертельная ошибка. Она была другой, она видела вещи и понимала их так, как другим было не под силу. И когда она станет угрозой для воплощения великих замыслов, она с радостью отдаст свою жизнь, чтобы Митт мог двигаться дальше. Разорвав поцелуй, он покачал головой, отгоняя эти мысли. Сейчас это не имело значения, все поля боя, империи, заговоры, принцы, и прочие могут подождать, ведь сейчас на столе были не они, но женщина, куда более значимая. И не было ещё войны столь кровавой и жестокой, как женщина неудовлетворённая. Приложив немного усилий, Митт слегка подвинул её для удобства.

«Let them watch, for today we make love, and tomorrow we’ll make history».