Чёрная грязь отступила. Чёрная грязь оставила её в покое, возможно, только на время. Под расползшейся и исчезающей жижей проступил пол, вслед за ним – четыре стены. Наличие потолка Майя не проверяла, ибо её взгляд приковало возникшее перед ней «окно».
Оно было зеркалом на самом деле, но в нём не отражалась Майя. Поэтому она сочла его окном – не зеркалом.
Майя всхлипнула, прижалась лбом к стеклу, беспомощно надавила на него ладонями, надеясь пробить эту стену, но ничего не произошло.
– Зачем ты умер? – устало спросила она, избегая смотреть в чужие тёмные глаза. Ей было больно видеть не тот полутруп, который она пыталась удержать на этом свете ещё пару дней, но провалилась во всех своих начинаний, а человека, который когда-то накинул на неё свою куртку и вынес из разрушенного города. Уже подточенного болезнью, но не сдавшегося. С тёмными провалами глаз, но без того измождения, что давило на Майю последние годы.
Потому что будущее неизменно.
Эти глаза тоже погаснут, из них так же будет смотреть на Майю пустота, заставляя её страдать. Этот Джейк, кем бы он ни был, тоже умрёт – по-другому в этом мире быть не может.
К тому же, если он здесь, она абсолютно точно мертва.
– Девочка. – чужой хриплый голос раздался у неё над ухом, и Майе показалось, что она всё-таки проломила это чёртово стекло. Она вскинула голову – нет, прозрачная стена до сих пор разделяла их, но теперь Джейк тоже прижался к стеклу, словно пытаясь обнять Майю.
Или хотя бы изобразить объятия.
– Знаешь, сколько мне лет? – горько спросила Майя, и Джейк по ту сторону медленно покачал головой. – Двадцать один год. Ты умер два года назад. Ты гнил около года, пока не опустил руки. И я сказала тебе: «Я не смогу жить без тебя, потому что не знаю, как». Я не врала. Я просила тебя остаться, но ты умер. И я умерла вместе с тобой.
Она прижалась лбом к стеклу ещё сильнее и зашептала почти беззвучно. Чтобы понять её, нужно было читать по губам, потому что бессильная тоска лишала её голоса.
– Девятый круг ада – предатели, и, надеюсь, ты нашёл себе новых друзей. Радуйся, что от моего Лимба до тебя слишком далеко.
Майя хотела сказать «я бы заставила тебя мучиться в десять раз сильнее», но промолчала.
Джейк с видимым усилием отнял руку от стекла там, где с другой стороны его касалась ладонь Майи и постучал указательным пальцем по стенке напротив лба своей воспитанницы.
– Я здесь из-за тебя.
Майя шарахнулась от стекла, всё ещё не отрывая от него тёплых ладоней, и тут же ощетинилась, как было раньше, когда он делал что-то, что не укладывалось в привычную для неё картину мира.
– Может, хватит уже врать?
– Может, хватит уже врать? – передразнил её Джейк и снова коснулся стекла в том месте, где на него опиралась Майя. – Разве ты хоть раз меня слушала?
– А ты говорил что-то? – огрызнулась Майя и натолкнулась на чужой спокойный взгляд. Изучающий. Непоколебимый.
Так же она смотрела на людей после его смерти, украв эту черту у мертвеца.
– «Выжившему жить за двоих». – без улыбки тихо ответил ей мертвец, и Майя задрожала.

Когда-то он сказал то же самое, и между ними снова была проведена черта, снова отделившая мёртвое от живого. Обречённого от здорового.
После этих слов Джейк сдался и больше не цеплялся за жизнь, Майя снова грубила ему и ненавидела, но теперь – за то, что опустил руки.
Она хотела выбросить из головы все слова про выжившего, попытаться перейти черту, но Джейк уходил от неё, отдалялся и продолжал напоминать твёрдым взглядом сказанную истину. Он выстроил вокруг себя точно такую же стеклянную стену – невидимую и несокрушимую, и твёрдо её держался. Он отгородил себя от жизни, чтобы ему не было больно умирать.
В такие моменты Майе хотелось пустить себе пулю в голову, чтобы заставить его жить.
Потом она смирилась тоже. На это у неё были ещё два года.
Много позже даже события, которые могли повернуть их нейтральную вражду к дружбе, казалось, не существовали никогда. Джейк раз и навсегда стал фигурой без личностных симпатий.
«Он никогда меня не любил», повторяла себе Майя, «И я никогда не любила его».¹
Выжившему пришлось жить за двоих, как он и предупредил. Поэтому Майя заставила себя забыть о том, что помешало бы ей исполнить заданное ей предназначение.

– Помнишь, почему я это сказал? – и Майя кивнула, кусая губу.
Эти воспоминания она постаралась изгнать, чтобы они не свели её в могилу.
Эту привязанность она отправила в чужой гроб, чтобы не сжечь себя на похоронах, как поступают индийские вдовы.
Она закрыла эти вещи похоронным саваном, дабы не обращать на них внимания, но они остались при ней, повисая на её плечах тяжким грузом. Они продолжали давить на неё, хотя Майя уже не понимала, почему ей так больно и горько.
Она спряталась от проблемы, не пытаясь её решить. Сделав вид, что разорвала цепи, Хисау Майя только сильнее приковала себя к чужому гробу, вместе с прошлым похоронив и собственное будущее.
Она думала, что так у неё получится исполнить последнее желание дорогого ей человека.
Однако, быть может, мертвец всё это время хотел не этого.
– У меня был выбор. – глухо отозвался Джейк в ответ на её испуганный взгляд. – Плюнуть на всё или спасти хоть одну жизнь в обмен на те, которые отняла моя страна. Догадываешься, что я выбрал?
Майя кивнула – глаза её заволокли слёзы, чужое лицо расплывалось и таяло.
– Но я ошибся. Не в выборе. В реализации. – солдат оставался спокойным, каясь в грехах, пока Майя жадно смотрела на него сквозь слёзы. – Я думал, что мы должны держаться друг от друга подальше. Что привязанность нас погубит. Я пошёл против жизни, и чем это кончилось?
Всё было так.
Солдат всё время знал, что ему осталось жить совсем недолго. Поэтому он обрывал все связи и привязанности, чтобы не оставить после себя несчастного человека. Он не пытался стать отцом или другом, он просто хотел уйти как можно незаметнее.
Однако, он не учёл, что незакрытые двери всегда притянут кого-то к себе. И он переоценил силы девочки, на которую взвалил такой груз.
Поэтому он вернулся.
– Ты не обязана жить для меня, из-за меня или вопреки мне, просто живи. Наша с тобой жизнь закончилась не потому, что ты плохая или я ужасен, так вышло и тебя ещё не раз разлучат с людьми, но ты должна продолжать идти вперёд. Истории рано или поздно заканчиваются, но жизнь идёт дальше. И ты иди с ней, не останавливаясь, ибо стоячая вода гниёт. Если нам суждено будет встретиться, мы встретимся, но не сейчас, а в своё время. По крайней мере, теперь ты знаешь, что это возможно. Тебе понятен мой приказ, девочка?
Майя ещё раз прижалась к стеклу, закрыла глаза и шепнула беззвучное «да». За стеклом зашуршала ткань, и чужой голос снова раздался над её ухом:
– Знаешь, какой я? – в голосе Джейка чудилась улыбка.
Майя смахнула слёзы, кивнула и прошептала свой прежний ответ:
– Надеюсь когда-нибудь узнать.
Треск зеркальной поверхности не позволил ей разглядеть его лицо в последний раз – зеркало раскололось и обрушилось, открывая за собой проход. Прошлое хотело её отпустить и услужливо открывало дорогу к будущему.

---

1 - под этим понятием подразумеваются обычные тёплые отношения близких людей, лучших друзей и тому подобного

Отредактировано Maya Bayern (2015-11-07 18:22:55)

После того, как дверь в которую она вошла, растворилась за её спиной, Майя осталась в темноте – глухой и непрошибаемой, яркой до боли в глазах. Но то была её темнота, её родная темнота под пиджаком Джейка, из которой не выступят лица врагов и в которой не скрываются чудовища из-под кровати. С этого момента – да, именно с этого – Майя поняла, что теперь конец близок.
Когда тьма начала отступать, Майя поняла, почему.

Она заключена в зеркало, как иные – в тюрьму, она видела мир за зеркальной гладью, и болезненно-чётко осознавала, что это её мир, её собственный мирок, родной и привычный до дрожи в коленках. Зеркальная гладь казалась обманчиво-хрупкой, однако, выпусти в неё хоть все патроны, она не рассыпалась бы. Не-зеркальная Майя в Зазеркалье. Чужеродный элемент.
Оборачиваясь назад, она видела не собственную квартиру в Нео-Токио и даже не дом господ, она видела старую школу, видела до боли знакомый дом с заросшим газоном, видела ещё что-то. Как будто её прошлое склеилось в этот фрагментарный мирок, серый и пыльный, забытый и ненужный, сломанный и покинутый.
А вообще-то, она вроде бы мертва. Ей самое место в этом мире.
Майя бросила последний взгляд на комнату за стеклянной стеной и развернулась к ней спиной, шагнув в пыльный мирок.

…Пустой серый класс, причём не тот, где учится Майя-малышка, кажется, кабинет музыки с расставленными пюпитрами и простенькими инструментами для начальной школы. Любовно приготовленный обед, уложенный в красивую коробку. Жалкие двадцать килограммов веса в сарафанчике с утёнком.
– Почему ты ешь одна? – Майя присела на край соседней парты, сложив руки на груди.
Майя-малышка смотрела в окно и уминала любовно приготовленный обед.
– У меня нет папы. – буркнула она, прожевав очередной кусок, потому что хорошие девочки не говорят с набитым ртом. – А их мамы говорят про мою плохие слова.
Ей семь лет, и она прекрасно знает, что она – неправильная.
Ей семь лет, и пару дней назад она кинула в чужую мать комок грязи, забравшись на забор.
– А ребята? – спросила Майя, жадно изучая такое знакомое лицо. – Они тоже?
Майя-малышка посмотрела на неё с удивлением и дёрнула плечом.
– Да нет. Они вроде даже дружат со мной. Но я лучше тут одна посижу.
– Почему?
– Когда я одна, думается лучше. – пробурчала Майя-малышка и снова набила рот.
Майя потрепала её по голове, коснулась пальцем знакомой родинки и вышла из класса.

…Майе-подростку пятнадцать лет, её город пахнет кровью и разрухой, а на неё до конца жизни косились бы знакомые, если бы её район не вычистили почти до основания – нет там теперь знакомых. Она снова неправильная, потому что соизволила не умереть и живёт с британским солдатом.
Футболка ей велика настолько, что с плеч сваливается, а края грубо обрезанных штанов, утянутых поясом так, чтобы не сваливались с узких девичьих бёдер, лохматятся нитками – некому даже подшить край.
Майя-подросток мыла посуду, зло закусив губу.
Ей пятнадцать, и она получила подзатыльник за то, что попыталась делить на ноль, а британский солдат ничерта не понимает в математике, чтобы авторитетно объяснить, почему так делать нельзя.
Майя-подросток обернулась, бросила взгляд на прислонившуюся к стене Майю, усмехнулась и отставила тарелку.
– Умеешь стрелять, да? – спросила она на британском, ещё с лёгким акцентом.
Майя-взрослая настолько была увлечена разглядыванием её худого тельца в мешковатых тряпках, что вопрос благополучно пропустила.
– Прости, что?
– Умеешь стрелять? – Майя-подросток чуть повысила голос, сердитый воробушек, уже научившийся больно клеваться.
– Умею. – вздохнула Майя-взрослая.
– И как? – Майя-подросток вытерла руки полотенцем.
– Что «как»?
– Кого уже убила? – глаза той Майи сердитые, она встрёпанная, она получила подзатыльник и уверена, что запрет о делении на ноль – необоснованный и глупый, как всё, что исходит от Джейка.
Майя-взрослая только вздохнула.
– Ну ты и неудачница. – нетерпеливо отозвалась Майя-подросток. – Может, хоть совет дашь?
– Какой? – Майя-взрослая посмотрела на неё с явным удивлением.
– Какой, какой! Хоть какой-то! Ты же это всё уже пережила.
Майя-взрослая оторвалась от стены, шагнула к самой себе, знакомым жестом потрепала по голове, проверяя, не наставил ли доброжелательный Джейк шишек.
Какой совет ей дать?
– Дели на ноль, девочка. – Майя усмехнулась. – Бунтуй, пока можешь. И береги его. Прошу тебя.

…Огонёк ночника постепенно гас. Заботливо подстриженная макушка маячила где-то на коленях, Майя-ребёнок до сих пор бунтовала и не хотела засыпать, даже у неё – Майи-взрослой – на руках. В итоге она заставила старшую сесть на пол, и устроилась головой на её коленках, кося упрямо поблескивающим глазом.
– А что бывает после конца сказок? – спросила она, когда Майя закончила читать.
– Долгая и счастливая жизнь.
– А что ещё?
– Тебе мало, малышка?
– Конечно! Не бывает же так, чтоб потом ничего совсем не происходило.
Майя только вздохнула, не зная, как объяснить, что даже «жили долго и счастливо» – обычная ложь. Майя-ребёнок заёрзала у неё на коленях.
– Ну что ещё, чудо? На горшок хочешь?
– Неа. – протянула Майя-ребёнок, заинтересованно заглядывая ей в глаза. – Скажи, а ты видела рыцарей? Как в сказках?
– Неа. – в тон ей отозвалась Майя-взрослая. – Только солдат.
Майя-ребёнок разочарованно вздохнула.
– Солдат и я видела. Вон, – она махнула рукой в сторону ящика с игрушками, – Стоит один.
– И ещё увидишь, – вздохнула Майя-взрослая, поцеловав её в макушку.
«Сколько ужасов ты навидаешься – самой страшно…»

…Майя-подросток зевнула и подгребла к себе поближе пистолет, с которым почти не расставалась, даже несмотря на то, что он не заряжен.
– Как это, умирать? – спросила она, упрямо смотря на тёмную фигуру напротив.
– Понятия не имею, – горько улыбнулась Майя-взрослая. – Я даже не помню, как умерла.
– Неудачница, – снова повторила Майя-подросток, прижимая к груди свою новую игрушку. – Я бы всё запомнила.
– Как это, быть осколком памяти? – спросила Майя-взрослая, не надеясь на ответ.
– Постоянно общаться с трупами. – схамила ей Майя из противоположного угла.
– А если правда? – терпеливо – с ней иначе нельзя.
– Точно так же, как тебе. – Майя-подросток баюкала на руках любимый пистолет. – Только в зеркале не отражаюсь.

…Зеркало её преследовало.
Оно появлялось на каждой стене этого мира, оно назойливо показывало одни и те же вещи, но Майя игнорировала его. Она давно и прочно поняла, что в нём не отражается, зачем бередить себя?
Она – призрак мёртвого человека, оставшийся на изнанке зеркала. Отражение без хозяина.
Отражение не может появиться, если оригинал не подойдёт к зеркалу.
К её зеркалу некому подходить.

…Майе-малышке в одиночестве думается легче, а Майя-подросток ещё не отучилась делить на ноль. Вместе они коротали дни в пыльном мирке, слушая Майю-взрослую.
Майя-малышка не умела сердиться, пока умела только упрямствовать и не укладываться спать без рассказа о рыцарях.
Майя-подросток везде таскала с собой пистолет, называла Майю-взрослую неудачницей, но иногда слушала сказки о рыцарях вместе с ней.
Майя-взрослая не умела ничего из этого, кроме как рассказывать сказки.
И в рыцарей она, конечно же, не верила.

Она не отражается в зеркале, ей не выбраться отсюда.

– Неправда, – однажды сказала Майя-подросток. – Неправда.
– Что? – Майя-взрослая, баюкавшая на коленях себя-ребёнка, недоуменно подняла голову.
– Ты отражаешься. – безапелляционно заявила Майя-подросток.
Они сидели в одной из комнат этого перемешанного мира, укладывая Майю-ребёнка спать – похоже, сон здесь требовался только ей, да Майе-подростку иногда.
– Перестань, – Майя-взрослая покачала головой. – Я же знаю.
– Неудачница, – огрызнулась Майя-подросток, – Ты просто не видишь.

…Зеркало не пришлось искать долго, оно всегда рядом.
Майя-взрослая сжимала в одной руке ладошку сонной семилетней Майи, а Майя-которой-пятнадцать держалась за её локоть с самым независимым видом.
Майя-взрослая смотрела – и не видела отражения.
Где-то там должна быть она сама, разучившаяся делить на ноль, сдавшаяся и отказавшаяся от жизни. Где-то там она потерялась сама.
– Не вижу. – устало констатировала она очевидный для себя факт.
– А мы видим. – буркнула Майя-подросток. – Ты до сих пор отражаешься.
Майя вдруг болезненно осознала, как хочет выбраться наружу.
Майя прислонилась лбом к зеркальной поверхности и шепнула своё собственное имя.
Она-за-стеклом не слышит. Она-за-стеклом сдалась и умерла.
Она не существует, но Майя, которая прожила вечность рядом с собой в разном времени, это исправит.
Она снова научится делить на ноль.
– Ты слишком долго спишь, Майя, – упрямство, подобное тому, что она слышала от двух себя, распрямилось в ней тугой пружиной. – Но пора просыпаться.

Кулак прошиб зеркальную поверхность легче, чем пробила бы его пуля.