- Так и будешь лежать тут? – чересчур знакомый, но такой непривычный со стороны голос прозвучал в пугающей тишине погибшего мира. Сквозь серую мглу, затянувшую Берлин, она видела алые, едва ли не пылающие кровавым светом глаза, что смотрели на неё с осуждением.
- Ох, ну давай, давай, детка! Вставай, отряхнись, сплюнь на землю, как это бывало и раньше, и пошли, - помогая подняться, она тянет руку Гретчен на себя, а после кокетливо наклоняет голову на бок, чтобы лучше рассмотреть сноходца.
- Ну и потрепало же тебя – живого места нет, - фигурка обходит дрожащую и бледную, словно призрак, Кримхильд, цокая языком, снимая ладошкой слои пепла с плеч и волос. Она картинно сдувает его со своих кистей, но нет ветра, что подхватит легчайшие частицы, да унесёт их в даль.
- Ничего не осталось…, - тихий шелест – не голос – покидает уста покойницы не телом, но духом. Она потеряла всякую надежду, всякое желание продолжать этот бессмысленный путь, не приносящий ничего, кроме боли.
- Несёшь абсолютную чушь! – тут же перебивает её жительница монохромных руин, - У тебя есть я. Разве тебе когда-либо по-настоящему был нужен кто-то ещё? – вопросительно изогнутая бровь ставит вопрос ребром.
- Захари…, - женщина едва стоит на ногах – те предательски дрожат при любой попытке сделать шаг, но спутница, не спрашивая разрешений, подхватывает ту под плечо и волочит на себе вниз по улице. Разбитые витрины с оплавившимися манекенами, остовы машин и тени погибших сопровождают их на протяжении всей дороги.
- Этот болван тебе и вправду дорог? – громко хмыкает красотка, поправляя упавшую на глаза челку, - Помнится, ты с большой охотой оставила его в «прошлой жизни», как начала своё восхождение по карьерной лестнице.
- Но совсем недавно он…, - перед глазами проносятся картинки болезненного расставания: печальный взгляд байкера и его неумелая попытка казаться жестким, безразличным к выбору молоденькой девушки, что променяла чопер на погоны.
- Он уже другой человек, - вновь лезвие топора правды врезается в трухлявую древесину рассуждений, разбрасывая щепки сомнений, развоплощая некогда «стальные доводы» до уровня «бреда» и «небылиц», - Быть может, хороший, но другой. Старый друг, - печальная ухмылка кажется Кримхильд зияющей трещиной, что ломает маску сильной женщины на её спутнице.
- Мама и папа, - угольки глаз сверлят бетонные плиты под ногами, туда же падают и слёзы, что оставили на щеках мокрые дорожки.
- Тише-тише, девочка. Мы с тобой уже сами не молоды и должны понимать: рано или поздно старуха с косой добралась бы и до них, - смахивая очередную капельку с лица хромающей, успокаивает женщина, - В конце концов, ты просто боишься, что останешься одна, ведь так? – несмотря на весь покой, коим сквозят её речи, в глазах проводника также проглядывается предательская влага.
- Да, - нехотя признаёт генерал-майор, стараясь распрямиться, собрать остатки сил, пойти прямо, хотя бы постараться держать спину, но тщетно. Запинается о кусочек бетона, теряет равновесие и едва ли не целует пепел вновь.
- Тогда мы тоже были одни, - подруга крепко держит повисшую тюком Криму, - Никого рядом. Ни единой души. Но ведь выжили. Ведь добрались! – победоносно признаёт отражение, но голос уже не стоек, не строптив – в нём читается боль пережитого. И лицо её обретает схожесть с пересушенной глиной – сотни крохотных трещинок пробегают нестройными рядами по поверхности, образуя сетчатый узор.
- И пусть тебе было непросто, ты шла дальше: боролась, спасала родную страну от гениального психопата, коротала ночи с красавцами-офицерами…, - и с каждым словом её тон становился всё тише, а в голосе слышался надрыв едва сдерживаемого потока слёз, - Который, как оказалось, убил тысячи невинных сослуживцев. Но ведь дальше будет лучше. Ведь будет? – уже не утверждает, но смиренно вопрошает попутчица, позволяя капели пролиться на обезвоженные земли, - Ведь… будет? – из сильной и жизнерадостной женщины она превратилась в кроху, запертую в неподходящем сосуде, в ребёнка, которому так сильно была нужна помощь. Гораздо больше, чем самой Кримхильд.
- Конечно будет, - шепчет та, кладя трещащую при каждом движении ладонь на свой животик. Словно делясь радостной вестью с супругом, скиталица широко улыбается, сильнее прижимая к себе едва ли способную двигаться копию.
- Спасибо, - было сказано через невероятные усилия. Фигурка вытягивает свои пересохшие губы в вымученной улыбке, а после застывает, теряя всякие признаки живого существа, становясь изваянием.
- И тебе, - Кримхильд касается губами грубой обожженной поверхности, а затем устремляется вниз – к туннелям метрополитена. И пусть сейчас на этом свете не осталось никого, кто мог бы упрекнуть её за безбилетный проход, офицер достаёт из кармана тёплую монетку, чтобы оставить её в качестве платы.
Тьма вокруг сгущается, поглощая героиню сказки, унося её в подземный мир в пасти ревущего зверя.
- Следующая остановка…
