С момента нашего последнего визита, эта пара проделала огромный путь, на котором встречала множество препятствий и невзгод, на котором находила надежду и тепло, бережно растила веру в себе и доверие друг к другу. Они больше не были чужими людьми, не были двумя странниками жизни, которых насильно запрягли в одну сбрую.

- Ксиу, - его голос звучит непривычно мягко, стоит Джиану произнести знакомое имя, - дай-ка это сюда, - мужчина берёт из рук спутницы небольшой рюкзачок, доверху забитый всяческой снедью. Он отнюдь не тяжёлый, но когда ты проделываешь многочасовые переходы по российским лесам, тяжёлым покажется даже ложка в кармане.

Свежевыпавший снег превратил лес в настоящую сказку. Он кажется нереальным, вымышленным, словно бы сошедшим с картины, но китайцы уже успели привыкнуть к окружающим красотам, а потому бредут, уставившись кто куда. Мечтательная «Ксюша» разглядывает пролетающих в небесах птиц, порой выкрикивая вслух их названия, а «Женя» тем временем проверяет палкой наст, прокладывая маршрут и таща за собой санки, на которые и сгрузил всю тяжёлую поклажу. Детская забава изрядно экономила силы.

Майор делает очередной шаг вперёд, останавливается, чтобы обернуться и бросить лишний взгляд на близкого человека. Он в который раз подмечает, как той идут меха муфты, с трудом добытой в торгах на одном из сельских базаров. Холода, пришедшие на смену дождливой осени вынудили беглецов на время остановить свой ход и найти себе дело, чтобы скопить на тёплые куртки, шапки и шарфы. Но задерживаться по-долгу на одном месте они не хотели, а потому двигались дальше. Электронные письма, что так редко удавалось получить от родни Лан, огорчали своим содержанием: Пекин превратился в разодранный гражданской войной полутруп, что медленно, но верно загнивал от нехватки еды и медикаментов. В начале месяца с севера двинулись войска Русских, по всей видимости решивших захватить для себя кусочек Поднебесной, что делало в свою очередь продвижение через Казахстан едва ли не суицидальной миссией.

Он не сказал ей ни слова: просто повёл кружным путём через центр России, надеясь, что к тому моменту, как они доберутся до Красноярска, война поутихнет. А пока пусть идёт следом, да думает, что вскоре их ждут степи Казахстана – читать названия на указателях Лау так и не научилась.

И вдруг картину мирного пейзажа искажает пронзительный рёв: военный самолёт проносится над головами путников, едва ли не задевая сосны и ели. Намётанный взгляд майора тут же видит в этом недобрый знак:

- Ложись, - крепко сжимает предплечье подруги, да окунает их обоих в снег. Раздаётся глухой хлопок: не летят во все стороны детали, нет ярчайшей вспышки. Стальная птица из последних сил садится в мягкий снег, что стремительно тает под её «животом». Сунь ловит на себе ошарашенный взгляд Ксиу, аккуратно встаёт сам, затем помогает подняться и ей. В его мыслях сейчас борются долг, любопытство и животная натура, шепчущая, что идти к месту падения чертовски опасно. Майор замирает в нерешительности, продолжая машинально отряхивать с себя снег.

Они были так далеко от поля боя, так далеко от взрывов и смерти – в глухой дали от больших городов и линии фронта. Они были так далеко, но даже здесь, в девственно чистых лесах мир напомнил им: от войны не спрячешься, не сбежишь.

Стальная птица ждала их в каких-то ста метрах за небольшим холмом, что был припорошен свежим снежком. Отведи взгляд, пройди мимо, сделай вид, что ничего не было – так будет проще, знал Сунь. Но Ксиу ещё не была испорчена службой, а потому инстинктивно стремилась на помощь, совершенно не заботясь о том, враг на той стороне или союзник.

«А своих здесь быть и не может – слишком уж далеко мы от родных краёв».

Он глядел в её перепуганные глаза с холодным спокойствием, что свойственно человеку, не раз отнявшему жизнь на поле боя:
- Стой здесь, Ксиу. Стой и даже не думай идти туда: сейчас кругом война. Война, на которой русские будут стрелять в любого, кто похож на детей поднебесной, и ты не сможешь выдать себя за казаха или якута, - его тон не терпел пререканий, а взгляд выражал полную уверенность в своих словах.

Спешным шагом майор двинулся в сторону крушения, периодически заглядывая за плечо, чтобы убедиться в том, что его спутница не нарушит «приказ». Там – за чистым снегом, у опушки леса лежала громада истребителя, чей корпус был погнут и оцарапан. Он видел человека, что выбирался сейчас из кабины, а после вытаскивал тело первого пилота, опуская то в снег и, по всей видимости, снимая с покойного остатки амуниции: пакет документов и табельное оружие.

Джиан с опаской вновь скрылся за холмом, а после повернулся к цветочнице, но той уже и след простыл…

Джиан в который раз за свою жизнь мысленно проклял сердобольный женский род, готовый с пеной у рта бороться за жизни совершенно незнакомых и безразличных им людей. Её жизнь на собственных весах майора не имела равных для обмена, не могла быть променяна на десяток, сотню, тысячу незнакомцев. Не они молчаливо брели с ним сквозь леса и степи, не они проходили реки вброд, не они рассказывали истории и небылицы ночами у костра. Не они.

Сунь отчётливо видит блеснувшее в свете солнца дуло в руках молодого человека. Сейчас оно смотрит на лежащего у земли, но уже через мгновение после окрика находит для себя новую цель. И китаец не может стоять в стороне, видя, как девушка падает на белоснежный наст, словно подкошенная. Не было слышно выстрелов, не было видно вспышек, но воображение уже само нарисовало всё в голове майора, приготовило его к худшему, вскипятило кровь и дало сил ринуться навстречу опасности. Словно дикий зверь – барс или исхудавший волк, он несётся к русскому, проваливаясь по колено в снег, но тут же едва ли не выпрыгивая на всех четверых. На его лице хищный оскал, а в глазах играет пламя пожарищ, что эхом горят в сотнях миль к югу – на поле боевых действий. Всё это происходит в абсолютной тишине, нарушаемой лишь скрипом снега, да завыванием ветров.

Джиан уже не вспомнит, как ему удалось добраться до своей жертвы, не привлеча внимания той, как в его руках оказался походный нож, как лезвие пронзило сердце голубоглазого юноши, а его орудие упало в холодный снег. Но он будет помнить тепло чужой крови на своих руках, остекленевший взгляд покойного и рваную рану на его груди, он будет помнить его последний вздох – хриплый, булькающий, задыхающийся. Он будет помнить это, но лишь до того мгновения, как ринется к своей спутнице.

- Ксиу! Ксиу, очнись! – надрывно выкрикивал он, заглядывая в лицо той. Когда паника пройдёт, Сунь услышит её мерное, спокойное дыхание. Так дышат только живые, но очень уставшие люди, - Дура… вот же дура! – падая в снег и смеясь в небо, бормочет он.

«Не потерял».

Одно чуткое касание разрывает грань между «есть» и «возможно». Одно нежное прикосновение, и белёсый снег уступает место золоту песков, а после и затхлому сараю, в глубине которого его ждут ужас и смерть.

Чувства приходят к Джиану не сразу: сначала он слышит своё дыхание – прерывистое и тяжёлое, после ощущает твёрдые доски под спиной, слабость во всём теле, тёплую липкую жидкость где-то у сердца, а следом его глаза смотрят на залитую слезами мордашку Ксиу. Вкус железа на языке недвусмысленно намекает: старуха с косой уже стоит рядом, натачивая свой инструмент и украдкой бросая взгляды на своего клиента и его провожатаев.

- Ксюшка, - сипит Сунь, чьё лицо искажено удивлением и страхом, - Кси…, - выдыхает он, а после заливается душераздирающим кашлем, пачкая её одежды в крови. Он никогда не был так беспомощен, как сейчас, никогда не ощущал себя безвольным телом, повисшим на руках у женщины. Темнота постепенно скрывает её лицо, топит его и весь окружающий мир во мгле, уносит с собой образы и звуки, запахи и последние капли сознания.

Он находит себя на холодном снегу – лицом прямо в белоснежном крошеве. Вокруг не слышно голосов птиц, ни песни ветра, ни шуршания мелкой живности, пусть та и должна была попрятаться при падении стального крыла. Мир словно замер, застыл в одном единственном кадре, который сердобольный монтажер посчитал за брак плёнки.

Он спешит подняться, но руки проваливаются под наст и его щека вновь находит снежную «перину». Струйка крови тихонько прокладывает себе русло из ноздри. Мужчина глубоко дышит, втягивая в себя литры морозного воздуха, пропитанного запахом хвойного леса. Где-то на краешке сознания пляшет мысль: «Меня больше нет».

Сон. Каждое её слово – словно удар молота по толстому стеклу купола: мерный, звонкий, но слышимый будто сквозь толщу океанских вод. Каждое её слово образует трещину между «здесь» и «там», прокладывает невидимую дорогу назад – к жизни.

Солоноватый вкус крови так и не покинул его, как и ощущение реальности всего происходящего. Он видел, он чувствовал, он помнил об этом мгновении также отчётливо, словно о вчерашнем дне.

- Я тут, цветочница, - прошелестел его голос, и дрожащая рука коснулась пухлой щёчки, - Я не сплю, - успокаивал он и её, и себя. В голове всё ещё звенели колокола, а желудок грозился вытолкнуть из себя скудный завтрак путешественника, но Сунь всё же медленно, пошатываясь и дрожа встаёт со своей снежной колыбели. Перед ним всё то же поле, всё та же сцена. Единственным ярким пятном изменения в ней служит алая лужа крови под издохшим незнакомцем.

- Прости, приятель – мы на войне, - шепчет он покойному, а после оборачивается к побледневшей соотечественнице, - Я боюсь, что у меня лихорадка, Ксюшенька, - измученное лицо Джиана с кровоподтёками у усов вполне походило на оное, - Так что нам нужно поскорее найти ближайший пункт населения и попроситься на ночлег, - он не станет геройствовать, изображая из себя бессмертного или неуничтожимого воина. Цена такой глупости – смерть его, и его беспомощной, во многих смыслах, спутницы. Они были нужны друг другу. Они не выживут друг без друга.

Неуверенными шажками китаец проходит мимо лежащей на снегах незнакомки, бросая на ту лишь взгляд украдкой: женщина была неподвижна, а дыхание её было мерным, спокойным. И почему же тот солдат хотел пристрелить её - не хотел отягощать себя ношей?  Проделав столь значительный пеший путь, китаец мог лишь усмехнуться слабохарактерности лётчика.

- Мы можем погрузить её на санки и потащить с собой. А можем использовать вон ту, - его дрожащие руки указывают на висящую в кабине ракетницу, - штуковину, чтобы сюда слетелись русские стервятники и подобрали её, - верить в то, что бессознательная протянет на холоде и сделает самостоятельный выстрел майор не мог: через час её тело будет погребено под слоем снега.

Отредактировано Sun Jian (2016-02-02 17:45:06)