Время снова было упущено.
Там, рядом с баром, где перед ней мелькнул огонёк надежды, Майя воспрянула на несколько минут, поверила, что успех близок – но тишина прервалась чужой болтовнёй. «Помощница» умудрилась пренебречь ладонью, которая негласно приказывала замолчать, почти не давя на челюсть, больше предупреждая, чем мешая, и затрещала снова, не замечая, как Майя ощетинилась на это. Досада мелькнула внутри, и неизвестно, чем бы всё кончилось, не поспеши помеха убраться прочь, унося с собой те короткие минуты, что они провели вместе. Майя их запоминать не стала. Даже прогнала злость прочь. В конце концов, сама виновата: позволила увязаться за собой. Беловолосое создание исчезло из её памяти быстрее, чем то, что было до войны.
Детям пора домой, иначе опоздают на метро.
И Майе пора тоже.

Но она пришла не домой – не в квартиру, которую снимала, а в дом, который дрожащей рукой под внимательным взглядом нотариуса отписал ей Картер, британец. В гостиной, которая раньше использовалась как её спальня, улеглась на диван, и так ждала рассвета, не сомкнув глаз и не попытавшись забыться. Почему-то она верила, что этой ночью её убьёт та чёрная тьма, если она уснёт. Даже в доме защитника ей ничего не поможет. Едва наступило утро, Майя зачем-то проверила, надёжно ли мебель укутана плёнкой, и не забыла ли она убрать всё из холодильника. Не забыла – пусто. Дом спал, в отличие от неё.
От комнаты Джейка она шарахнулась, будто там лежал его труп, протёрла на кухне пыль, не зная даже, зачем, и, исполнив свой долг «домохозяина», покинула и  это прибежище. На этот раз, казалось, абсолютно точно не имея иной цели, кроме как вернуться домой.
Вместо этого, пользуясь ещё одним имеющимся у неё правом, она ввалилась к людям, которых одно время охраняла. К людям, которые обладали одним несомненным достоинством: у них не было детей. Ах да, они были друзьями. Наверно. Может, не её, так хотя бы её «хозяев». Тех, к которым принадлежит Кагуя-химе.
Её заметили, кто-то из знакомых по смене хлопнул её по плечу и спросил, почему она здесь – смена-то не её. Второй отметил, что выглядит она неважно, и Майя, вздохнув, сказала, что совершенно заработалась и перепутала смены окончательно. Спросила с самым невозмутимым видом, какой сегодня день, и охнула совершенно искренне, что отдых ей был необходим. И что, раз уж пришла, сначала отдохнёт, а потом пойдёт. Охранники сочувствующе покивали: её лицо говорило само за себя. Вереницы кошмаров, снившихся почти каждую ночь, пропажа девочки, моральный выбор, из которого не было единственно верного выхода – всё это заставило её подурнеть, и вряд ли бы кто-то, бросив на неё взгляд, сказал бы, что она достаточно отдыхала и даже спала.
«Отдыхать» Майя пошла в раздевалку. Прежде всего – скинула с себя ненавистную одежду, пропитавшуюся чужим домом, детским питанием и чистотой, прятавшей под собой кое-что мерзкое. Добросовестно отмылась в душе, пытаясь соскрести с кожи не только грязь и пот, но и все грехи за пару дней. Даже нашла запасную свою форму, лишь бы не одеваться в то, что крепко-накрепко связалось в её мыслях с людьми, которых она не понимала. И которым навредила, пытаясь выпутаться из моральных силков.
Садиться на скамейку она не стала – сбросила куртку, постелила её на пол и уселась, прижимаясь спиной к шкафчикам. Одну ногу согнула в колене, другую наоборот выпрямила, прикрыла ладонью пистолет, бережно положенный рядом, и закрыла глаза. Ей вдруг стало почти всё равно. Форма пахла едва ощутимо машинным маслом, но была чистой и тёплой, из оружия рядом был только любимый пистолет, а вода с волос, которые было нечем вытереть, стекала по спине и груди, оставляя тёмные полоски на ткани. Никакого разгруза. Никаких напоминаний о войне. Её никто не ищет, по крайней мере пока.
Ей было почти хорошо, если сбросить со счетов то, что Майя ощущала себя совершенно разбитой и вымотанной. И что она не справилась со своей задачей от слова совсем.

Майя, признаться, даже не услышала поначалу, что она больше не одна – впрочем, какая разница? Все, кому могла понадобиться раздевалка, уже должны были знать о присутствии в ней «охранницы». Байерн казалось, что сарафанное радио весьма быстро оповестит окружающих о её проблемах, но негативная подоплёка сплетен её не волновала. Какая разница, что будут говорить потом? Вряд ли это сможет задеть её или обидеть, а потому… Неважно.

Неважно.

Шум распахнутой двери, как уже говорилось, поначалу Майю не волновал. Только чужой вопрос, заданный очень знакомым голосом заставил Байерн открыть глаза и чуть повернуть голову так, чтоб в поле зрения попало чужое лицо. Майя не улыбнулась, но, кажется, чуть расслабилась, увидев, кто именно с ней здоровается.

– Доброе утро. – пробормотала она устало, но не вымученно, будто беседа с Каллен доставляла ей какое-то подобие удовольствия – огненно-рыжая девушка ей действительно нравилась ещё с момента первой встречи. Кажется, на этом беседа закончилась, так как владелица ярко-красного гандама пошла к своему шкафчику, а Майя снова погрузилась в себя, точнее, в бездумное спокойствие, ибо думать о чём-то не было сил.

Вопрос заставил её тихо вздохнуть. Нет, не потому, что Майя хотела бы сохранить случившееся в тайне, нет – на самом деле она была бы рада с кем-то поделиться, а уж заветной мечтой было бы, чтоб этот «кто-то» сказал ей, что всё будет хорошо, и разделил бы с ней груз этих проблем. Но собственная ответственность, давящая на плечи с невероятной силой, не позволяла даже думать о том, чтоб искать кого-то с такой целью. Эта же ответственность подсказывала, что Каллен, скорее всего, ей даже не поможет. И спрашивает, скорее всего, лишь из вежливости.

– Да, неприятности. – ответила Майя максимально корректно и максимально не вдаваясь в подробности. – Хотелось посидеть здесь, немного отдохнуть и собраться с мыслями. Но что-то в голову ничего не идёт. Впрочем, не волнуйся, это только мои проблемы.

Майя чуть не повторила своё «да, неприятности» ещё раз, когда это сделала Каллен – тогда это точно стало бы перекличкой эха и живого человека, и неясно, кто из двоих присутствующих кто. На счастье, остатки самоконтроля позволяли ей держаться, не упасть на пол – сейчас она всё же сидела на нём – и завыть от горя. Мысли о том, что она натворила, были невыносимыми, и, разумеется, во всём Майя винила себя. Разговор, как ей казалось, затих, и Майя снова ушла в себя, проматывая в голове события последних дней.

Она не должна была этого делать. Не должна. Это не её дело. Теперь Майя это знала, но поздно – собственное сочувствие подвело, и она всё-таки влезла в эту историю. Если бы ей предложили вырвать язык, она бы не слишком долго сомневалась. Впрочем, о своём будущем и своей репутации она совсем не думала – она думала о том, что ребёнок где-то совсем один. Что, в сравнении с этим, её будущее, если она прекрасно знает, каково это, быть одной в мире, который ничего общего с привычным тёплым домом не имеет?

От этого родства ощущений Майя и сгорала – несмотря на бледность, щёки у неё были почти пунцовыми. Так что, когда Каллен снова заговорила, Майя подняла лицо, пошедшее от тревоги красными пятнами, и словно удивилась, что она ещё здесь.

– Наверно. – не очень уверенно ответила Байерн. Каллен, возможно, хороший человек, но что с того? Она не держит в ангаре машины времени. – Просто я не знаю, помогут ли мне разговоры.

И, всё же, она поднялась, понимая, что за предложением уйти явно стоит желание увести её отсюда – судя по времени, скоро придут и остальные. Им уж точно не стоит видеть Майю. Итак, Байерн неловко отряхнулась от лёгких пятен пыли и выжидающе взглянула на Каллен, будто бы чуть исподлобья.

Майя пожала плечами – почему бы не попробовать? Хороший вопрос. Может, потому, что она привыкла, что её проблемы никого, кроме неё самой, не волнуют? Может, потому, что Каллен выглядела подростком, а Майя в свои годы уже казалась старухой, которой попросту неприлично перекладывать свои проблемы на молодых? Наконец, может, потому, что Майя просто не хотела впутывать кого-то в это дело?

Наверняка, всё и сразу.

Она поспешила за Каллен, едва не шарахнувшись, когда за спиной раздались разговоры – ей определённо было страшно показываться на глаза ещё кому-то, хватило одной девушки. Она проследила взглядом отлетевшие в сторону перчатки и, отыскав взглядом диван, села на него, сгорбившись и сцепив руки.

– Проблемы действительно большие, – выдохнула Байерн, говоря вполголоса, будто «семейное дело» до сих пор мешало ей говорить. – Из дома, где я работаю, сбежал ребёнок. Девочка. Никто не знает, куда, и, фактически, это моя вина – ведь я должна была за ней следить. Родители в шоке. Я… я не понимаю, куда она могла деться. Ребёнок в таком огромном городе может погибнуть уже в первую ночь, а вдруг её узнали и похитили?

Она нехотя потёрла глаза, хотя последние не слезились, только чесались, словно воспалённые.

– И у меня нет никаких зацепок, чтоб её найти.