Яркие искры поднимались от пламени в небеса, едва сухой прутик шерудил угли. В неровном свете костра чернильными силуэтами рисовались усталые лица, осунувшиеся спины, руки, чьи движения были плавны и неторопливы. Старый, помятый чайник, чьи бока уже давно покрылись копотью, выпустил из носика струйку пара и призывно зашуршал; крепкая рука тут же подхватила его за ручку, чтобы тут же одёрнуться назад, отыскать в полумраке кусок ткани и снять пузатого шептуна с пламени.

- Ксиу, - едва ли не шепча, произносит мужчина, обращаясь к завёрнутой в одеяла фигурке, что клюёт носом и тихонько посапывает. Её красота была подобна полевому цветку: дикому и неухоженному, прошедшему испытания и живущему скорее вопреки, чем благодаря. На девичьем лице не было и капли чужеродных красок, волосы её отрасли и были сплетены в косу, а одежды местами прохудились, были штопаны-перештопаны.

Листья чёрной смороды погрузились в кипяток: этот экзотический для жителей Поднебесной чай стал привычен для парочки путников, что сегодня прятались на окраине небольшого селения, растянув тент меж тремя берёзами. Приятный аромат плодоносного куста поднимался ввысь – к бескрайним мириадам звёзд.

Мужчина, аккуратно подхватив две чарки, юркнул в узкий проход, что оставляла ему ткань. Он ещё раз позвал свою спутницу, но ответом служил лишь приглушённый всхлип: с тех пор, как они покинули Сечь кошмары всё чаще преследовали юную китаянку.

- Тише, тише, - её плеча касаются крепкие руки, привыкшие, казалось бы, к любой работе, - Это просто сон, - успокаивал он спящую, но не спешил будить: запах чая должен был сделать это за него…

Он садится рядом, притуляясь к тёплой заспанной девчонке, по привычке закидывая руку на мягкую талию. Губы касаются краешка чашки, и Джиан морщится – слишком горячо.

- Я надеюсь, что хоть на пару градусов…, - взгляд скользит по бледному лицу спутницы: всё чаще она выглядит так, словно все капли кровушки покинули её в один миг, - … теплее, - он ставит кипяток в траву, шарит свободной рукой в сумке и извлекает оттуда всё ещё мягкую булочку с корицей и яблоками, - Ты совсем исхудала, - старается проявить заботу, но командирский тон, всё ещё не успевший уйти из его привычек, превращает сказанное в укор.

Переносное радио, шипя и попискивая, ловит далёкую восточную станцию «АМ»: звучит родная речь приятная уху, резкая, знакомая. И пусть на той стороне диктор вновь зачитывает сводку происшествий, без эмоций, без положенного в такие моменты сострадания, Сунь внимательно прислушивается, тянется душой к родному краю.

«… ликвидация аварии будет производиться в ближайшие дни. В провинции Юньнань вновь начались массовые беспорядки. По заявлению местных правоохранительных органов зачинщиками беспорядков является небезызвестная военная организация…»

- Хоть что-нибудь хорошее услышать бы от этой штуки, - ворчал китаец, поворачивая рычажок и вылавливая среди треска и скрежета мелодичную песню, которая, должно быть, уже отметила свой пятидесятилетний юбилей. Гитара и голос – пара, что развлекает сегодня другую: ютящуюся у костра в прекрасную хладную русскую ночь.

От перепевов, что наигрывает потрёпанная шарманка, осуждённого офицера клонит в сон: он спокоен, когда цветочница рядом. Тёплая, мягкая домашняя Ксиу: совсем не подходит на роль ура-патриотки. Она не протащилась бы через ад лишь затем, чтобы сдать предателя властям и получить за то вшивенькую награду. Не углядишь в ней и роковую красавицу, для которой ты рано или поздно станешь «пройдённым этапом», фотокарточкой в книге «мои рекорды». И потому ей можно доверить нечто большее, чем постель или ключ от дома. Быть может, саму жизнь?

- Семья?.. – он не может сдержать зевок, накатывающей дрёмы, но вопрос заставляет встрепенуться, вспомнить о том, что за сотни километров отсюда, в далёком селении отец всё ещё возделывает поля, а братья и мать ему помогают.

«Или Цэ бросил всё и уехал на юг – выращивать этих странных горбатых зверей, как он хотел раньше? А Цзяо, небось, нашёл себе богатую старую тётушку и транжирит теперь её деньги!» - от подобных мыслей на душе у китайца стало теплее, он даже думать не хотел о том, что война могла добраться и до их глухомани. Слишком неприметен был скупой на чернозём уголок: лишь холмы, да бамбуковые леса, где мохнатые панды неспешно пережёвывают своё излюбленное лакомство.

- С ними всё будет в порядке, - успокоил он спутницу, похлопывая ладонью в такт музыки по её плечу, - Знаешь, а ведь мы не виделись с ними уже год или полтора: в последний раз мы сильно повздорили с отцом, - мужчина нахмурил брови, но ритмичных движений не остановил, - Он всегда думал, что в армии крутятся большие деньги, считал, что я их проматываю почём зря, не догадываясь, что даже офицерам приходится есть тухлятину, когда в стране голодает народ, - великая Поднебесная вспоминалась вовсе не радужным уголком, где каждый был доволен жизнью, - Думал, что деньги, которые я отсылаю домой – смешные, - «Огненный тигр» всегда отсылал треть жалования своей семье, предпочитая лишний раз отказать себе в чём-то, нежели нарушить эту традицию, выражавшую его благодарность родителям и привязанность к братьям, - Может, он просто ждал от меня ещё большего? Не знаю, - протёр кончиками пальцев глаза, словно сгоняя соринку и отвернулся, уставившись на далёких путников вселенной, мелькавших точками на небосводе.

«А ведь тот разговор мог быть нашим последним», - с горечью размышлял муж, тогда как рука его невольно замерла.

«Хочешь продлить лето? Тогда вкус солнечных фруктов поможет тебе в этом! Новый, восхитительный экстраполезный напиток "Орандж Бабблз" от ведущего мирового производителя соков "Санрайз" уже в продаже! Открой новинку, впусти лето в свою жизнь!» - нахальная реклама закралась даже на радио «для пенсионеров». Сунь вышел из ступора, потянулся и выключил приёмник, словно прихлопнул жужжащего комара.

- Нам обоим стоит чиркнуть пару строк домой: почта работает куда быстрее, нежели идём мы. Вот только как получить ответ? – задумчиво проведя рукой по щетине, рассудил китаец, - Быть может, у твоих родных есть электронные адреса? Тогда всё было бы проще, - в семье Сунь никто отродясь не пользовался сложной электроникой.

«Чёртовы коробки с кнопками вечно выходят из строя и не понимают, что нужно работать, когда по ним стучат кулаком», - вспоминал он как-то жалобы разъярённого отца, бранящего сломанный чёрно-белый телевизор.

Отредактировано Sun Jian (2015-08-17 00:22:08)

Сунь не поворачивается к ней – всё смотрит на замолкшее радио, вспоминая те ужасы, что выдавал хриплый приёмник. Нет, в той войне, в том кошмаре, что сейчас обуял Пекин и окрестности, он будет последним, кого станут искать. Бунтовщиков и предателей, был уверен майор, хватало с лихвой, приспешников старого режима, пожалуй, также.

- Ты права, цветочница, - подавив в себе желание добавить «моя», констатировал он, - Но наше дело – не сообщать о себе, а узнать, живы ли твои родные. Быть может, сочинишь для них послание-код? В армии так частенько поступают, - протянув руку к чарке, названный казак залпом выпил всё залпом, - Как тебя звали в детстве? Журавлик? Сойка? – «помпушечка», вспомнил китаец людей с Сечи и прыснул, но не произнёс того вслух, - Если так, то можешь послать им что-то вроде: «Твой воробушек улетел в дальние края и хочет знать, все ли яйца в гнезде на месте», - прижал к себе крепче, словно большую девочку, ребёнка, которому не место ни на войне, ни в поле, далеко от дома.

- Осталось только найти в этой глуши «интернет кафе», - кривая ухмылка на обезображенном и небритом лице. Сунь не любил быть вот таким: неухоженным, распущенным, выглядящим, словно бродяга. «Огненные тигры» всегда знали, что на мужчину можно ровняться, подражать, что он во многом достоин восхищения.

«Что бы они сказали сейчас?» - оглядев стоптанные ботинки и местами рваные штаны, думал он. В голове тут же всплыла ехидная морда Лин Инь, то, как мерзко она могла хохотать: «Чёртова садистка. Сдохла, небось, в пылу горячки. Или рвёшь и мечешь, не жалея ни своих, ни чужих…». Он знал – девушка была первой, кто захочет отрезать кусочек мясца с его тела по приезду. Но беззащитная и робкая Ксиу, долг, который офицер взвалил на себя, спасая её в камере, забирая с собой при побеге, проживая ту – другую жизнь на Сечи, не мог позволить ему просто взять и остаться здесь. И пусть вольные хлеба запорожских краёв манили своими возможностями, окрыляли беспечностью, выкинуть из головы родину не так-то просто. А выкинуть из сердца родных – и того сложнее. Сейчас, когда им грозила реальная опасность, Джиан наконец-то понял, как важны эти простые прописные истины: семья, дом, родина.

- Не рады, - повторил вслед за увядающей пышкой казак, вглядываясь в языки пламени, - Но, представь себе, мы с тобой для них чертовски похожи на казахов, - ухмылка тронула осунувшееся лицо:

«И как только они могут перепутать нас? Это же как земля и небо!»

- А ещё якутов, удмуртов и целую кучу других народностей, что проживают по всей Российской Империи. Ключевое дело тут – не заговорить на родном, а то уж больно прекрасен наш язык – везде узнают, - не без гордости заявлял «ура-патриот», что пол месяца назад готов был променять родину на борщ с пампушками.

Мужчина тянет руку в мешок - за кислым яблоком, делает один укус и слегка морщится, но тут же продолжает трапезу. На его памяти свежих фруктов в офицерской столовой не подавали вот уже порядка года: дела с продовольствием в столице шли всё хуже и хуже, чего уж говорить про окраину? Пожалуй, единственный, кто мог позволить себе жить хорошо и сыто, жил в Запретном городе и был оскоплен или же уехал далеко в леса, затаился там и теперь вёл хозяйство без поборов и побоев.

Внезапный вопрос заставляет мысли ползти к прошлому: для них это непросто, ведь Ксиу первая, кто действительно интересовался Джианом. Другим было интересно, сколько метров в его квартире, сколько врагов он убил, сколько зарабатывает майор армии Китайской Федерации, нравятся ли ему блондинки, рыжие или брюнетки,… но никто и не старался вскрыть человека, что прятался за гиперответственностью и грубостью, прямотой и уверенностью в себе.

- Смейся, если хочешь, но я просто хотел нормально есть, - янтарь глаз скользит по фрукту, созерцая отсветы огненных всполохов на глянцевой, будто бы натёртой воском, поверхности, - Вся семья – фермеры, где-то скотоводы. Мы ели то, что выросло, пили воду из колодца, заваривали чай из сорванных в поле трав. Но для того, чтобы питать город, фермы вынуждены отдавать практически всё, что выращивают, порой оставляя себе лишь крохи. Ты пробовала прожить неделю в семье из шести человек, когда у тебя на руках четыре килограмма риса, четыре яйца, соль, да пару редисок? – оборачивается к ней, но во взгляде нет ни укора, ни печали, ни сожалений, - Вот и подался в войска. Отец был рад: лишний рот из дома, меньше проблем. А когда начали приходить деньги, так он вообще запел, - смеялся мужчина, откусывая от плода ещё раз и неспешно пережёвывая твёрдую мякоть, - Мне понравилось работать в войсках: всё чётко, структурировано, отлажено. Если бы ещё снабжение было подобающим, то мы бы давно превратили Россию в часть своей территории, - огрызок полетел к горящим поленьям, да затерялся в золе.

- А ты? Как стала цветочницей? – на деле он прекрасно знал ответ: дело семьи, или же «маму подменяю». Но её посыл не должен был остаться без своеобразной благодарности.

Мысли о доме лишний раз напоминают: все беды и тяготы, что они выдерживают в пути стоят приложенных стараний. Там, в залитом свинцом и пламенем, раскуроченном снарядами и бомбами доме их могут ждать родные. И если семейство Сунь, как был уверен майор, уже знали о том, что их сын – предатель и убийца, то вот близкие люди юной Ксиу, должно быть, обили пороги всех клиник и моргов, отделений полиции и, быть может, даже местных мафиози. Пропавший ребёнок – горе в семье. Горе, что подкашивает всех, высасывает силы, выпивает последние соки из и без того утомлённых непростой китайской жизнью работяг.

- Она у тебя романтик, - рука тянется к мучному, а после отправляет остатки девичьей трапезы ко рту. Джиан не любил, когда пища пропадает из-за простого «я сыта», за что ни раз укорял молодую особу. Но та была неисправима: хотела ли похудеть или в действительности ненавидела булки – Сунь не знал, да и не стремился выведать.

- Но я с трудом представляю себе Ган Рю, который посыпает цветами вражеский танк, - неудачная шутка падает камнем в тишину. Мужчина прочищает горло, отводит взгляд в сторону, словно бы смущаясь глупости, что только что выдал, а после старается исправить положение, - Ну знаешь, если цветы спасают мир, то получается, что это такое никем не оценённое оружие, которое…, - ловит на себе усталый взгляд некогда пухляшки и умолкает.

Пламя в костре продолжает потрескивать, разгоняя тьму и холод. Джиан аккуратно отстраняется от спутницы, чтобы встать и подкинуть пару поленьев, помешать угли ржавой арматурой и, наконец, ответить на заданный вопрос:

- Пройдём пяток-другой километров, а там посмотрим: может какой добрый человек вновь согласится подвезти нас до ближайшего городка? – Лев Семёнович, человек пожилой и добродушный, увидев пару оборванцев, голосующих на дороге, не смог проехать мимо: у того просто сердце сжалось, как он углядел улыбки на перепачканных и чумазых лицах.