Его не пускали к Юфемии, и принятое со стороны решение облегчало путь — но не душу. Мать принцессы оказалась своенравной и жесткой женщиной, которая первым же делом запретила Сузаку приближаться к своей дочери. Японец даже подумал бы, что это ради спокойствия принцессы, если бы не нарочитая холодность голоса этой женщины — она говорила о Юфи с таким пренебрежением, что даже Куруруги чувствовал: решения Императрицы идут отнюдь не от заботы о своем ребенке.

Днем он не приближался к медблоку — военные следили за каждым его шагом, и хотя приказ о его аресте был снят, от навязчивого внимания избавиться было невозможно. А ближе к ночи Сесиль приводила его к палате принцессы — похоже, лучше самого Сузаку понимая, что творится у него на сердце.

Вчера она не приходила в себя, и всю ночь японец тенью стоял напротив ее палаты. Сегодня он подошел ближе, едва не касаясь руками преграды между ними.

За тяжелым стеклом — его стыд и его грех. Бледная, ослабшая, чуть живая принцесса, чьи глаза не видели света уже двое суток. Раненая, измученная, пережившая слишком много для своих шестнадцати лет. Сохранит ли она тепло своей души после всего этого?.. Сможет ли победить и эту боль, продолжит ли дарить всему миру свои доброту и свет?

Сузаку знает ответ на эти вопросы, но не знает — на другие. Что теперь делать? Он не защитил ее, подставил под удар, предал — и неоспоримой виной саднит на сердце. Он не имеет права находиться рядом, но и оставить ее — тоже не может.

Стекло глушит все звуки, но Сузаку видит, как скачет по экрану огонек ее размеренного пульса, как подымается и опускается укрытая одеялом грудь, как покрывается изнутри бледным туманом и вновь светлеет дыхательная маска. Даже сейчас Юфемия слишком прекрасна.

Вздрагивает сердце, когда поднимаются ресницы. Фиалковые глаза находят его так быстро, словно она и во сне искала — и смотрит упрямо, не отрываясь. Обычно ясный, переливающийся всеми гранями бесценных аметистов взор принцессы затуманен, тускл и блекл. Сузаку хотел бы видеть упрек в ее взгляде — так было бы проще решиться, так было бы честнее к нему — но упрека нет.

Хрупкая ладонь тянется к нему, касается стекла, и японец замирает по-военному стойко и смирно. Не отрывает глаз от ее лица, понимая — от нее он не дождется ненависти. Юфемия слишком чиста для такого чувства, но лишь его он достоин. От ее глаз хочется бежать прочь, и один короткий шаг назад кажется бесконечно длинным, непреодолимым. Так и не сделав его, переминается с ноги на ногу.

Так легко накручивать себя, так легко напоминать себе: "грешен", когда она далеко, когда она не смотрит, но сейчас — глаза в глаза — отступить не может. Юфи больно и страшно, Сузаку помнит, каково видеть смерть и чувствовать ее за своим плечом. Это не то, что должна испытывать прекрасная принцесса. Это не то, что должна была пережить Юфи.

Приподнимается ладонь, касаясь там, где только что была ладонь принцессы. Стекло холодное и бездушное, оно не передает ни чувств, ни тепла — а быть может, руки Юфемии чересчур холодны.

Ей следует отдыхать, спать, но она продолжает смотреть, и Сузаку сдается, опуская ладонь и лицо. Охрана пропускает его без вопросов: по ночам здесь дежурят люди принца, что и позволило Сесиль провести его сюда. Один из троицы отделяется — сообщить врачу о пробуждении Юфемии.

Сузаку останавливается в шаге от нее — и падает на колени, склоняя голову перед принцессой. Он в неоплатном долгу перед ней, и лишь чуду он может быть благодарен, что Юфи вообще жива.

Отредактировано Suzaku (2015-06-22 13:50:11)