От звучания родного голоса в груди затрепетало сердце – готовая ко всему, даже к самому ужасному, что могло случиться прошлой ночью, Наннали тем не менее даже сейчас не была готова к разговору с братом.

Те немногочисленные слухи, что доходили до нее стараниями Ингрид и других знакомых с Ренли людей, не успокаивали девочку. Даже после разговора с Юфи Нана по-прежнему не была уверена, что Ренли поддерживает ее решение – напротив, отчего-то думалось, что брат очень злится. Возможно, именно по этой причине он сам не звонил ей, а она продолжала волноваться, накручивать себя и находить причины, чтобы отложить этот разговор.

Но, видимо, время пришло. Вслушиваясь в ровную поступь Юми, Наннали с каждым мгновением все больше и больше напрягалась, не зная, что скажет ей брат. Он не желает показывать слабость перед подчиненными или желает отчитать младшую?

И выбранное обращение – «сестра». Не имя, а лишь сестра, одна из многих. Девочка опустила лицо, чувствуя самое страшное: они теперь настолько далеко, что для Ренли она такая же, как десяток других едва знакомых ему принцесс. Отчего-то эта мысль колола больнее прочих.

Плавные шаги – брат ходит почти так же тихо, как ходила Сайоко. Девочка не знает, отчего так – ей неведом путь Ренли и цена, уплаченная им за эту бесшумную поступь. Тихий шорох одежды, мягкое касание…

…И осознание – не злится. Понял, принял, почти простил, хотя и попытался отдалиться. Еще тревожится за своевольную младшую сестру, и любит не меньше прежнего.

- Я.. Все хорошо, - растерянно бормочет Наннали, понимая, что по щекам скользнули непрошенные слезы. Сколько раз она повторяла себе, что должна быть сильной, так почему же сейчас она настолько беспомощна, что даже не может перестать плакать?

- Это ничего, - Наннали скользнула кончиками пальцев по руке брата, гладя, будто бы успокаивая – но кого: себя или его? Ничего, что брат уезжает – он и не может остаться здесь. У него есть дела в Японии, ему еще многое предстоит сделать. – Я верю ему, - Ганнибалу Боте, конечно. Он был искренен, когда обещал свою защиту маленькой принцессе.
Почувствовала Наннали и то, что Ганнибал Бота не озвучивал – и едва ли даже вполне осознавал. Она – его шанс. Он сам говорил, что был плохим отцом своим детям, и что они никогда ему этого не простят – и он ищет в юной принцессе не супругу, но младшую дочь, которой он мог бы подарить все то тепло, которое не знал как передать своим родным детям.
Его подарок – кевларовая сорочка – был пропитан невысказанной заботой. Желание защитить, не дать в обиду, не позволить врагам ударить по девочке. Он не говорил об этом напрямую – да это и не нужно было, Наннали сама все понимала. И особенно она знала цену поступкам, которые неизменно важнее слов.
Кивок. Юфемия рассказывала, что Лелуш связался с ними. Но, быть может, Ренли знает чуть больше?
- Юфи сказала. Он.. Как он?.. – Тогда еще не было известно о свадьбе Наннали, Лелуш не мог знать об этом… Как теперь он воспринял все происходящее, почему не пришел за ней? Быть может, что-то случилось? Девочка заволновалась от мысли об этом. – Он затеял что-то опасное?..

Брат действительно такой – умный, всезнающий. То, что он проскользнул мимо террористов, повстанцев и сил Ренли, Наннали совсем не удивило: он знал Академию вдоль и поперек, лучше кого бы то ни было – ведь помимо школьных зданий там было немало административных построек – и подземная инфраструктура, с которой немного познакомила девочку Сайоко. Едва ли кто-то из прибывших знал полностью все о том, какими силами обладает Академия – а ведь там есть даже самый настоящий найтмер! И все это – привычная вотчина выросшего здесь Лелуша.
Брат не собирался возвращаться в семью – это было предсказуемо. Не хотел так рано заявлять о себе, о своих правах, о своем происхождении. Они хотели вернуться вместе, когда место Чарльза займет Одиссей или Шнайзель, но все пошло не так, и Наннали теперь совсем не знала – когда ждать Лелуша и ждать ли вообще. Одно она только знала точно: она очень скучала по нему, по его заботливым рукам, теплому голосу.
- Не говори так, - мягко оборвала Наннали Ренли.
Действительно большая удача, что здесь оказалась именно она, а не Юфи. Ганнибал Бота с пониманием и сочувствием отнесся к неожиданной женитьбе, а вот его сын…
- Я разговаривала с Лотарем – сыном Ганнибала Боты, который должен был стать женихом Юфи, - Наннали запнулась, не зная, как объяснить свою мысль. – Он совсем не такой, как его отец. Грубее.
Короткий разговор с этим молодым человеком, оставил очень тяжелое впечатление после себя – Лотарь был жесткий, решительный. Он не стал бы беречь чувства Юфемии, и не был бы так заботлив, как Ганнибал Бота с Наннали.
- Все сложилось хорошо, - улыбнулась девочка. – Но будь на этом месте Юфи – ей пришлось бы очень тяжело. – И тихим шепотом, точно самый важный секрет: Я ни о чем не жалею, Ренли. Все хорошо.

Про это Наннали уже знала, но Юфемия просила никому не говорить, и, чтобы не подавать виду, маленькая принцесса не стала цепляться за эту тему, позволяя ей утечь в ритме разговора. Не улыбнулась, не покачала головой в знак сожаления. Она не знала о планах Корнелии и Ренли - не могла знать. Оправдываться, впрочем, поздно, да и бессмысленно - уже ничего не изменить, и растерянное "я не знала" ничего не исправит.
Да и кто сказал, что было бы лучше, спрячься Юфи от этой свадьбы? Сколько крови бы пролилось в войне, которая, несомненно, последовала бы? И хорошо, если только война между ЮАР и Британией - ведь Империя могла оказаться расколотой на два лагеря, между двух огней. Конечно, пока жив Чарльз, он не допустит подобного... Или допустит?.. Наннали не была до конца уверена в мотивах отца.
Наннали уже выдохнула, почти пристыженная, но не сломленная словами брата, как вдруг он словами сделал так больно, что сильнее, пожалуй, и не мог ранить.
Принцесса дернулась, как от пощечины, отшатнувшись от брата и выдернув пальцы из его ладони. Губы мелко задрожали - от кого угодно она ждала подобной жестокости, но только не от Ренли.
- Дункан... понимает, - голос Наннали стал холодный и безжизненный, словно она говорила не о любимом человеке, а о том, какой безвкусный чай ей подали вчера на завтрак. Не стоило брату поднимать этот вопрос: девочка не знала еще, как злиться и как защищаться от упреков и нападок, но одно она знала наверняка - человек, который все видел сам, не станет задавать такого вопроса без желания причинить боль. Странно грустно стало от мысли, что именно Ренли стал тем, кто ударил больнее всего - то самое, чего она так боялась.
- Прости, но мне нужно собираться: после завтрака кузен Ганнибала Боты обещал показать мне Преторию, - так и обещал на самом деле, очевидно, не имея привычки общаться со слепыми. Наннали не обижалась - ей и самой было интересно узнать чуть больше о том месте, в котором она оказалась волею судьбы и собственного решения.

- Перестань, - зашептала Наннали, пытаясь не слушать брата, говорящего жестокие вещи, но Ренли продолжал, по нарастающей, все повышая и повышая тон, все сильнее и сильнее давя на нее.
- Перестань, - вновь повторила она, сжимая ладонями уши, пряча лицо, желая избавиться от этого всего – позвать стражу или, быть может, горничную… Но практически все они люди Ренли, не ее. У нее нет ничего своего, нет права им приказывать в отличие от брата, который прошел с ними через огонь, воду и медные трубы.
- Прекрати! – Она повысила тон, понимая, что никто не поможет ей избавиться от назойливого голоса, твердящего в ее голове о том, как больно она сделала всем вокруг. Нотка страха, паники, истерики – дала трещину привычная уже защита от подобной боли. Она всегда думала, что если будет делать добро, будет милой и ласковой, то все ее будут любить – а это так важно для беспомощной калеки, неспособной сделать что-либо самостоятельно. Она всю жизнь думала, что нужно только улыбаться и помогать всеми силами – так почему же вдруг сейчас все стало так сложно?!
..Она ведь всего лишь не хочет быть для них обузой…
Кто просил их думать о ней? Кто просил беречь ее чувства и искалеченное тело? Ради чего это все? Она никогда не просила о помощи, была милой и приветливой, не капризничала и не вредничала, даже когда было обидно или страшно.
Лишь Дункана она просила о защите. Так зачем же они все?.. И если Ренли так переживал, то почему не остановил Винсента, публично оскорблявшего ее и Дункана на посвящении в рыцари?! Почему она должна была довериться ему в этот раз, не дождавшись помощи в прошлый?!
Запуталась. Противоречия сводили сума, раскалывали голову, заставляя хвататься за виски еще сильнее. Она не просила защищать, но ждала защиты, а теперь, когда она перестала ее ждать – он вдруг вспомнил о маленькой Наннали, которая нуждается в старшем брате… Нуждалась. Ей не нужны старшие, если они могут только приносить боль и противоречия.
Повисшая в комнате тишина давила тяжелее слов – в голове, разрываемой сомнениями, повторялись снова и снова страшные слова брата, о которых столько времени старалась не думать маленькая принцесса.
- Оставь меня, - зашептала она, снова плача. И не выдержала, качнув головой, срываясь на крик. – Оставь меня!

Последняя капля опустилась на хлипкую поверхность – и с оглушительный грохотом лопнула защита, воздвигнутая маленькой девочкой вокруг себя восемь лет назад.

- Почему вы все считаете, что больно вам одним? – Вопрос прозвучал тихо, немного хрипло, а на лице больше не было слез.

- Я слепа и привязана к этому. – Она ударила кулачком по ручке кресла. Пусть даже она сможет однажды ходить – она все равно остается слепа, а это значит, что она по-прежнему беспомощна и ни на что не способна без чужой помощи. – Ты думаешь, так легко принимать вашу заботу и доброту, зная, что на самом деле я лишь обуза для всех, кто мне дорог?

Она слишком рано поняла, что она – никто и ничто, мелкая песчинка под ногами сильных. Это доказали террористы, убившие ее мать и искалечившие Наннали. Это пророкотал Император, отдавший их с братом в заложники. Это показала война, сметшая с лица земли Наннали и Лелуша Британских.

Она – никто для сильнейших этого мира, а те из них, кто пытаются вытянуть ее за собой – лишь вешают себе лишний камень на шею.

- Ты думаешь, я могу принимать вашу заботу как должное?! Могу рассчитывать на вас, верить, что вы мне поможете?

Нет, не может.

- Только от этого еще больнее, когда никто не приходит на помощь. Я ждала, что ты остановишь Винсента, когда он стал оскорблять Дункана при всех. Ждала, что остановишь этот беспредел одним словом, но никто не отдал приказа, никто не пошевелился, все стояли и смотрели как брат сражается с братом! Такой помощи я должна ждать от вас и принимать как должное?!

Осколки медленно, с глухим звоном опали на пол – теперь уже поздно их собирать.

- Ты считаешь, что мне не было страшно этой ночью? Что вам одним было жутко от мысли, что Ганнибал посчитает правильным завершить брак? Только вы были снаружи, и у вас в руках было оружие, а на мне была одна сорочка и меня спасла только его порядочность, на которую я была не вправе рассчитывать.

Слишком поздно. Лавиной неслись слова, которые Наннали никогда бы не хотела озвучить.

- Я когда-то просила, чтобы ради меня убивали и брали заложников? Разве я просила тебя об этом, брат? Мне не нужна такая защита! Ты коришь меня, что я не думаю о ваших чувствах, но ты сам думаешь о моих? Что я буду чувствовать, если ради меня ты так поступишь с ней?!

Выпрямилась, держа удар, расправляя спину. Впервые за много лет очистившись от шелухи комплексов, страхов и собственной беспомощности, Наннали чувствовала себя свободной – и в то же самое время такой эгоистичной и жестокой…

- Да, мне дорог Дункан, и эта свадьба поставила крест на любой мечте о счастье – ты это хотел услышать, брат? – Сжала платье на груди, нахмурилась, но не заплакала. – Вот здесь – боль не отпускает ни на миг. Здесь – тоска по Лелушу и чувства к Дункану. Ты думаешь, мне не больно? Вы способны на многое – можете дать волю чувствам, сорвать ярость и злость, сказать «я люблю», не вешая обязательств и лишних забот на дорогого человека. Вы можете уйти от неприятного разговора, а я не могу даже этого.

Старая, детская обида: все могут, а я нет. Пока Лелуш был рядом – он был ее глазами и ногами, но теперь все изменилось, и никто и никогда не сможет заменить ей любимого старшего брата.

- Но я все равно не сожалею, Ренли. Мне тоже больно, но я не жалею ни о чем.

Наннали успокаивалась. На душе воцарился странный покой – словно в перевернутой вверх дном комнате после урагана: предстоит еще долгая уборка и раскладывание всех вещей-мыслей по полочкам, но сейчас наконец-то наступило затишье. Не звенит больше разбивающаяся посуда, не скрипит натужно перевернутый стол, не гудит в пустых глазницах окон ветер, не шевелятся сорванные с карниза шторы.

Тихо. Пусто. Мертво.

Будь Наннали зрячей, Ренли бы, вероятно, испугался от того выражения абсолютной пустоты в душе, что непременно отразилось бы в ее глазах.

- Уходи, Ренли, - глухо шепчет принцесса, вновь стремясь закрыться в себе, спрятаться от накатившей боли. – Оставь меня.

В наступившей тишине Наннали слышит каждый шорох – так же отчетливо, как если бы он раздавался прямо в ее голове. Она едва не дрожит от напряжения, в ожидании ответа брата, мысленно коря себя за жестокие слова. Она не должна быть такой эгоистичной, не имеет права говорить это, не хочет гневить брата. Слишком мало близких людей осталось рядом с ней, чтобы потерять одного из них.
Едва различимый шорох одежды – это Ренли склоняется над коляской, но для чего? Чтобы дать пощечину маленькой эгоистке? Вглядеться в слепое лицо и найти там раскаяние за слова – но не за поступки? Прошептать что-то на?..
Сильные, крепкие руки поднимают девочку из коляски, вознося над полом, над страхами, над переживаниями. Мягкое тепло обволакивает, даря спасительное прощение.
…Прощание.
Нежный поцелуй оседает сизым пеплом на коже, бередит старые раны. Осторожно обнимая брата за шею, Наннали вспоминает обо всем и обо всех, кто когда-либо держал ее на руках: о Лелуше, о Сузаку, о Дункане. Столько дорогих ей людей, сильных людей, которых больше нет рядом.
Не будет и Ренли. Сколько у них еще времени? Час? Минута?
- Я тоже люблю тебя, Ренли. Всегда любила. Скучала, когда мы были в Японии, тосковала, когда мы прятались в Академии. Просила брата раскрыться, когда тебя назначили генерал-губернатором сектора. Всегда, - тихий шепот с губ. Тяжело, быть может, поверить, что это так, но ни дня не проходило, чтобы девочка не вспоминала о своей семье – о той ее части, которая всегда была добра к Наннали. Она слушала каждую новость, была так счастлива узнать, что Ренли и Юфи назначены в Одиннадцатый сектор, а еще больше – что Сузаку стал рыцарем Юфемии.
Мир, полный счастливых, пусть и далеких моментов, был так привычен и дорог, что даже теперь девочка цеплялась тонкими пальцами за эти воспоминания – лишь слабые воспоминания о том светлом и мирном времени.
Но теперь все иначе. Все сложилось как сложилось – и хотя Наннали лишь маленькая пешка в играх опытных политиков, она сыграет свою роль до последней ноты.
- Я буду сильной, Ренли, - Наннали не лукавит. Она обязательно будет сильной, но едва ли когда-нибудь снова – счастливой.

- Ум, - девочка кивнула, соглашаясь помнить. Она никогда не забудет счастливого времени, улыбки Лелуша и тепла Сузаку, но в будущее счастье уже почти не верит.

Внимала, слушая о том, что сделает для нее брат – ей потребуется немало времени, чтобы привыкнуть к чужой верности и к тому, что она вообще имеет право им приказывать. Они военные, но девочка не готова еще приказывать им, считает себя недостойной этого.

- Я, - начала было она, но осеклась. Не стоит говорить об этом – она сама научится всему. – Спасибо, Ренли.

А вот на словах о планах, Наннали невольно заулыбалась. Она не решилась сходу рассказать обо всем, но одна мысль неизменно поднимала ей настроение.

- Да, у меня есть несколько задумок… Но.. Кхм, - улыбалась все шире и шире. Юфи сказала, что Ренли поддержит ее задумки, так что… - Они точно не понравятся брату Шнайзелю.

Только вот вместо стыда в ее голосе звучало веселье – так необычно и неловко для Наннали, что она покраснела, но никак не могла справиться с упрямо лезущей на лицо улыбкой.

Ренли снова улыбался, и Наннали чувствовала это, прижимаясь губами к горячему виску брата, обнимая тонкими руками за шею.

Сердце рвалось из груди, требуя все немедленно рассказать ему, ожидая его удивления и восторга ее идеей, но что-то заставило ее остановиться. Провела пальцами по волосам брата, зарылась носом, запоминая его запах и нежную щекотку по щекам. Выдохнула, взъерошивая шевелюру Ренли, воскрешая в голове образ его вечно всклокоченной соломенной головы. У маленькой Наннали он всегда ассоциировался с солнцем – ярким, светлым и улыбчивым.

«Улыбаешься ли ты теперь так же, братец Ренли?» - с неожиданной тоской подумала Наннали. «Улыбнешься ли ты моему решению?»

Хотя Юфемия и сказала, что брат поддержит ее, Наннали не решилась прерывать мимолетную идиллию разговорами о политике.

- Можно это будет сюрпризом?.. Завтра будет пресс-конференция, и я скажу об этом, - правда, Ренли уже будет далеко от ЮАР, но они всегда смогут связаться друг с другом по видеоконференции – и если брат окажется против, то она этого хотя бы не почувствует.