Бал напоминает о тех годах, когда Бригитте ещё выходила в свет – раз в год, по обещанию, вытащенная из привычного ей дома, оторванная от престарелой нянюшки, обряженная не хуже фарфоровой куклы и терпеливо выносящая поцелуи всех престарелых матрон, что считают своим долгом подойти, клюнуть в щёку мокрыми губами, чтоб потом выразить сожаление отцу – какая, всё-таки, болезненная девочка ваша Бригитте. Где они теперь, эти матроны?

Перед дворцом, пока Красноплечие ждали чего-то, к ней подошла Рита – та самая, что Потрошительница – и, смерив Эрику мутным взглядом, вдруг спросила, не знает ли она, как признаваться в любви мужчинам. Эрика не знала, но предложила почитать сводную литературу по теме. Рита бросила что-то вроде «да читала уже, непонятно», и исчезла среди толпы, оставив Эрику в полнейшем недоумении. Впрочем, почти сразу толпа оживилась, ибо настала их очередь заходить.

Сюрприз ждал её буквально на входе – распорядитель объявил, что форма на балу, мягко говоря, неуместна, а потому девушки налево, юноши направо, будем переодеваться. Под убеждения распорядителя, крик Бяченовой: «Чтоб вас черти драли за такие идеи» и общий шум, Эрика проследовала туда, где ей предстояло расстаться с первой важной для неё вещью. Формой, разумеется. И там, где у нормального солдата возникли бы затруднения, привычная когда-то к выходам в свет Эрика справилась со всеми крючками и шнуровками совершенно самостоятельно. О том, откуда у сироты знания, как правильно зашнуровывать корсет и прочие ужасы аристократического гардероба, никто не уточнял. Всем было не до того – тихая и неконфликтная Лито, послушно натянувшая на себя и маску, и указания руководства слушавшая, не вызывала проблем и не привлекала внимания – в отличии от остальной женской части состава.

Когда переодетая в положенное случаю платье  и скрывающую половину лица маску Эрика, спрятавшая оружие (с которым строго-настрого запретили расставаться) в кобуру на бедре выходила из комнаты, мимо прошествовал Крестовский, буквально волочащий Бяченову за руку. Бяченова продолжала сообщать окружающим – народу и дворцовым стенам – что она солдат, и это нарушение её гражданских прав. Крестовский смотрел на мир с тоской прожженного страдальца. Лито могла только мысленно пожелать командиру удачи, потому что Бяченова была только первой из протестующих.

Как ни странно, именно безвестной сиротке было легче всех – опыт Бригитте позволял и не нарушить церемониальный порядок, и отойти в бальном зале подальше, туда, где был выход в один из бесчисленных боковых коридоров, так, чтобы это не привлекло излишнего внимания. Вроде бы и в зале. А вроде бы и нет. Фиолетовая полумаска, без излишеств и украшательств, и вот тебя уже даже Эрикой назвать сложно.

Эрика едва слышно вздохнула, поправила маску и прислонилась к стене. Кобура на бедре была затянута слишком туго, да и как теперь выхватить, если приспичит? Пока задерёшь пышную юбку, пока схватишься…

Бал, несмотря на пышность и блеск, вызывал в ней не радость – усталость. Сиротка, конечно, должна была радоваться тому, что оказалась на этом празднике жизни, но Лито сейчас чувствовала себя Бригитте больше, чем когда-либо. Вспоминалось ей, как так же, после церемонных поцелуев всех желающих, её задвигали в угол и забывали до конца приёма. Братьям в этом вопросе было проще, спрятавшись за материнскую юбку, они могли ощущать поддержку хоть кого-то. Разряженная в пух и прах Бригитте в такие моменты чувствовала самое настоящее одиночество, сидя или прислонившись к стене – вот точно так же. Вот и сейчас, не замечая никого, следя за танцующими парами, Лито чувствовала себя лишней, с той лишь разницей, что теперь она была элементом не какой-то там высокородной семьи, а семьи куда более разнородной, куда более низкого положения, с куда более тёплыми отношениями внутри – но всё равно Эрика была лишней.

Увлекшись своим любимым делом – а именно размышлениями о том, как ей здесь некомфортно, Лито не сразу заметила, что за ней наблюдают сразу две пары глаз. Точнее, заметила она только первую – Такаи Садао.

Вторая пара глаз, тем временем, сулила куда большие неприятности, пока первая пара глаз на время скрылась из виду.

К сожалению, Эрика слишком мало времени провела в рядах Красноплечих (не считать же то время, когда она лежала в больнице?), чтобы знать всех. И, что более важно, знать их нравы. Рита, Тариса, Наташа – вот каким был круг её «общения» (если можно было вообще так выразиться), но темноволосую девушку, тем более на бале-маскараде, узнать ей вовремя не удалось. Имя, характер, да хотя бы то, по какой причине пискнувшую Эрику подхватили под локоть и поволокли в хитросплетения коридоров. Ох, если бы был у Лито дар если не в будущее смотреть, так хотя бы в душу…

Похищение, как показалось совершенно растерянной данным происшествием Лито, произошло настолько быстро, что вряд ли кто-то заметил. На лице у неё, даже несмотря на маску, было хорошо различимое удивление.

А потом, когда шумный зал остался далеко позади, по этому удивлению нанесли удар. Во всех смыслах.

Покачнувшись, Эрика сделала первое, что может сделать человек обыкновенный, что может сделать растерянная графская дочка, которую никогда не били, потому что драться – моветон. Она просто прикрыла подбородок руками, отшатнулась и совершенно растерянно посмотрела на девушку, которая её ударила. Потому что, дорогой отец, недостаточно придумать новое имя и достаточно убогую легенду, нужно было выдавить из неё все эти барские замашки изначально. И ударить хотя бы раз – чтобы она не удивилась тому, что её ударили здесь. Чтобы она сумела среагировать правильно сразу.

Только через непозволительно долгие несколько секунд Лито отвела руки от лица, ощущая во рту соль и металл, сжала кулаки и вообще стала вести себя как солдат Красноплечих – чуть сгорбилась, ища точку опоры, наиболее равновесную позицию. Но всё равно выглядела при этом глупым и тонким ребёнком, в глазах которого, сверкавших в прорезях маски, светилась неподдельная растерянность.

За что? Почему именно ей? Кто эта девушка?

Ей страшно, конечно, как может не бояться домашняя милая девочка, которой только что разбили губу – кровь уже течёт на подбородок, потому что глотать её Эрике противно. Поэтому она молчит – стоит заговорить, и всё это окажется во рту, в горле, в желудке. А когда тебя тошнит, тебе не до обороны.

Следующий удар Лито действительно готова принять. А может даже и ударить в ответ. Ей бы только понять – за что её собираются бить? А то, что одним ударом дело не ограничится… Что ж, даже такой непроницательный человек, как Эрика, это может понять.

И вот снова Эрика совершила ошибку – небольшую, казалось бы, но ставшую критичной. Женщины же дерутся, самая страшная половина человечества по причине полной непредсказуемости в драке. Куда там до боевых стоек, когда тебе ногтями в глаза лезут, за волосы дерут и швыряют не хуже чем дворового щенка. Снова счёт не в её пользу, но Лито рвётся назад, волос не жалея – чёрт с ними, отрастут – уворачивается от колена, что чуть не помял ей лицо снова, и вцепляется в каштановые волосы одной рукой не хуже клеща, просто чтобы зацепиться за противника, устойчивость обрести и держаться на ногах, а не упасть.

Падать нельзя, нельзя падать, Эрика нутром почувствовала, что ей тут же в живот каблук воткнётся, а, может, и не в живот, а в глаз – какая, в сущности, разница. И не отталкивает от себя противницу, о причинах агрессии она точно узнает, но не сейчас, наоборот, льнёт к ней так, что это на нежные объятия похоже, если бы не следующий за этим импровизированным прижатием ответный удар в мягкую губу. Женский удар. Мужчины по скулам бьют, там крови меньше, зато пользы больше.
– Да ради бога! – отзывается Лито и плюётся кровью, не целясь, но и не выбирая – тут ведь весь обзор женское тело загораживает, куда не плюнь, всё равно на него попадёшь. – Только не могла бы ты ненавидеть меня потише?

Она маленькая, юркая, вертится, вцепившись в чужие волосы, не даёт себя снова взять в железный захват и надеется, что губу всё-таки основательно разбила.

И топчется по ногам, исполняя любимый приём знатных домов – это когда во время пламенных объятий заклятые подружки друг другу ноги шпильками истаптывают, не теряя ни доброжелательности улыбки, ни прелести беседы.

А ещё Лито чисто по-человечески страшно.