Все вокруг, начиная от рыцаря брата и заканчивая горничными и слугами Ганибала Боты, конечно же, лучше знали, как ей будет лучше, не желая оставлять принцессу в одиночестве с той самой поры, как прогремела страшная весть о похищении принцессы Юфемии. Лишь сорвавшись на крик, смогла Наннали добиться своего – и сама уже жалела об этом, находя в каждой мелочи еще один повод себя укорить.

Она была близка к тому, чтобы возненавидеть себя. Обуза, калека, бесполезная – даже желая как лучше, она все испортила. Будь Юфи здесь, в ЮАР, никто не украл бы ее. Никакие доводы против свадьбы Юфемии и Лотаря уже не убеждали – если бы сестра оказалась здесь, если бы Наннали не заняла ее место, она была бы в безопасности.

Убитая горем, Наннали осталась одна в своей комнате, не желая даже кому-либо позволять перенести ее на кровать – так и застыла скрюченной в инвалидном кресле фигуркой с радио в ладошках. Принцесса перебирала каналы один за другим, выкручивая колесико до упора, до шипения в ушах, когда не могла больше слышать голоса экспертов, с холодной невозмутимостью обсуждавших взрыв в Нео-Токио и похищение Третьей. Для них это было будто бы и вовсе чем-то рядовым, обыденным, а в груди Наннали будто бы пробили огромную дыру. Сначала пропал Лелуш, потом арестовали пытавшегося защитить ее Сузаку, теперь похитили ни в чем не повинную Юфи. Все дорогие люди исчезали из ее жизни со столь неумолимой скоростью, что принцессе казалось, будто ее саму рвут на куски невидимые, ужасающие палачи.

Она отказалась от обеда, послеобеденного чая и от ужина. Она бы предпочла заморить себя голодом, чтобы больше не слышать эту тупую боль в душе, но последней ниточкой держал ее сжатый в ладони крест, что оставил перед отъездом Дункан. Если рядом не будет всех прочих – она все равно должна дождаться его.

И снова колесико, шипение, слова, снова шипение…

…И болью по сердцу страшная весть…

- Юфи, - заплакала Наннали, не веря своим ушам, не находя в себе сил больше слушать. Щелкнуло радио, последний раз прошипев имя Третьей принцессы.

Едва сдерживая дрожь в ладонях, Наннали ловила жемчужины горя тонкими пальцами. Обняла себя за плечи, подалась вперед, уронив с колен радио. С гулким треском зашипело оно, включившись и вновь вещая страшные вещи неровным звуком – при падении сбились настройки волны.

- Замолчите, замолчите, - тихо молит Наннали, тянется ладошкой за радио, падает с кресла поломанной марионеткой с перепутанными ниточками. Судорожно шарит по полу рукой, ища шумящий динамик, и, найдя, щелкает выключателем – и тут же словно что-то выключает ее саму, оставляя принцессу хрупкой, переломанной фигуркой лежать на полу без чувств.

Тяжело дыша, Наннали ощупала себя – картина изменилась: она была уже не на полу, где уронила радио и куда упала сама. Мягкая постель, ласковое, пахнущее лавандой одеяло, кевларовая сорочка на груди. Тонкие пальцы исследовали мир вокруг принцессы, объясняя: ее одиночество все-таки прервали заботой.

Злиться на ослушавшихся приказа людей не было ни сил, ни смысла – Ренли бы не похвалил своих людей, простудись Наннали на полу своей спальни.

Сон отступал, оседая лишь испариной на лбу. Быть может эта новость ей тоже лишь приснилась, как и?..

…как и смутный отголосок странного, жуткого сна, оставившего после себя пот, страх и замерший в тишине покоев стон, показавшийся самой принцессе криком.

Не важно.

В детстве мама включала ночник, когда Наннали боялась уснуть. Когда мамы не стало – Лелуш обнимал ее и читал ей книги. Теперь, когда и брата не стало рядом, она должна была учиться сама бороться со своими страхами.

Время.

Если она долго спала, то, быть может, Дункан уже приехал?.. «Но разве не был бы он тогда здесь?» - Промелькнула эгоистичная мысль, когда Наннали потянулась рукой к прикроватной тумбочке. Радио или телефон – что-то должно было быть там.

Трубка телефона послушно проговорила время по нажатию на большую клавишу с круглым циферблатом часов.

- Два часа пятьдесят восемь минут, - разорвал тишину женский голос, Наннали вздрогнула, но начала успокаиваться – хотя бы такой голос был рядом. Дункан уже должен был прибыть в столицу, но, конечно, едва ли потревожит принцессу в столь позднее в ее часовом поясе время.

- Радио, - продекламировал голос, когда Наннали нажала на боковую кнопку. Это чудо техники подарили  ей совсем недавно, когда стало ясно, что связь принцессе все-таки необходима и что обойти неудобства от ее увечья не так уж и сложно.

Тихо заиграла ненавязчивая музыка, успокаивая принцессу. Копию радио «Пендрагон» в ЮАР сделали специально для Наннали, которая еще не овладела африканаас и не могла в полной мере наслаждаться местными радиостанциями.

- В Пендрагоне восемнадцать ноль-ноль. С вами Анжелика Цейнот и срочный выпуск новостей, - вдруг перестала музыка, и с надеждой вслушалась Наннали в голос диктора. Быть может, скажут, что все сказанное ранее про Юфи – неправда?

Едва ли Наннали могла ждать, что столь светлая надежда будет растоптана настолько безжалостно, вестями об упавшем самолете.

Дежурное переживание за погибших людей не сразу сменилось настоящим ужасом. Наннали еще успела подумать о том, какая трагедия постигла весь народ Британии, и только тогда до нее медленно, будто не торопясь пугать девочку, дошел весь смысл новости.

Самолет. Из Норфолка. В Пендрагон. Героическое сопротивление.

- Дункан, - не веря своей догадке, но не имея ни единого повода ее оспорить, Наннали крутила в руках телефон, продолжавший вещать уже о других событиях. Пальцы рефлекторно потянулись к кнопке вызова рыцаря.

Невыносимые секунды набора номера. Неумолимое «Телефон вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети» разбивало сердце.

Лелуш. Сузаку. Юфи. Дункан.

Ее душу четвертовали неведомые палачи, наказывая ее.. за что?.. За эгоизм? За мечты? За желание?..

Когда Шицу предупреждала ее, Наннали и подумать не смела, что цена окажется столь… невыносимой.

- Дункан, - слезы душили принцессу, рыдания срывались с перекошенных губ. Почему он стал ценой ее желания? Почему цена за столь светлое и искреннее желание настолько непомерна? Ради чего ей вообще жить теперь?

Сбитое дыхание клокочет в груди, Наннали колотит дрожь.

Это страшнее смерти мамы – тогда у нее был Лелуш, который всегда был рядом и поддерживал девочку, а теперь судьба методично избавлялась от дорогих ей людей, убивая их, калеча их судьбы, разлучая ее с ними.

Кто-то зовет ее по имени, прибежав на крик. Юми? Ингрид? Мама?.. Какая разница? Тупая боль в груди рвет сердце на части, а ладони оттягивают ночную рубашку на груди. Слезы кажутся липкими, как паутина во сне.

Во сне?..

..Как было хорошо. Она не помнила, не чувствовала этой боли, не жила. Она снова хотела туда, и покорное этому желанию сознание выныривает из объятий горничной, вновь утопая в вязком формалине.

И теперь она не спешит идти сквозь колкую паутину.