Мало кто знает, что у переменчивой и спонтанной мисс Эшфорд есть свои маленькие ритуалы, на которых держится ее ощущение статичности этого мира. Так что если по воскресеньям Милли завтракает голой – значит, в мире все по-прежнему. К счастью для хрупкой психики обслуживающего персонала особняка Эшфордов, по средам у Милли была совсем другая традиция: среда для президента была самым неудачным днем в неделе – так уж повелось, – поэтому начинать его блондинка любила в одиночестве; горничные и дворецкий начинали порхать по дому только во второй половине дня, когда сама Милли была уже в учебном корпусе Академии.
И в эту среду мисс Эшфорд изменять себе не стала: мирно пила самолично сваренный кофе с полотенцем на голове, когда по ее душу пожаловали гости. Справедливости ради стоит заметить, что гости у Милли водились часто, шумно и по-долгу, но никогда – в восемь тридцать утра. Блондинка нервно дернулась на стуле, ожидая минимум – военный трибунал за одним из учеников (опустим его имя), потому что нормальные люди в такую рань в дверь не звонят, и, звякнув чашкой о блюдце, нехотя поплелась открывать дверь в чем была – в домашних лучезарно-голубых бриджах, затасканного вида футболке и с полотенцем на голове. Не голая – и ладно.
Раздражение ее сменилось недоумением, когда за дверью обнаружился человек с букетом, которого Милли явно где-то видела, но вот совсем не могла вспомнить, где именно. И какая-то навязчивая мысль крутилась в ее голове, которую игнорировать бы не стоило, но в восемь тридцать утра даже президент была не слишком дееспособна. Однако это не помешало девушке осознать, что цветы явно предназначались ей, а вот за что – следующий вопрос.
- Доброе утро? – Неуверенно протянула Милли, на всякий случай улыбаясь – мало ли.

По уверениям самой Милли и мужчины перед ней утро все-таки было добрым, хотя президент не была склонна согласиться с этим в полной мере. Во-первых, она никак не могла избавиться от чувства, что что-то упустила; ощущение, что она знала человека перед ней все еще не покинуло ее, и память, обычно Милли не подводившая, теперь настойчиво отказывалась ей помогать. Ну, знаете, британские ученые говорят, что защитные механизмы человека вполне способны блокировать нежелательные воспоминания… Во-вторых, еще одно ощущение никак не удавалось подавить -  что первую пару она сегодня пропустит.
Обоюдное молчание длилось не больше двух секунд, и блондинка тщетно пыталась найти в облике собеседника объяснения его раннего визита: легкий налет формальности во всем этом присутствовал, но совершенно точно он не пришел сюда, чтобы сообщить о смерти кого-то из очень дальних родственников – кажется, только такие визиты и наносят ранним утром. Но Милли успела увидеть светлый костюм и букет цветов, но все, что она могла предположить, исходя из этого, разбивалось о четкую уверенность – они не встречались раньше. Так какого черта?
- Я Ллойд Асплунд, приятно познакомиться. – Ах, вот какого… Пару секунд Милли не реагировала никак, вероятно, процессы в ее мозгу были приостановлены туго стянутым полотенцем. Но затем памяти пришлось смириться и вернуть мисс Эшфорд утраченные воспоминания. Ну да, граф Асплунд, очередная гениальная авантюра ее семьи. Приятно познакомиться? Приятно познакомиться?! Да от таких приятных знакомств с утра пораньше у мисс Эшфорд грозил начаться нервный тик. Очень хотелось захлопнуть дверь. Вовсе не из-за визитера, заявившегося в такую рань, но из-за дурацкого чувства противоречия, чтобы только сделать наперекор. И все-таки у нее хватило ума сдержаться и мужества принять букет, который изрядно ее удивил – о Ллойде Асплунде ходили весьма специфические слухи, вероятно, именно поэтому они еще ни разу не встречались, хотя Милли слышала несколько раз от матери, что та активно занимается этим вопросом. Ну и пожалуйста, а сама президент предпочитала держаться от угрозы подальше. Не в этот раз.
- Красивые цветы. Благодарю вас, - тоном формально-замораживающим поблагодарила девушка, явно находясь под влиянием собственных выводов и недовольства. Впрочем, сама ситуация прибавляла дурацкости всему этому действу и мешала воспринимать что-либо всерьез, а полотенце на голове Милли и ее милая домашняя одежда и вовсе были слугами абсурда. Так что волей-неволей пришлось согласиться, что формальный тон неуместен. С другой стороны, Эшфорд понятия не имела, как ей общаться с этим человеком.
- Ммм.. это запах кофе? Ну конечно же, какое утро без кофе. Не позволите ли мне составить вам компанию? - Человек сам нашел выход.
- Конечно, проходите, - сработал рефлекс, выработанный годами – вежливость. Ну и не могла же она его прогнать. К тому же, ее даже интриговал этот визит, как и все, на что ответов у нее не было.  – Я отпустила прислугу на утро, поэтому, надеюсь, вы не будете возражать, если кофе вам я сама сварю? – Осведомилась Милли только ради того, чтобы осведомиться – выбора у него все равно не было. И, усадив гостя в небольшой столовой, прошествовала через арку на кухню. – Сахар? Молоко? – Через несколько минут вонзи послышался ее голос. А через пару секунд из кухни показалась и сама Милли с подносом в руках, на котором удобно разместились и сахар, и молоко, и утренние кексы, и несколько сэндвичей - президенту следовало быть безупречной во всем, даже в готовке, в конце концов, она возглавляла не только студсовет, но и несколько школьных клубов. Сама Милли была уже без полотенца, но в состоянии весеннего одуванчика: полусухие волосы, хоть и отливали гладкостью, но немного пушились, что придавало ей вид еще более домашний и ранний. Ну не бежать же наводить марафет в самом деле, хотя маменька бы не одобрила. К тому же, это не она бесцеремонная, это граф Асплунд заявился ни свет ни заря да еще и без приглашения. Впрочем, Милли всегда была милостива к самым бесцеремонным вещам, если они будили ее любопытство. – Очень приятно наконец-то с вами познакомиться, - начала она с общих фраз. Она ж понятия не имела…

У мисс Эшфорд всегда находилось время на две вещи: подготовиться к неожиданностям и лишний раз помыть голову. Вторая вещь случалась с мисс Эшфорд в силу непредвиденных обстоятельств: собственной крайней безрукости, когда дело касалось ее прически; Милли просто физически не могла лепить красоту из собственных волос и обыкновенно прибегала к чужой помощи в этом вопросе. А потому, когда бралась накручивать хвосты и начесывать челки сама, приходилось невольно оставлять время на исправление кавардака и помывку головы, потому что без мощной водяной струи полученную конструкцию распутать было весьма сложно. А к неожиданностям президент была готова в любое время суток: среди ночи или с утра пораньше. Именно поэтому ко всяким случайностям вне плана девушка относилась с мудростью индийского философа. Пожалуй, именно глядя на Милли, люди придумали эту абсурдную фразу про лимоны, жизнь и лимонад – президент обладала удивительным талантом обращать любую неожиданную гадость в запланированную феерию, пожалуй, именно благодаря своему отношению к жизни.
Вот и приходит графа хотя и обескуражил ее, заставил перебирать тысячи вариантов в светлой голове и искать логическое объяснение, все равно был воспринят с тем же стоическим отношением к случайностям. Легкая, спонтанная Милли даже с утра пораньше побеждала в ней ту Милли, что была недоступна общему взору: Милли, думающую о своем будущем, Милли, видящую разницу, Милли осознающую.
- Вы удивительная девушка,  - голос гостя вывел ее из легкого транса раздумий. Милли оторвалась от своей чашки и подняла на него удивленные глаза – этого она не ожидала от ученного точно так же, как и букета цветов, а люди, не оправдывающие свою репутацию, всегда вызывали у президента легкое недоумение, с ними приходилось действовать, опираясь на собственный опыт, а не на слухи. И если бы после этой встречи кто-нибудь решил бы поговорить с Милли о графе Асплунде всеми теми стереотипами, что блондинка слышала раньше, она бы стала хохотать и все отрицать – она видела тогда и теперь знала совсем другого человека, а гений в лаборатории был недоступен ее сознанию.
- Благодарю вас, - легко, но с долей настороженности улыбнулась президент. Разумеется, если некто со статусом «жених» приходит в твой дом, ты невольно ждешь, что он будет тебе симпатизировать. Но Милли ровным счетом ничего не знала о статусе этого господина относительно нее: четких распоряжений от центра (маменьки) ей не поступало, а гость еще не удосужился озвучить цель своего визита (может, он прослышал, что хозяйка Академии по средам лично подает кофе), поэтому девушке оставалась прикинуться слепым мышонком и топать наугад. – Чудесному месту чудесные люди. – Милли любила свою Академию и не могла при случае не прихвастнуть.
- Удивительное начало дня должно значить не менее удивительный день, который, я надеюсь, будет хорошим для нас обоих. – Кажется, она таращилась на него немного слишком долго. Милли вообще-то никогда не была особо стеснительной, а ее взгляды уж точно славились на всю школу, но все-таки блондинка была существом разумным и понимала как нельзя лучше, насколько ее статус в Академии и во внешнем мире должен различаться – с незнакомцами, людьми выше статусом, теми, с кем следовало Милли становилась подобающей. А потому пришлось отвести взгляд, хотя она еще не все успела понять – президент частенько полагалась на визуальное восприятие, и чувствительно была так же восприимчива, как и ментально. Есть люди, уповающие только на что-то одно, – разумные логики или отчаянные практики – а для мисс Эшфорд тактильные ощущения, допустим, говорили столь же много, сколько и тщательный мат анализ. На предположение графа девушка согласно кивнула, про себя опасаясь все же этого удивительного дня – удивительные дни контролировать было сложнее, особенно, если не знаешь, в чем его удивительность.
- А чем вы обычно занимаетесь по утрам? – Продолжил разговор господин ученый, чем поверг Милли в полнейший ступор. У президента в голове возникли тысячи вариантов, связанные с работой в Академии, не связанные с работой в Академии, приличные и не очень, серьезные и по-юношески безответственные – чем только ей ни приходилось заниматься по утрам!
- Организую работу на весь день, - выбрала самый подходящий вариант девушка. – Деятельность кружков, внеклассные экскурсии, досуг студентов, графики для студсовета, планы будущих мероприятий, иногда учебный процесс – ну, знаете, как это бывает в студенческую юность, - Милли закончила загибать пальцы и улыбнулась. Знает ли? – На самом деле, это только звучит как непочатый край работы, а в действительности – всего лишь веселое развлечение. – Разумеется, она не питала надежд, что кто-то вроде серьезного британского ученого придет в восторг от деятельности кучки дилетантов-организаторов, но все равно про себя девушка считала работу студсовета очень важной и значимой. – Совсем не то, что в засекреченных лабораториях, - поделилась мыслями блондинка, давая понять гостю, что кое-что она о нем слышала. А то пришел к ней неизвестный, и они как будто не на равных.

Милли чувствовала, как нагревшаяся ручка чашки обжигает пальцы – желания отдернуть руку у нее не возникало. Это отрезвляло, приводило в чувство, хотя у президента все равно оставалось смутное ощущение сюрреалистичности происходящего, неправильности. Но, в конце концов, Милли же три минуты назад решила, что не будет верить слухам и нажитой репутации графа, а будет действовать, исходя из заданной ситуации. Однако смущало ее не это: своим визитом в восемь утра Асплунд нарушил все мыслимые и немыслимые правила, даже она не смогла бы лучше. Впрочем, это в ее случае назначение должно было приходить сверху (она женщина, еще и ученица Академии), а граф, верилось ей, был достаточно самостоятельной единицей, чтобы наносить такие визиты; какие «такие», Милли еще не поняла до конца – гость упорно молчал о цели своего прихода, а все выводы, которые успели возникнуть в голове блондинки, могли бы разрушиться от одного его слова (хотя Эшфорд была уверена, что точно все определила).
Пока ученый рассказывал ей о тяготах жизни в лаборатории (где-то там Милли даже вставила уточняющий вопрос: Ланселот – это мех?), Милли не упускала шанса всмотреться в человека перед ней: высокий, очень худой, чуть сутулый – сразу видно, проводит много времени за работой; с застывшей, чуть рассеянной, обращенной внутрь полу-улыбкой на губах; с волосами странного какого-то выгоревшего-тусклого цвета и с глазами такой нечеловеческой проницательности, что даже отблески линз в оправе очков не могли ее скрыть, и каждый раз, когда граф поднимал на нее глаза, Милли казалось, что ее сканируют. Во всем: в интонациях его голоса, в движении его рук, в общей раскардинированности тела, - Милли видела человека противоположного ей, непостижимо далекого от ее образа жизни, мысли, от той дворцовой жизни, которой так страстно желала ее мать, и от той беспорядочной, хаотичной, которой жаждала Милли. Она смотрела на него и не верила, что их жизненные пути могут пересечься, а тем более, что должны пересечься. И этот несанкционированный абсурд мешал блондинке воспринимать ситуацию всерьез, позволял ей быть обычной: расслабленной, вальяжной, контролирующей всех и вся мисс Эшфорд.
- Вот вы когда-нибудь пробовали бутерброды с имбирем, сахаром и васаби? Мне приходилось, - ученого передернуло, и хозяйку дома тоже – неприятное, наверное, сочетание. Милли кинула взгляд на часы – время Академии. Конечно, у президента почти каждая минута ее дня была временем Академии, но время учебы пропускать было не желательно.
- Граф, вы пройдетесь со мной до учебного корпуса? – Предложение проводить даму звучало невинно. Она почти не выгоняла его, а просила составить ей компанию в прогулке. Когда они оказались снаружи, девушка бесхитростно оперлась на локоть сопровождающего, а только потом подумала, стоило ли это вообще делать. Президент привыкла к тактильности – студенты вообще могли бы жаловаться на домогательства со стороны начальства – и взять кого-то под руку во время прогулки было для нее делом незначительным, поэтому иногда Милли просто забывалась, находясь на территории Академии, а не во внешнем мире. С другой стороны, до прописных приличий ей не было никакого дела (разве что напоказ), как, кажется, и гостю, заявившемуся без приглашения в восемь утра, а убирать руку теперь было бы откровенной глупостью – оставила все как есть. Ну что ж, в компании полных незнакомцев можно.
- Граф Асплунд, - обращение Милли не нравилось, но назвать мужчину по имени было бы слишком даже для нее, - сколько вам лет? – Неуместность вопроса, должно быть, побила все мыслимые и немыслимые рекорды. Большим намеком было бы только: насколько вы старше меня? Милли откровенно пользовалась тем, что он сейчас мог видеть только ее безмятежный профиль – она сбегала от взгляда этих странных серых глаз за стеклом.

- Двадцать девять, - откликнулся ученый, если и догадавшийся о степени ее бестактности, то решивший вежливо проигнорировать это.  Милли было так же сложно отнестись к сложившейся ситуации серьезно и ответственно, как и понять ее внезапного гостя; президент, что уж греха таить, всегда славилась своей нечеловеческой проницательностью, использовавшейся далеко не во благо, но реальность вокруг графа Асплунда была настолько запутана, – слухи гласили одно, собранные исследования – другое, а прогулка вообще обещала третье – что блондинка просто не решилась делать предположений. «А черт его знает», - решила Милли и отвлеклась на голубое небо. - Не похоже? – На ответный вопрос девушка откликнулась легким пожатием плеч.
- Понятия не имею, как должны выглядеть люди в двадцать девять, - она вдруг решила вернуть себе статус легкомысленной барышни. Не то чтобы она уходила от этого образа с начала утра, но думала она и правда непозволительно много – ученый, чего доброго, мог заметить в ее глазах оформившуюся мысль. Правда, президент никогда не была так беспечна, чтобы выставлять себя совсем уж полной дурой; скорее, в Академии она слыла просто легкомысленной, поверхностной, легкой на подъем, пробивной, ужасно деятельной и безумно очаровательной внучкой директора. И в этом не было неправды: Милли никогда не притворялась тем, кем не являлась совсем и, вероятно, именно поэтому в ней не было той фальши, того притворства, той неполноценности, что выдает даже самых лучших актрис с головой. Она была всем этим: легкомысленный, неглубоким, беспечным созданием, которому Академия была дороже судьб всего мира, – все это было, и было в полной мере; однако то, что лежало глубже, демонстрировать было ни к чему, и на поверку президент могла оказаться не такой уж поверхностной и беспечной блондинкой. И оказывалась, как показывает практика. Но это же Милли – она если и знает, то не расскажет. Уж точно не о себе. – Но это не имеет никакого значения. Я спросила только, чтобы выяснить, во сколько лет я могу претендовать на место в Королевской Академии – вдруг я тоже в глубине души ученый, - хохотнула девушка, скептично хмыкнув про себя. Ага, инженер-электрик. С ее знанием физики можно было максимум экзамены в институт сдать, и то только потому, что временами ей объясняли этот предмет куда более сведущие умы. Зато теорию относительности Милли знала в совершенстве: все относительно, и восемнадцать ли лет, двадцать девять – бесконечно старой вселенной безразлично.
Они дошли до корпуса, и граф окинул ее каким-то взглядом, непохожим на все предыдущие.
- Мне кажется, что среди учеников этой академии нет заурядных личностей. Судя по Вам, мисс Эшфорд. Все вы когда-нибудь проявите себя, и мир непременно это запомнит, - выдал ученый, и даже Милли не нашлась, что ответить. Нет, ну, допустим, тот факт, что она личность незаурядная, ей был прекрасно известен, а вот насчет большинства она сомневалась. Впрочем, не сомнения заставили ее замолчать, а тон, которым мужчина произнес эту реплику – пророческий такой, как бы по-дурацки это не звучало. Мимо них пронеслась стайка учеников, спешащих на занятия, но с президентом они все равно поздороваться не забыли. На ступеньках Милли заметила Ривалза и Ширли, которым было явно не до нее в такую рань.
- Знаете, граф, вы, пожалуй, в тройке лидеров моих самых странных гостей в этом месяце, - рассмеялась президент, высвобождая свою руку и отходя от спутника. – Надеюсь, ваш визит стоил того, чтобы подняться ни свет ни заря, - была в этой фразе доля принятой вежливости, но больше все-таки – любопытства, ведь цель его визита так и осталась для мисс Эшфорд тайной. Хотя мать говорила о графе Асплунде и о своих планах на него, ничего конкретно Милли не знала; ей оставалось только гадать, договорилась ли ее мать с семейством Асплундов, или сам граф проявил инициативу, или этот визит преследовал совершенно другие цели и ученый точно так же был не в курсе дел. Но, пожалуй, встреться они при других обстоятельствах, все бы могло быть куда хуже, а тут и кофе, и променад, и беседа.
Звонок возвестил о начале уроков, и президент резко дернула головой.
- Не будем подавать дурной пример младшим студентам, - кивнула девушка на опаздывающих младшеклассников и по привычке улыбнулась на прощание, решив обойтись без непонятных «приятно было познакомиться» - она еще не определилась. Пока что единственное ощущение, оставшееся от разговора с ученым, было все таким же странным и абсурдным, как и начало ее дня – полный сумбур. Но через пару шагов она обернулась, повинуясь неясному порыву. – Пришлите мне как-нибудь сэндвичи вашей помощницы, я с удовольствием оценю кулинарные изыски.