Он говорит ей что-то, его сознание пытается сложить послание ведьме в слова, его губы движутся, но она не слышит. Только чувствует - как сжимаются его пальцы на ее теле, как он опять приближается, как горячо дышит в лицо, как почти кричит. Мольбы и бессильный шепот проходят сквозь ведьму, опутывают мимолетными связями и тут же исчезают, растворяются в пустоте мира за их спинами.
Вселенная замкнулась в кольце четырех цепких рук, в их перекрещении рождалось неверное свечение, которое только отражалось в глазах, скрывая их, и не освещая стен, дверей, лиц. Ведьма вдруг почувствовала, как вокруг вьется потревоженная ткань воспоминаний Татсумаки, как чья-то злая воля отбивает над их головами гулкий марш, как заставляет их тревожно держаться друг за друга.
О, черт, - успевает подумать Шицу, - это не я, - и ее с головой накрывает волна неясных образов, воспоминаний, страха, боли, смерти, мучительного рождения, и опять - чувственных видений, животного страха, почти осязаемой боли... Вспоротых, нечаянно выпущенных на волю, неприкаянных, чужих.
Круг замыкается, история повторяется снова и снова, прикрываясь личинами разных эпох и времен. Страх, боль, смерть, рождение. Каждый, любой - они все несут память поколений, они тянут ее за собой, ярмо, предназначение, судьбу, им не избавиться, им не скрыться, не разорвать этот круг. Страх, боль, смерть, рождение.
Картинки не даются в руки, тают перед глазами прежде, чем ведьма их рассмотрит, а за ними всплывает - то же искаженное лицо, те же жестокие, будто правда в попытке вынуть душу цепляющиеся руки, та же тяжесть на груди.
Это не она, действительно - не она. Это чужие страх, и боль, и чужая смерть, прошлая и будущая. Скрученные в тугую спираль, они вдруг лопнули, не завершив очередного витка - не дождавшись конца Куро Татсумаки. Будто ведьма передала ему немного своего бессмертия, и сейчас его участь тоже - только наблюдать. Не участвовать.
Это не она. Шицу просто оказалась рядом, и вихрь подхватил ее, подцепив и Татсумаки наяву, а не в очередном горячечном бреду.

Прикосновение к щеке, влажное, жадное и требовательное - он кричит ведьме в лицо. Свет льется из окон за закрытыми дверями наполненных чужой жизнью комнат этого дома и сочится в щели, разбавляя темноту их прихожей, превращая их замкнутую черную вселенную в мутно-серый бульон, в котором ведьма видит его глаза. 
Мелко дрожа от вновь накатившей дурноты человеческого безумия, от желания немедленно вырваться и сбежать, она быстро отводит взгляд. Воспоминания и образы улеглись вокруг них, лучше неясного, невидимого света вычерчивая эти замершие секунды одного на двоих слепого забытья. Марш стих, и вместо него забилась кровь, отмеряя бегущее время.
Руки Татсумаки заскользили по ее телу, он опустился вниз, медленно свалился сбившимся в ком отчаянием к ее ногам.
И спустя мгновение Шицу потянулась за ним - пытаясь поднять, опускаясь тоже - на колени, обнимая руками за плечи, прижимая к себе. Но в этом мгновении вспыхнуло ее собственное непроглядное и тихое отчаяние, безысходность, в которую ведьма неизменно возвращалась. Пропасть, над которой она навеки зависла, пропуская сквозь пальцы нити человеческих судеб, забывая каждую тут же, наматывая на запястья те, что оборвала сама. Пропасть ее незнания, ее чужеродности, ее равнодушия. Ее ловушка.
Она не может, не хочет, она просто не умеет - сопереживать, помогать, возрождать веру. Веры для ведьмы - нет. Есть только надежда, истошная и обессиленная, единственная, и такого гадкого плена Шицу не пожелала бы никому. Ее надежда - бесчеловечна, ее сочувствие - бессмысленно, пусто.
И все же она тянется вниз, к человеку, которого понять не может, которого она даже знать не хочет. Она ломается от единственного его взгляда, высвеченного в темноте, она шагает в свою пропасть, потому что нет у бессметной куклы гиасса такой силы - противостоять. Это ее забытая человечность тянет вниз, ее неспособность не замечать того воя, что отдается эхом в тайниках мира - мне плохо, я не вижу выхода.
Я тоже.
Парик скользит по ее волосам, Шицу вскидывает руку удержать его, но вместо этого ладонью накрывает глаза Татсумаки и прижимается лбом к его лбу.
Помоги мне.
- Тише, - шепчет ведьма, легко касаясь губами своих пальцев, обхватывая другой ладонью затылок Татсумаки и прижимая его еще ближе, так, что самой больно и в ушах звенит - не могу, не хочу.
- Тише. Это когда-нибудь закончится, тише, тише...