Сегодня наткнулся на видео про польского художника Здзислава Бексиньского. Это художник, чьи холсты — бессознательное в чистом виде. А ещё он очень не любил, когда его картины пытались объяснить. Хочется вспомнить фразу героя из фильма «Меню»: «Не ешьте - пробуйте».

Для меня искусство всегда начинается с образа. Не с сюжета, не с морали, не с посыла, а с того, как свет ложится на кадр, как цвет взрывается на холсте, как звук обволакивает тишину. Я могу бесконечно пересматривать сцену из фильма, где камера скользит вдоль потолка, как в «Необратимом» Гаспара Ноэ, превращая насилие в гипнотический танец. Или вглядываться в мазки на картине, которые кажутся случайными, пока вдруг не сложатся в пульсирующую эмоцию. Или слушать одну и ту же песню, пока гитарное соло не станет физическим — будто кожей чувствуешь каждое вибрато. Всё это — ради образов. Они не «означают», они есть. И в этом их власть надо мной.

Мне вовсе не скучно говорить о том, «что хотел сказать автор». Потому что так можно обратить внимание на вещи, которые в силу нашего восприятия уловить сложно даже при неоднократном просмотре. Я вообще себя не считаю внимательным человеком. То же «Зеркало» Тарковского я пересматривал... Уже точно больше пяти раз, и каждый раз обращаю внимание все на новые и новые детали.

Но в целом мне важнее утонуть в метафоре, чем объяснить её. Я не хочу сводить переживание к формуле, если оно рождается из света, тени, ритма. Это словно пытаться пересказать сон, выхолащивая его до банальности, тогда как его сила — в невозможности перевода.

Возьмите Гаспара Ноэ — режиссёра, которого либо ненавидят, либо боготворят. Его фильмы — не нарративы, а сенсорные атаки. В «Входе в пустоту» он закручивает камеру в воронку психоделических видений, где рождение и смерть сливаются в единый вихрь. Сюжет? Он вторичен. Важно то, как Ноэ заставляет экран дышать, как будто сам плёнка живая и страдает. Его образы — не иллюстрации идей, а окна в иное измерение, где логика бессильна. Так работают и другие авангардисты: Линч с его сюрреалистичными тканями реальности, Тарковский с медленным, почти божественным светом, Йоргос Лантимос, превращающий диалоги в ритуальные заклинания. Их объединяет одно — вера в то, что кино должно не рассказывать, а показывать. Причем, и мир, и сюжет, можно показывать отдельно друг от друга. Например, в играх.

И вот к чему я пришёл: смысл — это ловушка. Мы цепляемся за него, как за спасательный круг в океане абсурда, но разве он не иллюзия? Жизнь не становится понятнее от наших интерпретаций. Зато красота — а она всегда в образах — существует вне объяснений. Она не нуждается в оправданиях. Мои работы, будь то посты, тексты песен, фотографии или скриншоты из игр, — это попытка ухватить её мимолётные вспышки. Не искать «почему», а запечатлеть «как». Потому что красота, лишённая смысла, честнее всех философий. Она просто есть — настойчиво, беззащитно, не требуя ничего, кроме нашего взгляда.

Возможно, это и есть мой манифест: перестать спрашивать «зачем» и начать видеть. Тогда и смыслы можно будет ловить легче.

Именно поэтому у меня вызывает недоумение режиссура Хидео Кодзимы в «Death Stranding». В МГС5 он был... Более смел? Да, он что-то объяснял, какие-то вызывающие вопросы вещи, но делал это своевременно и не бросал прямо в лицо. Но в DS, глядя на бесконечные монологи о «связях», на Фреджайл (которая нам зачем-то прямо говорит, что на самом деле она не хрупкая), создаётся лишь одно впечатление: он не доверяет образам. Мир игры тонет в смыслах, словно он боится, что игрок не уловит красоту без подсказок. Каждая деталь должна быть объяснена, втиснута в рамки сюжета, обезврежена интерпретацией. Это как если бы Дали стал расшифровывать свои часы в стиле Википедии — раз, и магия испарилась. Кодзима не верит, что образ способен выжить без слов. И в этом его трагедия: он сам хоронит красоту под грудой «почему».

И совсем иначе звучит тихий гимн «Disco Elysium». Возьмите абрикосовую жвачку — единственное, что напоминает Гарри о Доре. Игра не произносит слова «прустовский эффект», не объясняет, как запах вырывает из забвения целые миры. Она просто даёт вам почувствовать: кисло-сладкий аромат, который въедается в кожу, в мозг, в душу. Всё, что мы знаем о Доре долгое время, — это не диалоги, не флешбэки, а жвачка, ставшая реликвией. Её запах — не метафора, а прямое вторжение прошлого в настоящее, как нож, разрезающий ткань реальности. Игра могла бы вставить лекцию о памяти, но вместо этого она заставляет вас стать Гарри: ваши нейроны сами выстраивают мост между ароматом и болью, между жвачкой и распадом любви. Авторы не боялись, что игрок «не поймёт». Они знают: чтобы вспомнить, не нужны слова. Нужно лишь вдохнуть.

Именно поэтому я почти перестал вышивать мотивации персонажей в своих ролевых постах. Раньше я, как и Кодзима, обкладывал каждое действие героя пояснениями: почему боится за Алину, почему неуверенно держит в руках винтовку, почему переживает за то, пятое, десятое. Боялся, что без этого игроки увидят лишь картон, а не плоть. Но потом понял: объясняя, я убиваю их право додумать. Теперь я оставляю шрамы без историй, поступки — без оправданий. Как Макбет сказал:

«Жизнь — сказка в пересказе
Глупца. Она полна трескучих слов
И ничего не значит».

Мои персонажи стали концептами: их правда — не в моих словах, а в том, как их прочтут. Одни увидят в молчании Макарова трагедию одиночества, другие — сатиру на мачизм, третьи — оммаж на Макса Пэйна, четвертые вообще библейские мотивы углядят.

А что же оригинальный замысел? Что там с планом Макарова, про который столько шутили? Здесь мне понравилась фраза Гоббса на первых страницах его «Левиафана»:

«Истина и ложь суть атрибуты речи, а не вещей. Там, где нет речи, нет ни истины, ни лжи».

Замысел — не часть истории, а её источник, тогда как ход реки истории определяют совсем другие вещи: скалы, встречающиеся на пути, изгибы, плотины, населяющие леса животные. А ещё — море, куда река впадает. И волны, которые создает это море. Его приливы и отливы. И так ли важен становится замысел на фоне всего, что я перечислил? Более того, реки и сами нередко определяют реальность вокруг себя.
Если замысел не сможет работать без разжевывания, значит, он себя никогда не оправдывал. А, следовательно, никаких объяснений не стоил и подавно: зачем разжевывать то, что само по себе не стоит времени? Тогда как если замысел себя оправдывает, то и лишние объяснения ему будут не нужны. Ведь истинное искусство — абсурдно. В конечном виде в нем нет замысла, как и нет его в общем потоке — есть только красота, увидеть которую можно как стоя на крутом берегу у самого источника на горной вершине, так и в лесу, слушая журчание воды, так и с высоты птичьего полёта, наблюдая за общим пейзажем.

Пусть игроки сами решают, где в истории моих персонажей «правда». В конце концов, разве не в этом магия образов — дрожать на грани между сказанным и утаённым?