Мао выпустил Шицу с большой неохотой — не двигаясь с места, он до последнего касался её ладонями и, лишь когда она отошла от него на два шага, опустил руки, скрестил их на груди и упёрся в дверной косяк плечом, со стопроцентной точностью отзеркалив её же прежнюю позу. Ненарочно. Где-то на подсознании. Он просто стоял, с нескрываемым удовольствием и трепетом на лице наблюдал за Шицу, слушал Шицу. Когда она находилась рядом, в такой спокойной миролюбивой обстановке, Мао посвящал ей каждую секунду своего времени, каждую крупицу своего внимания и не мог думать ни о чём другом, кроме как будущего. Их будущего. В какой-то момент он понимает, что даже внимая всему сказанному, сосредоточиться на сути сказанного — сложно. Безумно сложно. И Мао чувствует, что падает в небытие. Из него можно вынырнуть. Но только любивший до безумия знает, насколько сильно не хочется этого делать. А только кивать и без конца угукать, не спуская взгляда с объекта своего обожания и нервно перебирая пальцами ткань плаща.
Падение в омут оказывается недолгим. Нет ничего лучше прямого вопроса — не сказанного вскользь, а того, на котором сосредотачивают внимание. Мао, заслушавшись голосом Шицу, даже невольно вздрогнул, едва не прикусив язык.
— Разве я могу любить тебя меньше только из-за другой причёски? — Мао даже изогнул бровь, когда до него дошла сама суть вопроса и совсем немного — сказанного до. — Или одежды? Или других вещей, которые принято считать значимыми.
Он смотрел серьёзно, сосредоточенно, а губы медленно растягивались в ухмылке. Безумная полуулыбка засияла на лице Мао и тот, чуть повернув голову, прикрыл глаза и лишь усмехнулся.
— Глупцы будут хвататься за воздух, опьяненные теми символами, которые им диктует система. Так было в те времена, когда возраст не был для тебя пустым звуком. Так остаётся и сейчас. Система никуда не исчезает. Она адаптируется и подсовывает всё больше и больше поводов для того, чтобы делать выгодные для неё вещи, — отлипнув от косяка, Мао сделал несколько быстрых, резких, спонтанных шагов вперёд, а затем взял в ладони лицо Шицу — не спрашивая ни о чём, не объясняя зачем, и посмотрел в глаза. — Каждый день я слышу суетные мысли тысячи людей, что как крысы мечутся по городским улицам, что как трубы сточных вод пронизывают всепоглощающий организм созданной паразитами системы. Они мечутся, мечутся без конца в своей безумной гонке. И в погоне за чем? За красотой? За справедливостью? Или быть может за благополучием? Ха! Знаешь старую шутку из одного фильма про пиратов? Где главный герой говорит, что у него нет ключа, но у него есть кое-что получше. Рисунок ключа! Вместо настоящих ценностей людям подсунули имитацию. Шарж. Нарисованную пародию на настоящее и на то, что действительно имеет ценность. И эти глупцы, наводнившие мир, гоняются за знаками и символами, уводящими их всё дальше и дальше в пучину средневекового рабства. И, если раньше нужна была инквизиция, чтобы бороться с инакомыслящими, то теперь инквизиторами стали обычные люди и культ идеализма, культ эссенциализма, который заставляет нас верить, будто бы человек перестаёт быть человеком, когда меняет что-то в себе! Будто бы есть разница, как ты называешь японца: одиннадцатым или японцем? Как они, твои старые друзья, повстанцы, любят использовать это для того, чтобы управлять послушными толпами крыс, готовых в любой миг ринуться в бой. Они кричат: мы не одиннадцатые, мы японцы! Хватаются за это, как за спасительную соломинку, будто бы нет других причин для борьбы. Люди мыслят символами, милая Шицу. И я, ненавидя всё это...
Мао, сам того не замечая, что его пальцы сжимают лицо Шицу так сильно, будто бы он пытается удержать её от падения в низ, касается её губ своими и время останавливается. Он выдыхает. Прерывает поцелуй и снова пристально смотрит в глаза, говоря на выдохе:
— Буду любить тебя, — Мао замолк, так и не выпустив её лица из своих ладоней.
Отредактировано Мао (2020-12-27 18:53:29)
