[indent]Это была слишком короткая передышка для бесконечного потока мрачных дней, счёт которым вёлся пустыми бутылками и новыми шрамами. Неотвратимость бытия вновь поймала Кобру в свои силки: от самой себя Алина ещё могла сбежать, но не из объятий Вовы, бережно, но крепко прижимавшего к себе любимую женщину, потому что прекрасно знал о её безрассудстве и возможной попытке сбежать даже после бурного акта примирения, чуть не стоившего жизни не только ни в чем не виновной посуде, но и ему самому.

[indent]Алина собиралась молчать до самого конца, но шрамы были громче слов и жгли не только мучительным чувством стыда, но и следами, оставленными нежными губами на обезображенной коже. Единственным желанием Кобры было сейчас выбраться из плена родных рук и вновь спрятаться в раковину, вот только убежище пошло трещинами от первого удара в дверь и превратилось в острое крошево. Не было ни времени, ни возможности восстановить так быстро свою скорлупу, даже простынь достать, чтобы прикрыть наготу, и Алина лежала напряжённая и недвижимая на плече у своего мужчины, а его тепло только ещё больше накаливало звенящие нервы.

[indent]Она не знала, что творится на душе у Вовы, но знала точно одно - он наслаждался каждой секундой, которую мог обнимать Алину, гладить по плечу и дышать запахом её волос.

[indent]Однажды она уже потревожила обманчиво дремлющего Макарова, и это закончилось тем, что в жизни двух сильных, но прежде бесконечно одиноких людей появились хрупкое, прекрасное местоимение "мы" и островок спокойствия и уединения. Ещё раньше мир, который так жаждала её мятежная душа, был обретён по ту сторону океана и безжалостно разрушен обстоятельствами. Тогда Кобра открыла для себя, что ей очень нужен рядом тот, кому можно обнажить не только тело, но и показать все внутренние изъяны. В самый первый раз, когда её история могла закончиться простым "и жили они долго и счастливо", Алина была молода, чтобы рубануть с плеча и не понять, чего она сама себя лишила.

[indent]Сейчас их будущее было в руках Вовы, беспомощное, словно младенец, о возможности появления которого Алина лишь иногда позволяла себе думать, полное невоплощенных мечт, с множеством неисхоженных троп и неоткрытых дверей впереди. Вот только Макарову не давали покоя мрачные тучи над головами близких людей. Любимый мужчина Тихомировой и в сорок семь оставался максималистом, не мог остановиться на пути к цели, сколько бы боли ни принёс тот или иной выбор. Но только сильные люди могут вести за собой остальных, пытаться изменить мир и принимать сложные решения без оглядки. Вова был таким. И Алина знала, что они будут любить друг друга до конца, до того самого момента, когда ей придётся сжимать его руку и целовать остывающие губы.

[indent]- Расскажи мне всё, пожалуйста, - Алина предчувствовала недоброе, и это всё, что она смогла из себя выдавить, лишь сильнее обняв Вову.

Chase Holfelder - Every Breath You Take
[indent]Правда обезоруживает Кобру. Не магия слов, что так редко срываются с сухих губ, а сила откровения. Ни один мускул не дрогнул на лице Владимира, когда смертоносное облако, выпущенное его руками, накрывало Абу-Даби, но сейчас, когда приходится вытягивать из себя слова вместе с жилами под аккомпанемент живого трепещущего сердца, Алина чувствует, как искренне он волнуется. Вова, готовый к любой реакции, продолжает свой рассказ, в который поверить очень сложно, но не поверить - нельзя. И у Алины, даже как у его единственной горячо любимой женщины, нет права судить Владимира за то, что его выбранный путь так непрост и беспощаден и по отношению к Макарову, и в особенности к тем, кто с ним рядом. Меч, который Кобра так хотела опустить на голову неверному, бросившему её мужчине, с печальным лязгом падает на пол из разжавшихся рук.

[indent]Правда переворачивает всё с ног на голову. Все обвинения, уже успевшие попасть в Вову, и те, что ещё не были озвучены, превращаются в труху, оседают невидимым пеплом на голове Алины. Обида не проходит, но оказывается погребенной под благодатной почвой для семян стыда, зароненных Стасом и теперь давшим рост, благодаря Вове. Стыдно за неподобающее поведение, за непристойные мысли, за ослиное упрямство. Остаётся лишь запереть эти чувства, но сердце - солнце для них, и они будут продолжать своё буйное цветение, разрывая изнутри.

[indent]- Я верю тебе, - три слова, девять букв, в них и разрешение на продолжение рассказа, и её бьющееся сердце, добровольно возложенное на плаху. Упущенное в море Драконом, оно вновь ожило только в руках Вовы и, будучи в разлуке, сочилось не кровью, а ядом. Так зачем ему страдать и трепыхаться в клетке из костей и плоти? Пусть будет там, где ему должно быть, вместо с чистым и вечным, а Алина останется сосудом с сосущей болью в груди, и только тьма сулит ей покой. Но Кобра больше верит в то, что ей за все заслуги уготована геенна огненная, сейчас кажущаяся благодатным краем.

[indent]У кого вообще сценарий её жизни и пульт от неё? Кто настолько безумен и жесток, чтобы на сто кровавых страниц написать одну, залитую солнечным светом, а потом скомкать её и отправить в корзину для бумаг, словно бы это неудачный черновик? Кто с таким упоением множит ужасы войны в её голове, вкушает боль, назойливой рекламой показывая счастливые кадры, которые могли случиться, но не случились? Кто проматывает такие короткие моменты счастья и на повторе оставляет те, что не хочется вспоминать и от которых тошно?

[indent]Что толку сотрясать воздух? Проклятья всё равно не долетят ни до тех, кто на земле, ни до тех, кто усмехается сверху, если там вообще есть хоть кто-нибудь, кроме бескрайнего космоса. Ничего не попишешь, ничего не исправишь, и по одному вступлению было понятно, что после истории, которая была уготована Алине Владимиром, дороги назад не будет. Только вперёд, и от них зависело, к светлому ли будущему они придут или же к концу этого мира.

[indent]Извиняющийся поцелуй в угол губ дарит Алина Вове и выбирается из его объятий. Её одинаково жгло прохладой комнатного воздуха и жаром его тела. Хотелось вернуться в свой уютный кокон и вообще ничего не знать. Но выбор сделан, жребий брошен, а вместо того, чтобы восстановить стены убежища, будет правильнее всё снести и построить заново. Вот только времени на подготовку осталось катастрофически мало, если оно вообще осталось, то не на их стороне. Накинув на дрожащие плечи Вовину рубашку, Алина кутается в мягкий хлопок и жадно дышит его родным запахом. Отойдя к окну, она настроена слушать его дальше, но совсем не готова к тому, что она от него услышит.

[indent]Алину накрыло лавиной информации, а Владимир не думал давать ей поблажек и останавливаться. Она могла только метаться зверем по квартире, от кровати к окну и обратно, налить воды себе, Вове, вопросительно поднять бровь или вклиниться в монолог любимого удивленным возгласом. Нельзя было заткнуть уши, и было не важно, сидела ли Алина, наматывала очередной круг, мельтеша перед глазами Макарова, или просто стояла - слова безжалостно и методично вгрызались в черепную коробку, разрушали привычные устои и не оставляли ей ни капли надежды.

[indent]Оказавшись на весах с планами по спасению мира, Алина проиграла, пушинкой взлетела вверх, оглушенная грохотом рухнувшей вниз чаши, и под обрушившейся тяжестью оказались другие планы - её собственные. И у неё ни шанса остановить Вову, набрасываться на него с надрывными просьбами о подумать тоже поздно. Он безапелляционно решил, что больше некому спасать мир, взвалил это бремя на свои плечи. Алина не могла быть ему за это благодарна, потому что, выбирай она, они бы взирали на пепелище этого мира, зато вместе, рука об руку.

[indent]В груди сжималось и болело, словно кто-то вогнал прут, и теперь эта дыра отчаянно пыталась затянуться. Касания не утешали, хотелось, наоборот, оттолкнуть, сбросить с плеч его обжигающие ладони, так же, как он сбросил её со счетов, не посоветовавшись, не спросив её мнения.

[indent]Алине было паршиво, как никогда раньше, потому что она ни на что не могла повлиять, просто отстранено наблюдала, как разрастается дерево трещин по стакану, который она сжимала в руках - Вова знал, какие они бывают нежные, а её враги знали, какими они бывают безжалостными. Повезло, что пострадала неповинная посуда, а не повинная голова, которая начала юлить и теперь предлагала варианты для отступления.

[indent]- Издеваешься, Вова?.. - все чувства, которые она испытывала к этому мужчине, потонули в океане раздражения. Виноватый взгляд, коленопреклоненная поза, неуклюжие объятия... Лучше бы его не было в её жизни. Она, вот дура, так ждала его, знала, что простит рано или поздно, но... ради чего? Ради того, чтобы потом принять все его удары в самое сердце? Ради того, чтобы окончательно похоронить все мысли о ребёнке, об их с Вовой ребёнке?.. Хорошо, что не успела сказать, это сделало бы Алину уязвимой для всего того болота, в которое ей ещё предстояло окунуться, добровольно и с головой.

[indent]Но любой пожар рано или поздно гаснет, так погасло в долгих минутах молчания и раздражение, оставив дотлевать угли обиды. Это всё было продиктовано не высокими идеалами, но его любовью к ней. Вова бы не смог просыпаться каждое утро и знать, что он упустил подвернувшийся шанс всё изменить, абсолютно отчаянный и безумный. Алина бы смогла, но не он, и пусть цена была несоизмеримо высока. Кобра так устала от разрывающей тоски, от бесполезных пререканий, что не было сил обрушить на голову Макарова сотни проклятий или обвинить его во всех смертных грехах. Да, над их будущим повис жирный вопросительный знак, но ничто не должно было мешать их общему делу. Вспоминая слова Стаса, Тихомирова не могла позволить себе из-за обуревавших чувств бросить товарищей в трудную минуту. Она была боевой единицей и верным цепным псом, сначала вынужденно, теперь по собственной воле, поэтому она предоставила последнее слово своему мужчине.

[indent]А об её чувствах Макаров мог прочитать всё в карих глазах, не мигающим взглядом уставившихся на него.

[indent]Разговор, который должен был внести между ними ясность, запутал всё ещё больше, и там, где раньше были невидимые, но прочные нити, теперь поднималась стена. А виной всему - правда. Но была бы Алина благодарна, если бы Вова оставил её в счастливом неведении? Она знала ответ - безапелляционное и резкое "нет". Сейчас дальнейшее казалось безжалостным и несправедливым, но лучше было узнать всю подноготную миссии по спасению мира от самого Макарова, чем, открыв глаза позже, осознать, насколько отравила ложь их отношения, её жизнь - всё.

[indent]Тяжёлые мысли не покидают головы, сжимают грудь, не позволяя расправить плечи, и ноша кажется неподъемной. Время не излечит раны, не затягивающиеся, будто бы нанесённые ритуальным ножом, не станет легче, когда слова, обрекающие их на такой непростой путь, станут самим путём, когда придётся лишь подстраиваться под обстоятельства и продолжать делать всё, что требуется, чтобы её Вова закончил начатое. И в груди вместе с болью будет жить огонёк надежды, который вновь станет костром, когда Макаров дойдёт до конца, а он дойдёт, иначе... Подобные мысли Алина не подпускает к себе лишь благодаря тому, что Вова рядом, и его голос заглушает тревожный гул, что будет кружить подобно воронью, плотным черным кольцом одиночества и неизвестности.

[indent]Вместо ответа на вопрос - два стремительных шага, и ветви рук крепко обвивают со спины, царапают, страшно не желая одного - отпускать.

[indent]- Хочу, - до последнего вздоха быть рядом - проглатывает слишком громкие для такого момента слова и прикусывает кожу, чтобы впитать и запах, и вкус. Был бы Вова океаном - попыталась бы осушить его, зная, что в тщетных попытках захлебнулась бы в солёных волнах, ушла бы ко дну с блаженной улыбкой и распахнутыми глазами, чтобы видеть, как гаснет над головой свет, и солнце не может пробиться сквозь толщу прозрачной воды. И кто был бы виноват: он, что потянул за собой, или она, с головой погрязшая в безрассудстве?..

[indent]Неужели нельзя ничего переиграть?.. Алина стискивает Вову в объятиях, и, кажется, слышно, как трещат его рёбра и с какой силой она сжимает зубы, лишь бы не закричать не своим голосом... Вспышка гаснет, слабеют тиски, и ладони неспешно оглаживают широкую спину, а губы оставляют следы вдоль позвоночника, и каждый из них отпечатывается невидимым рубцом на её сердце. Алина прижимается теперь сильнее, чтобы холод, пробежавший у неё между лопаток, не хлынул и в щель между телами.

[indent]- Кого ещё ты посвятишь во все детали? Стаса, Бена, Романа?.. Марррию, может быть? - не может удержаться от шпильки и в извиняющемся жесте трётся щекой, после чего замирает, так и продолжая стоять позади своего мужчины. - Бен... Ты знаешь его как Вениамина Кламски. Теперь он директор по безопасности "Легиона". Мы вместе возвращались с тех берегов. Ему можно доверять.

[indent]Алине же очень нужно ещё чьё-то плечо, даже если Вова будет рядом.

[indent]Слишком много слов, среди которых ни одного из тех, что сейчас так хочется слышать Алине. Важно, наверное, не пропускать ничего, но монотонное полотно она рвёт на лоскуты и соединяет их так, чтобы они именно ей стали просты и понятны.

[indent]"Есть ещё один человек", - первый. Возможности Алины не безграничны, она даже не обладает этой непонятной силой, о которой столько разговоров вокруг. Раньше в её голове не было ничего кроме того, что она боевая единица, выполняющая определённые задачи, а теперь в идеально выстроенную систему вмешались чувства. Самое сложное в её отношениях с Вовой не тайны, поджидающие на каждом шагу, а понимание того, что Алина никогда не станет для него всем. Сейчас Владимиру куда как важнее спасать человечество, и Кобра почти стопроцентно уверена, что после достижения этой цели появится новая, не менее серьёзная, по поддержанию порядка, например, а ещё никуда не денутся люди, без талантов и активного участия которых не обойтись. Тихомирову не ожидает роль второго плана, ей до последнего вздоха Вовы будет отдана одна из ведущих, но она не вправе требовать, чтобы его мир сужался до них двоих... или троих, а так хочется закрыться ото всех в уютном мирке. Почему она никак не избавится от этих мыслей? Слишком много яда скопилось в её организме, и он после сердца достиг головы, но убить змея сама себя не может, только баюкать свою боль и отравлять без того непростую жизнь.

[indent]Второй перекрывает первый и состоит из "Кламски"- "пропавший без вести"-"в Латинской Америке" - "помощь в борьбе с Культом". Ещё один очень важный и нужный человек не только для их общего дела, но и для Алины. Он и ниточка с прошлым, и спасательная верёвка, не дающая сорваться, и канатная дорога вперёд. Сколько скелетов похоронено за океаном, но больше - спрятано в папках - у каждого, связанного с Латинской Америкой и "Вымпелом", свои непроглядные бездны и безмятежные вершины за плечами. Главное, что они живы и ещё могут собрать себя изнутри, пока есть, ради кого и за что сражаться. Пусть даже в основе этого у Алины эфемерная троица из веры, надежды и любви.

[indent]Третий отрез целый, лишь с неровными краями. "Твоя же помощь мне потребуется..." Она сделает всё, что он попросит, но неужели на это нужно тратить время, что принадлежит только им? Тихомирова силится запомнить хоть что-то из предстоящих дел, но у неё не получается - ей не хочется этого делать. Она готова держать язык за зубами в компании Вуйцик, запрячь Тимофея для всех поисков, что нужны Вове, даже помириться со Стасом по возвращении последнего, но думать об этом отказывается всеми фибрами души в такое позднее время, когда не работают блошиные рынки и все нормальные люди готовятся ко сну.

[indent]Последние обрывки смешны и нелепы, особенно тот, где Вова затрагивает вопрос о финансовой компенсации, противнике и возможном проигрыше. Кобра закатывает глаза и, не скрывая горечь в голосе, смеётся, потому что её в сухую разгромили, а время, оставшееся для получения хоть какой-нибудь компенсации, уменьшается с падающими песчинками, вот только отмеренное количество в часах остаётся неизвестной переменной. Это то, о чём не следует думать. Ни о чём не следует больше думать.

[indent]- Хорошо, - Алина кивает и замолкает, напряжённо всматриваясь в разноцветные глаза, в её убежище не скрытые за линзами, а затем берёт серьёзное лицо в ладони, согретые теплом его тела, и требовательно целует - на этом шаге Владимир всегда с радостью уступает ей первенство. Остатком полотна теперь не укрыться, но зачем ей перебирать холодную ткань или довольствоваться рубашкой, когда есть Вовины объятия. Кобра, не желая отрываться от его губ и крепко держась за рельефные плечи, медленно движется по памяти к дивану, и последняя её не озвученная, но очень явная просьба, чтобы дальнейший их разговор проходил на одном языке.