От второй порции в голове что-то противно щелкает, со звуком переключателя старого телевизора, на мгновение приглушая все звуки вокруг. Вместо них остается мерзкий белый шум, словно на мертвой радиоволне, - звук не странный, но страшный, - набивающийся в уши словно вата. Урсула остервенело трясет головой, чувствуя, как к горлу подступает горький комок слюны, но усилием воли гречанка сглатывает его, заставляя взбунтовавшийся было желудок успокоиться. Хера с два! Все, что попадало в Димитриди, там и оставалось. За редкими исключениями. Не в этом случае. Наемница зажмуривается, а когда открывает глаза, предавшее ее зрение, пошедшее было волнами как изображение в том самом старом телевизоре, возвращается к своей норме. Насколько эта норма сейчас вообще возможна.
Вот только для пьяной исповеди, которой от нее так упорно пытаются добиться, она все еще слишком трезвая. И «настолько пьяной» вообще вряд ли случится. Когда-то она читала, что некоторых солдат из спецвойск обучают сопротивлению наркотическим веществам, используемым при допросе. Обучают нести все, что угодно, кроме того, о чем спрашивают. Такой, обученный и «привычный» к веществам человек может на допросе рассказать о том, как его в старшей школе отшила одноклассница, сука, о том, как он вчера порезался, когда рожу брил и теперь, зараза, болит, о том, как позапрошлым летом ездил на рыбалку в отпуске и вот такого леща поймал, и даже не по роже! О чем угодно. Только не о том, о чем его спросили. Хрен его знает, насколько это было правдой, Урсула слышала об этом, но она и о том, что Бог есть - слышала. Не верить же теперь каждому слуху. Но если такие вот суперсолдаты с повышенной секретностью, все-таки, существовали, то у них появился достойный конкурент хотя бы по части бухла. Ибо хоть трезвой, хоть пьяной, гречанка хранила свои тайны и мысли при себе. Ровно до тех пор, пока сама не решала, что пришло время их обнародовать. Редко. Еще реже чем что-то в нее попавшее оказывалось снаружи. Не считая членов и пуль. Откусывать первые Урсула, к сожалению, не научилась, за отсутствием в стратегическом месте зубов, как у одной греческой народной нечисти, а вторых ей в своей шкуре было даром не надо.
Впрочем, сейчас, кажется, пришел один из таких моментов.
- Знаешь, почему я так вызверилась из-за первой версии контракта? - гречанка закусывает мерзкий привкус, пережевывает вдумчиво.
Язык, конечно, заплетается уже будь здоров, пойло у Рихтера получилось отменное, но они сейчас примерно на одной волне. Поймут друг друга. Посредством сигналов с Марса.
- Когда я только уволилась из армии, и пошла в наемники, я подписала примерно такое же...
На самом деле - не такое. На самом деле, в том контракте обговаривалась необходимость ее обучения (и Урсула сама была согласна с этим), и ее «преподавателю» давался полный карт-бланш на любые действия до конца обучения. Вот только Димитриди не учла того, что расторгнуть контракт до конца этого самого обучения она не может. А когда оно окончится, решал только сам учитель. То же самое рабство, только замаскированное красивыми словами о необходимости. И ведь подписала, не поморщившись. Наивная малолетняя идиотка.
Как будто сейчас лучше. Сейчас старая идиотка, только и всего.
Шрам на лопатке противно заныл, словно от воспоминаний. Фантомная боль. Он уже не болит. Нечему там болеть.
- И смогла выбраться только тогда, когда мой командир откинул копыта. Ублюдок.
Женщина горько усмехается. Не та информация, которой хочется делиться. Но это должно все объяснить.
- Теперь-то понимаешь, почему я рожи корчила, герр гауптман?
Обида синонимичная царапинам по старым шрамам. Все равно ведь больно.
Отредактировано Урсула Димитриди (2020-01-31 22:23:21)