Резиденция, и без того не блиставшая жизнью, ближе к ночи, была в полном запустении. Мюриэль и Фиделия, освоившие за годы службы умение быть незаметными в совершенстве, сейчас были где-то... неважно, где. Артемисия, заменявшая собой стаю фрейлин и служившая вдобавок верной компаньонкой, сидела в одном из кресел, забравшись в него с ногами, и перебирала катушки ниток, решая, каким цветом вышить нужный узор. Для Минервы, поглощённой своими мыслями, её всё равно, что не было.
Переплетя пальцы, сгорбившись в пику своей обычной прямой спине Минерва рей Британия сидела на диване, глубоко задумавшись и не ощущая, как немеют мышцы, как скапливается боль в позвоночнике, как сон пытается взять своё. Потому что ситуация требовала размышлений.
Мысли получались разные. От "сама ли ушла Корнелия или её, что называется, ушли" до "когда за месяц случается столько кадровых перестановок, назвать это совпадением сложно". И ещё очень много оформленных мыслей, обрывков мыслей и мыслишек, полноценного внимания недостойных.
Сводилось всё, пожалуй, к тому, что ей не хватало информации. Впервые Мина задумалась об этом, когда узнала про Лувию. Во второй раз ей пришлось задуматься об этом серьёзнее, когда спустя короткий срок в отставку отправился Шнайзель. Третий раз был сейчас, и продолжать сидеть, ожидая чего-то, было почти преступлением.
А ведь, казалось бы, в Десятом Секторе так хорошо, хотя, прибавь одну цифру — получится источник многолетней головной боли. Ласковое море, постоянная жара, настроения среди местных жителей самые благоприятные. На туристических буклетах склоняется во все поля слово "рай". Только вот в раю всё очень плохо с новостями из внешнего мира.
Что ж, тогда стоит попытаться связаться с внешним миром.
Семейное дело — именно так Минерва рей Британия решила называть своё ночное занятие — в данной ситуации имело сразу несколько значений.
Семейное дело никого не касалось, семейное дело не относилось к делам, касающимся власти, семейное дело было дозволительно для позиции губернатора, наконец, им можно было заниматься совершенно открыто и на виду. Семейное дело так же могло охватывать всю её семью, без сомнения, большую и проблемную, так что она даже никого не обманывала.
Итак, семейное дело.
Минерва, на минуту оторвавшись от размышлений, вдруг осознала, что у неё болит спина, и выпрямилась, потянувшись вверх руками, чтобы стряхнуть боль и онемение в теле. Она вспомнила (или осознала? или просто переключилась на это?) что в большой гостиной она не одна, именно тогда, когда ей понадобилось чьё-то присутствие.
— Пожалуйста, — Мина всегда начинала раздачу указаний с этого простого слова, — Принеси мне из моего кабинета ручку, бумагу... в общем, всё, что понадобится для тго, чтоб написать письмо.
Короткий взгляд на часы. Ох, а ведь она и правда засиделась, впав в эту задумчивость сразу после ужина, если не считать того, что она весь день провела в этой комнате, решая более насущные вопросы.
Артемисия не могла уйти без её разрешения, но и просить его могла не решиться, понимая, что Мине не до неё.
Удивительной кротости девушка.
— После можешь идти спать. Если хочешь.
Артемисия мгновенно отложила коробку с катушками ниток и бережно сложенное полотно с незаконченной вышивкой на журнальный столик, и выскользнула из комнаты, забыв надеть домашние тапки — они так и лежали где-то сбоку от кресла.
Минерва откинулась назад, ощущая лопатками сквозь ткань домашнего платья спинку дивана, и запрокинула голову. На потолке рука неизвестного художника (или просто обычного отделочника?) вывела золотистые узоры, то ли чтобы разбавить его белизну, то ли с претензией на живописность.
Золотистый цвет напомнил ей не о волосах матери, не о своих собственных, нет. В голову сразу полез сын Габриэллы, хотя волосы у него были светлее.
Ренли теперь премьер-министр. Далеко пойдёт, если по пути не споткнётся.
Корнелия вот споткнулась. На чём?
Артемисия вернулась почти так же бесшумно, как и ушла, почти не шлёпая босыми ногами пересекла комнату и положила на столик перед диваном стопку писчей бумаги, ручку, даже печать, которой Минерва скрепляла редкие бумажные письма матери, умудрилась найти. Где-то там точно был и конверт.
— Спасибо. — снова выпрямиться оказалось сложнее, потому как организм начинал просить сна. — Пойдёшь спать?
Артемисия покачала головой.
Ну нет — так нет.
Минерва проводила взглядом компаньонку, которая прошлась до кресла, снова забралась в него с ногами и положила себе на колени незавершённую вышивку. И лишь потом потянулась к ручке, наклонилась (писать на журнальном столике неудобно) и постучала себе по губам кончиком ручки, обдумывая.
Писать надо осторожно. Письма могут читать, с кем бы их не отправить.
Писать надо так, чтобы донести свою мысль. Это к предыдущему пункту об осторожности. Если увлечься словесными изысканиями, тебя попросту не поймут.
Наконец, надо написать всё так, чтобы никто не мог решить, что она плетёт заговоры. Потому что она их действительно не плетёт.
Мина щёлкнула ручкой, решительно придвинула первый лист к стопке поближе к себе (чуяло её сердце, что переписывать ещё придётся — хорошо бы не извести всю стопку за ночь), и написала вверху листа размашистым почерком:
Дорогая мама!
И остановилась, снова прижав кончик ручки к губам. Два первых слова написать легко — они неизменны в каждом письме, отправленном матери.
Передай мои поздравления с новой должностью...
Кому? Ренли? Ренли Британскому? Сыну Габриэллы Британской? Брату?
У Минервы от кропотливых раздумий зачесался кончик носа. Она поморщилась, поборола искушение почесать нос и приписала к начатой строчке:
...дорогому Ренли. Я верю, что он, несомненно, справится с возложенной на него самим Императором честью, ведь семья наша всегда была примером для нашего народа. Пример такой особенно нужен сейчас, когда всем нам необходимо сплотиться перед лицом трудностей, выпавших на долю Священной Британской Империи.
Здесь она снова остановилась, перечитала всё написанное, борясь с искушением смять лист и начать писать всё заново.
Впрочем, сойдёт.
Мне жаль, что я не могу поздравить его лично, особенно потому, что теперь он нечастый гость в наших местах. Хоть я и не могу не радоваться за его успех, теперь компанию мою составляют одни и те же лица, и меня одолевает тоска по родным краям.
"Одни и те же лица", точнее, лицо сейчас как раз сравнивало две катушки ниток, проверяя нить на свет.
У Минервы, кажется, заалели кончики ушей, настолько тяжело ей давались слова.
Хотелось бы мне посетить наш милый дом хотя бы в декабре, чтобы встретить светлейший из всех праздников в твоём обществе. А так же отдать последние почести дорогой сестре Лувии, весть об утрате которой дошла до...
Мина написала "Десятого сектора", но тут же, словно осекшись, перечеркнула написанное двумя штрихами.
...этих краёв с таким же затруднением, как доходят сюда все остальные вести. И обнять дорогого брата, потому как всю благодарность и благожелательность мою к нему не передать на бумаге. Поэтому я надеюсь, что такая возможность мне предоставится в ближайшем будущем.
Здесь Минерва поставила точку с таким нажимом, что почти продавила лист насквозь. И отложила лист, снова откинувшись назад.
Право слово, ей всегда тяжело давались такие изыскания.
Она посидела минуту с закрытыми глазами и, снова придвинув лист, старательно написала новую строку.
Надеюсь, Их Величество Императрица Эвелина Британская не высказали своего неудовольствия по поводу поступка Их Высочества Корнелии Британской.
Нет.
Мина яростно перечеркнула написанное крест-накрест. Не подходит. Более глупо написанное могло бы быть только если она бы прямо спросила, сколько сервизов перебила консорт, узнав, что пост премьер-министра был отдан в другую ставку.
Их Величество Императрица Эвелина Британская наверняка гордятся своей дочерью. Пример Их Высочества Корнелии Британской как нельзя лучше показывает её благородство, а так же единство нашей семьи.
Мина снова отложила ручку, нашла взглядом графин с водой и пару чистых стаканов, и, налив себе прохладной воды, с наслаждением напилась. Сколько ни включай кондиционер, здесь жара и днём, и ночью.
Или ей это так казалось, потому что с каждой новой строчкой писать дальше становилось всё труднее.
Стакан с лёгким звяканьем, заставившим Артемисию оторваться от аккуратно ложащихся на ткань стежков, встал обратно на стол, а Мина вернулась к письму.
В наших же краях нет ни подвигов, ни необходимости к их свершению. Но, глядя на рыцаря, который считает, что именно здесь находится рай на земле, я не могу с ним поспорить. В конце концов, подвигам всегда сопутствует риск и опасность, а я буду сгорать от стыда, если мои необдуманные поступки послужат причиной для твоей ранней седины. Здесь меня не похитят и не погубят, как могли бы где-то ещё.
Поэтому, если ты решишь, что мне не стоит выезжать отсюда, прошу тебя посетить это место, чтобы я могла обнять тебя, чего не делала уже так давно.
Буду хранить ответное письмо, как храню все предыдущие — не только в памяти, но и там, где могу их перечитать и прижать к сердцу.
С любовью, твоя дочь.
Мина поставила точку, провела ладонью по лбу, будто стирая пот, и выдохнула так, как может только человек, закончивший совершенно невероятное для него дело.
— Мисия.
Компаньонка вскинула голову, а её рука с иглой так и осталась на середине стежка.
— В самое ближайшее время ты отправляешься к моей матери ближайшим рейсом. Я позабочусь о билете и уведомлю маму, но о письме скажешь ей сама.
— Я? — впервые за несколько часов компаньонка заговорила. Нежный, почти детский голос не выражал несогласия с указаниями, он лишь уточнял. — Не Мю или Фи, и даже не ваш рыцарь?
— Да. — Минерва ещё раз бегло перечитала написанное и протянула компаньонке лист. — Если я отправлю рыцаря, ему достанется за то, что он меня бросил. Так же как Мю и Фи. Мне тоже, потому что мама знает, что они сделают это по моему приказу. А ты... Скажи, что я разрешила тебе встретить Рождество с семьёй.
Взгляд, полный благодарности, был куда лучше тысячи слов, на которые Артемисия никогда не была щедра. Да, здесь рай на земле. Но кто сказал, что души, заточённые в раю, не скучают по тем, кого оставили?
— Пожалуйста, перепиши это начисто. И, по возможности, запомни. Конверт мы запечатаем моей печатью, но я не исключаю, что у тебя могут спросить его содержание.
— Я буду молчать. — спокойно, будто бы между делом отметила компаньонка, перечитывая взятое письмо, занявшее на её коленях место вышивки.
— Наоборот.
Мисия ответила удивлённым взглядом.
— Рассказывай, если спросят, что Их Высочество Минерва Британская пишет матери много писем. Что она горда за успехи семьи. Если потребуют прочитать письмо, и будут иметь на это полномочия — отдай, но уведоми маму. Это ведь просто семейное дело, Мисия, и в нём нет ничего, что может вызвать подозрения. Мы с мамой постоянно переписываемся, так что пусть читают, если захотят.
Компаньонка, кажется, улыбнулась, и так же легко, как птица, порхнула к дивану, чтобы сесть рядом с принцессой, взять чистый лист и начать выводить буквы аккуратным девичьим почерком.
Пока она переписывала письмо, Мина разглядывала её двуцветные волосы, причудливо переплетающиеся между собой, рождающие два основных цвета их семьи.
Серебряный и червлёный.
Артемисия красила волосы с тех пор, как стала считаться компаньонкой принцессы. Какой же был цвет, когда они встретились впервые, и сколько им было тогда лет?.. Мина попыталась вспомнить, но не смогла, лишь наблюдая, как пряди покачиваются в такт движениям пишущей руки. Сон брал своё, сглаживая память и замедляя окружающий мир.
Чтобы себя занять и не уснуть прямо здесь, на тёплом плече Мисии, Минерва потянулась за печатью — той самой, где под её вензелем был вырезан отдыхающий медведь с оливковой ветвью — и принялась вертеть её в руках, пока Мисия переносила её мысли на бумагу аккуратно и бесстрастно.
Когда Артемисия закончила, она ловко сложила бумагу и положила в конверт. За то время, пока они вместе, Мисия уже привыкла, что Мина никогда не просит переписанное для проверки, не написала ли она лишнего.
Мина хотела протянуть ей печать, но, пока Мисия зажигала свечу и капала воском, словно передумала.
Её подпись. Ей и ставить.
Минерва прижала печать к остывающей лужице воска. Мисия задула свечу.
— Завтра вечером. — собственный голос звучал будто из-за стены. — Тебя устроит такое время вылета?
Кивок.
Мина отняла печать от застывшего воска и протянула письмо Артемисии, которая приняла его в ладони нежно, как птенца.
— Мне передать что-то ещё вашей матери?
Можно передать что угодно. Мисия никогда не соврёт, никогда не предаст её, всегда выслушает. Можно было вообще обойтись без письма, послав туда только исполнительную Мисию.
Мина ей доверяла достаточно, чтобы так и сделать. Но, по какой-то одной ей ведомой причине, так не сделала.
— Передай ей, что я её люблю.
Эпизод завершён
