Казалось бы, работа у неё не располагала ни к изнеженности, ни к кисейным церемониям — летать надо везде, даже там, где птицы на лету мёрзнут, а погреться можно только у раскладной печурки, которую местный механик сам придумал и смастерил на радость звеньям. Спать надо везде, даже стоя, сидя или изогнувшись. Носки надо всегда десятками пар запасать и ни в коем случае ни с кем, кроме звена, не делиться — нет понятия "спёрли", есть понятие "сам просрал", а в звене хоть можно обратно отобрать.

Короче, умение справляться с морозом Лея должна была уже давно в совершенстве освоить. И раньше не жаловалась, а сейчас — поди ж ты — прыгала возле ларька, источавшего аппетитные запахи, как помесь пингвина с медвежонком, закутанная во всё, что в доме только нашлось. В утеплённый зимний комбинезон, в котором она летала в дикие морозы, в пару зимних носок, даже куртка была фельдъегерская, под её фигуру подшитая — просто в глаза не бросалась, маскируясь под мужскую и тёплую. Но, вдобавок, Лея намотала на себя широкий шарф в три оборота и нашла где-то огромные варежки, отороченные мехом. Ни с друг другом, ни с курткой они не сочетались совсем, а шапка вообще формой напоминала глиняный горшок, потому Лея походила на подростка, которого выгнали из дома погулять "в чём не жалко". И ей всё равно было холодно, вот в чём загвоздка.

Когда прыгать просто так надоело, Иствинд купила себе злосчастную шаверму с двойной порцией мяса (а заодно и всего, чего туда вообще можно было запихнуть), чуть не выронила кошелёк (последний ей на время дала Рэя, потому что Лея вопросами налички себя не обременяла), кое-как выковыряла оттуда сумму без сдачи, едва догадавшись снять варежку, и только потом вгрызлась зубами в горячий свёрток, прихватив неосторожно зубами бумажную обёртку. Отплевавшись от куска бумаги, Лея признала, что жизнь, в общем-то, неплоха. Если бы это был не Питер, и тут так не морозило.

В Казахстане при такой погоде они бы в снежки играли, а здесь Лее хотелось вернуться домой, занырнуть под одеяло и попросить принести ей грелку. Тот ещё позор, конечно, но справиться с такой погодой она была не в силах.

О том, что сегодня так называемый "день Хы", она вообще старалась не думать. И о том, что с ней сейчас будет разговаривать "папочка", и, если она ему спалится, проблемы будут масштабов имперских. Шаверма ж есть, она горячая, внутри начинки на роту питерской интеллигенции, надо думать, как опять не откусить кусок бумаги, а не о глобальных проблемах.

На подкатившую машину она уставилась выжидающе, а, увидев по ту сторону стекла улыбку "заботливого папочки", не спеша завернула остатки несъеденного в надорванную обёртку, сунула в карман (они в этой куртке были поистине бездонны) и пошлёпала к машине, чтобы залезть внутрь и разомлеть от тепла. На открытое окно Лея разве что не зашипела, но рукой помахала, дескать, закрывай поскорее, тут люди мёрзнут.

— Привет, папань, — Лея, не спрашивая разрешения, прижала ладони в варежках к решётке автомобильной печки, сразу запахло нагретой шерстью. — Ну и погодка, а? Как вы тут постоянно живёте? — она и сама сверкнула улыбкой, могущей потягаться в доброжелательности со Стасовой, и пока замолчала. Без особой настороженности.

Хотя, конечно, вопросы у неё были, и отнюдь не о погоде.

— Я тоже. — почувствовав, что запах нагревающейся шерсти грозит перейти в вонь шерсти подпаленной, Лея стянула варежки с ладоней зубами и небрежно бросила их себе на колени. — Последний раз здесь была... давно.

Давно — очень абстрактное, неясное понятие, оно может значить и то, что она здесь была действительно давно, и то, что она просто не помнит точной даты. На самом деле Лея могла назвать дату прибытия и дату отбытия, задумавшись, разве что, только на минуту. Неважно, что она была не совсем здесь, а под Петербургом, она стала здесь частью "Грифа" и до сих пор этой частью остаётся.

А ещё здесь была Яшка.

Но об этом нельзя рассказывать. Не из-за недоверия к Мальченко и стремления скрыть личное (уж личное Лея никогда не делала секретом), а потому, что это касается фельдъегерей. Их таинственного расписания, их внутренних перестановок, их обучения. Слишком свежо было воспоминание о том, что этот человек, сидящий перед ней, не только вложил немало денег в её здоровье (и нервов, без сомнения, немало), но ещё и дорвался до определённой власти над фельдъегерями. И эта власть привела к короткой, но отчаянной битве в снегу, в которой Лея то ли победила, то ли проиграла.

Он виноват. Но она не сердится.

Зажигалка принца во внутреннем кармане больно надавила на грудь, когда Лея сгорбилась, будто пытаясь прильнуть к печке и согреться ещё сильнее, чем есть. Да, принц Павел. Если не верить ему (и в него), больше ей не во что будет верить.

— Толк выйдет, бестолочь останется. — брякнула Лея невпопад, выпрямившись и зачем-то потерев ладонью курточку в районе груди. — Чувствую себя прекрасно. Сестра заставляет делать зарядку, брат — вкусно готовит. Не знаю, что со мной сделали, но на пузе теперь шрам, будто меня ранили год назад, только чешется по ночам.

Она теперь каждое утро начинала с придирчивого осмотра собственного живота, и даже у неё при взгляде на красноватый рубец возникали мысли вовсе не приземлённые — что, если так можно будет лечить всех? Что, если после эксперимента над ней, лечение сделает рывок вперёд? Лея не совсем понимала, к чему она об этом задумывается, но задумывалась каждый раз.

А про брата она соврала. Брат до сих пор сидел в гостинице, и они только перезванивались. Готовила в доме Рэя, вкусно, но как-то безразлично ко всему, Лею с кухни прогоняла метким шлепком полотенца по её тощему заду, и, конечно, заставляла делать зарядку. Но... он же не рассказывает ей о дочери, а смотрит так, что Лее хочется поёжиться. Будто Лея разбила его любимую чашку или случайно выпустила любимого попугайчика.

Лее даже не нужно смотреть на него, чтобы видеть этот взгляд боковым зрением и делать выводы.

— Если что-то не так, ты скажи. — снова, кажется, невпопад сказала Лея, сложив руки на коленях и зачем-то разглядывая собственные ногти. Проблема музыки её не волновала, классические мотивы были, казалось ей, давящими, но, почему-то, очень подходящими именно здесь и сейчас. — Ты же не просто так сюда приехал. А я вроде не маленькая, чтоб долго слова подбирать.

Удивительный разговор — два совершенно чужих друг другу человека, все обстоятельства против какой-либо дружбы. Лея, хоть и дура, но догадаться может — он перед ней в долгу, а, точнее, сам так считает. Вот и отдаёт долг. А она, по-хорошему, вообще должна его презирать от лица всех фельдъегерей.

Так почему это она сейчас говорит с ним, как говорила бы с настоящим отцом, если бы он оказался в этой машине? Она бы точно так же сказала "не волнуйся, прорвёмся" и похлопала его по плечу — просто здесь этот момент ещё не настал.

Если бы Лею спросили, что, по её мнению, важнее сейчас —её шрам или сложившаяся вокруг неё ситуация, — она бы брякнула, что шрам. И, задумавшись на минутку под укоряющим взглядом мысленной Рэи, жалобно бы протянула, что шрам-то чешется. Окружившие её проблемы, как назло, таких вербальных сигналов не подавали, а потому и решать их было куда сложнее.

Все свои сознательные годы Лея впитывала в себя прописную истину: трястись над проблемой нельзя, её нужно либо решить, либо отложить, пока возможность решения не появится. Чем больше трясёшься, тем хуже. Думаешь, что тебя собьют — тебя собьют. Боишься побить самолёт на посадке — руки дрогнут в самый ответственный момент. Так случилось и в последний раз, когда рухнул её ястребок в Казахстане, закручивая цепь событий, которые привели к нынешнему делу, а ведь она в тот вылет только и делала, что нервничала по поводу злосчастного МиГаря, идущего под списание. Сейчас, по такой логике, чем больше она дёргалась на тему возможного её убийства, тем вероятнее было последнее.

Но, в самом-то деле, совсем не думать об этом не получается.

— А пускай чешется. — тихо сказала Лея, каким-то образом перебивая музыку этим ровным голосом. Она даже вполголоса всегда говорила звонко и громко. — Значит, я там не умерла. Везёт вашим, батя, раз у вас даже аппендицит так серьёзно лечат.

В этот раз сказать что-то, состоящее из двух частей, одна из которых — до боли серьёзная, а вторая — почти шутливая, ей удалось гораздо проще и легче. И голос не дрогнул. Она же не умерла, в самом-то деле, раз у неё чешется пузо, и она тут рассуждает о лечении.

Голубоглазый ублюдок приходит к ней во сне вахтовым методом, как будто в аду его соглашаются отпускать только по строгому расписанию. Они даже не всегда дерутся, иногда — мирно сидят в снегу и думают каждый о своём.

Нет, ну в самом деле, как можно соблюдать правило "не думать", если в голову лезет всякая чепуха? Слава богу, что Мальченко перешёл к делу, и поугасшая активность Леи загорелась вновь — она на всякий случай пристегнулась, уперлась ладонями в колени и изобразила полнейшее внимание. Говорил он, конечно, умные вещи — о том, что ей бы залечь на дно, поизображать больную пару недель, а то и больше, посидеть на земле в тихом месте...

Лея скривилась так, будто ей в глотку выжали лимон без сахара.

— А если им скажет кто-то, кто выше ГСБ? — уточнила Лея на всякий случай, снова ощущая зажигалку во внутреннем кармане.

Тут ведь дело в чём — ей на земле сидеть не хотелось.

Ей все говорили: сиди, жди. Лея ждать не могла и не умела. Да и на земле она себя в безопасности не чувствовала, всех Рэе не перестрелять.

Принц, конечно, мог просто понтануться, отдавая ей зажигалку, но, если она его попросит — ну хоть записочкой через Рэю — он как, вспомнит свои слова, сказанные в Казахстане?

— Папа, ты чушь городишь, — совершенно по-детски вышло. И непосредственно, тоже как у ребёнка. — Мы по результатам операции потеряли, — Лея начала загибать пальцы с самым серьёзным видом, — самолёт в количестве одной штуки, военного лётчика, — она загнула ещё один палец и задумалась, — тоже в количестве одной штуки, ну и сотрудника страшной ужасной структуры-которую-нельзя-называть. Тоже одна штука. Вертолёт твой мотался туда-обратно в воздушном пространстве Империи, а потому узнать, что ты зачем-то целевую точку посещал — ну ладно, не ты, а эти... малохольные, — Лея невольно хихикнула, вспомнив свою выходку, — Короче, это несложно. Вопрос, зачем ты её посещал? Кому надо, заинтересуются.

Иствинд, поняв, что она выпала из образа совсем уж наивной дурочки, заткнулась, нашарила в кармане недоеденную шаверму и зашуршала бумажкой, чтобы тут же набить себе рот.

— Ковоче. — выдавила Лея, энергично жуя, и тут же проглотила кусок, чтоб не подавиться. — Тема хорошая, но ненадолго. А если увеличивать — то так опять до полугода растянется. И зачем я только геройствовала, спрашивается? А я как водяной из мультика. Лета-а-ать охота.

На счастье Леи, запоздало сообразившей, что совать кому-то в лицо своими якобы более особенными, чем у прочих, взаимоотношениями с принцем (учитывая, что они и особенными-то не были, разве что зажигалку подарил, да любезностями обменялись), это очень плохая идея, Мальченко на это внимания не обратил. Может, не заметил, может, не придал значения, в любом случае, для неё это была очередная удача (а удача Лею, как ни крути, любила).

— Секу. — подтвердила Лея, кивнув и уставившись на "папочку" крайне внимательно. Ну, например, как на Лису во время инструктажа. Или когда её в тот злополучный вылет отправляли. Или когда Джиня со своими манерами варёной лягушки начинала объяснять, где она в самолёте поковырялась, и что на нём теперь делать нельзя, что — не рекомендуется, а что — надо бы попробовать, а то она сама не знает. То есть как тогда, когда от неё требовалось ничего не забыть и не упустить, — Думаешь, меня бы не попёрли оттуда, если бы не секла?

Ответ очевиден: попёрли бы. Если бы она реально была настолько тупой, насколько хотела казаться, ноги бы её в фельдъегерях не было, руководство в виде Лисовецкой прекрасно понимало, что рисковые идиоты — самое страшное, что может с эскадрильей случиться. Лея такой не была, но очень уж хорошо притворялась.

При всём при том, она всё равно гением не была. Что поделать.

— И на что время потратим? — встречный вопрос. И правда, на что? Если Мальченко ищет возможность получить какую-то фору, то на что он её употребит? Чтоб тайком вывезти её за пределы Империи? Чтобы перебить всех, кто может на неё замахнуться (правда, это больше в адрес Рэи)? Чтобы красиво упаковать, чтобы смерть свою она встретила достойно? Не разберёшься.

Лея завозилась, протянула руки к радио, что-то нажала — радио завыло ещё заунывнее, зашумело помехами, поймало кусок какой-то религиозной передачи — что-то там было про всемогущего Боже, поперхнулось и заглохло. Иствинд выдохнула сквозь зубы, снова бросила взгляд на Мальченко и картинно развела руками.

— Совсем одурела в своём Казахстане. — для Мальченко Лея сейчас, скорее всего, очевидно копировала чей-то учительский тон, полный укоризны. Лея, конечно же, кпоировала Рэю. — А врачи говорили. Только немножко — после того, как товарищ "О-дэ" им рассказал, как я чуть не посадила его на диету с повышенным содержанием металла, они почему-то не очень хотели со мной контактировать.

И правда, почему это?

— Ну, я над этим работаю. Самостоятельно. — хмыкнула Лея. — Потому что ваши врачи, повторюсь, почему-то очень не хотят оставаться со мной наедине, при условии, что у меня будет нормальная физическая подготовка.

Рекомендации-то ей дали. Не столько врачи, правда (она ведь не преувеличивала насчёт осторожности всего состава больницы по отношению к ней, подстёгиваемой сплетнями, которые они сами и распространяли), сколько Рэя. Был в этом определённый плюс: Рэя за исполнением рекомендаций следила самолично, что не давало Лее сбиться с режима и начать филонить, что она сделала бы с удовольствием. Минус же заключался в том, что Рэя, посвятившая свою жизнь охране, явно переоценивала возможности Леи и впадала в раж, порой, как казалось Лее, стремясь загнать её в гроб, чтоб раз и навсегда успокоиться по её поводу.

Но, и тут не поспоришь, она всё-таки этим занималась. А вот о смене "играющего тренера" задуматься стоило, и эту здравую мысль принесла сама Рэя, сокрушавшаяся о том, что ничего не понимает в лечебных гимнастиках. Вот Лея и задумалась. А провидение тотчас заставило Стаса сказать нужные слова.

"Если там, наверху, кто-то есть, он точно тебя любит", вспомнилось Лее. И не поспоришь ведь.

Как порядочная девушка, сразу соглашаться она не стала, сначала нахохилась, как воробей, выпятив нижнюю губу. Бросила пару многозначительных взглядов на улицы за стеклом. После этого её запас терпения, отведённый на подобие кокетства, иссяк под ноль, и Лея кивнула.

— Надо. Знакомь. И побыстрее.

"А то Рэя меня случайно загоняет до смерти", подумалось ей.