В общем - немного ожил, вернулся к творчеству, как форумному, так и вне его. Решил - раз уж пишу роман - то грех будет с вами не поделиться.

Глава первая.

Шторм пришел за три часа до рассвета. Сырой морской ветер ворвался в бастион, принеся с собой мелкий секущий снег. Затрепетали флаги на башнях, пламя факелов и жаровен в нишах стен заметалось, шипя и потрескивая. Две сотни человек во дворе замка стояли, переступая с ноги на ногу и потирая друг о друга замерзающие ладони. Девушка поправила сползший с плеча автоматный ремень и в который раз огляделась. Шеренги стояли, покачиваясь, теплое дыхание ртов уже выбелило маски балаклав налетом инея. С момента подъёма по тревоге прошло пятнадцать минут.

Анна недоумевала. Побудки случались и раньше, ежедневно – здесь и как минимум дважды в неделю дома в Берлине. Но никогда – так рано и в такой суматохе. Казалось, командир роты гаупштурмфюрер Вёгель столь же растерян, как и солдаты, которыми он командовал. Однако офицер не подавал виду и, построив гарнизон во дворе у донжона, привычно занял место во главе шеренги. Его нервозность выдавали лишь быстрые взгляды, которые он бросал в сторону главной лестницы. И спустя еще пять минут массивные окованные сталью двери замка приоткрылись и на площадку лестницы вышел человек.

- Рота! Сми-ирно! – крикнул Вёгель.

Сотни ртов разом выдохнули в воздух теплый пар. Выпрямились спины. Щелкнули друг о друга набойки на каблуках. И рота замерла, устремив взор на высокую фигуру на лестнице.
Человек неспешно спустился во двор, поправил фуражку и так же неподвижно встал напротив шеренги, в паре десятков шагов от переднего ряда. Несколько секунд царила звенящая тишина. А затем две сотни рук взлетели к темному небу и хор голосов проскандировал:

- Хайль Хоффманн!

Кайзер Великой Германии Эрих Хоффманн поднял правую руку, откинул ладонь к плечу, приветствуя солдат, а затем медленно зашагал вдоль шеренги, пронзая взглядом построенных людей. Это был критический момент, Анна знала. Если государь обнаруживал неопрятность – криво надетую разгрузку, плохо затянутый ремень, грязь на носках ботинок – что угодно, что нарушало выправку – проштрафившегося ждала неделя гауптвахты. Провинившийся троекратно – с позором покидал гарнизон. Его ждала строевая где-нибудь на краю мира, на ледяных пустошах Баффиновой земли или в малярийных джунглях центральной Африки. Потому каждый боец тщательно следил за внешним обликом, загодя начищая ваксой обувь и подгоняя обмундирование, едва выдавалась свободная минута.

Осмотр каждого солдата занимал у кайзера не дольше нескольких секунд. Если цепкий взор замечал непорядок – лишь указательный палец нацеливался в грудь человека. И у того начинались неприятности. Шаг. Следующий в ряду. Еще шаг. Следующий. И спустя три удара сердца император стоял перед ней. Простая длиннополая шинель из овчины.  Фуражка цвета фельдграу с серебристым имперским орлом. Узкое точеное лицо. И холодные серые глаза, смотрящие, казалось, в самую глубину души и видящие всё – мысли, эмоции и постыдные тайны человека. Лишь на мгновение дольше он задержался напротив нее, а после продолжил осмотр. И спустя пару минут все кончилось. Не найдя заслуживающих наказания нарушений, кайзер удовлетворенно кивнул и вернулся к ступеням.

- Благодарю за службу, - сказал он. – Вольно! Разойтись!

Но прежде чем солдаты, перестроившись колонной по двое, начали возвращаться в казармы, государь сделал еще один жест. Вытянул руку, указав ладонью на девушку.

- Шарфюрер, выйти из строя. Вы – за мной!
- Слушаюсь! 

Кайзер развернулся и начал подниматься по лестнице, шарфюрер устремилась за ним. Прошла под свод массивных дубовых дверей, по обе стороны которых замерли на карауле часовые. Из-за раннего часа лампы еще не горели и лишь пламя редких факелов бросало колышущиеся отсветы на каменные стены. Блики играли на щитах и мечах, на стеклянных глазах оленьих и кабаньих голов, висящих вдоль длинной центральной лестницы. Поднявшись на площадку второго этажа, Хоффманн развернулся и внимательно посмотрел на девушку в полной боевой выкладке, стоящую напротив по стойке смирно.

- Иди переодевайся, - сказал он. – И спускайся к завтраку.
- Да, отец, - ответила Анна-Шарлотта Хоффманн, единственная дочь императора Германии.
- И лучше сразу надень костюм для официальных приемов. Через час мы вылетаем в Берлин, там времени переодеться не будет.
- В канун Рождества? Но почему? – новость была неожиданной, но это, похоже, объясняло столь ранний подъем. Если кайзер просыпался в пять утра, значит в пять утра просыпался и весь замок. - Что случилось?
- Увы, кое-что случилось, Ани. Я все расскажу за завтраком. Иди.

Мужчина подошел к дочери, снял с нее залепленный уже подтаявшим снегом шлем, шерстяную балаклаву, и нежно поцеловал в лоб. А затем развернулся и стал подниматься на третий этаж, в свой кабинет.
Проводив его взглядом, Анна лишь вздохнула, поставила ледяной автомат на стойку возле часового на этаже, и направилась в свою спальню.

Комната встретила ее беспорядком. Кровать была всклокочена, простыня сбилась комом, а подушка лежала на полу. Когда ее сон бесцеремонно прервала сирена тревоги, у девушки было лишь чуть больше минуты на то, чтобы вскочить, быстро одеться, схватить оружие и бегом выскочить во двор. Расшнуровав высокие ботинки и оставшись в носках, Анна начала прибираться. Стянула через голову тяжеленный бронежилет, сняла бело-серый зимний камуфляж, аккуратно сложив форму на стуле у кровати и задвинув под него ботинки. Заправила постель. И, выключив в комнате свет, чтобы глаза привыкли к утренним декабрьским сумеркам, переоделась в серую парадную форму Берлинской военной академии, в которой училась. До рассвета оставалось почти два часа, но в широком окне она уже могла различить – а что не видела, то дорисовывала память, - холодный морской пейзаж. За окнами все так же бушевал шторм. Северный ветер нес тяжелые волны, черный океан выл и грохотал, изливая ярость бешеными ударами о скалу, на которой высился замок Эдельштайн. К востоку, насколько хватало глаз, тянулся болотистый берег, поросший чахлым тростником, к западу открывалась широкая дельта Эльбы. Лишь одинокий утес клыком впивался в грудь моря, и на этом клыке тысячу лет назад гордый норманн, приведший драккары из далекой северной земли, построил крепость. К югу – из окон комнаты Анны этого было не видно – до горизонта простирались темные хвойные леса, рассеченные посередине серой лентой реки, а где-то за ними, скрытый от глаз, лежал порт Гамбург. С самого детства из окна комнаты она смотрела на этот суровый пейзаж. И любила эту землю, это холодное море и пустынный берег.

Принцесса посмотрела на часы. Четверть седьмого. Пора спускаться к завтраку. Она вновь включила свет и в последний раз оценивающе осмотрела себя в зеркале. На нее глядела двадцатилетняя черноволосая девушка. Среднего роста, на голову ниже отца – в этом Анна пошла не в него, - но с такими же холодными серыми глазами. Костюм сидел на ней безукоризненно. Надев строгие черные туфли мужского фасона, девушка улыбнулась своему отражению и вышла из комнаты. Замок просыпался. Всюду сновали слуги, горничная, добрая старая Лотта, ждала у двери с кипой свежего постельного белья.

- Доброе утро, госпожа, - поприветствовала она Анну. – Как вам сегодня спалось?
- Хорошо. Вот только мало, - пожаловалась девушка. – В моей комнате убирать не нужно, постель еще свежая, в остальном тоже порядок. Но – спасибо.

Слуги знали свою работу. Ранее утро или нет – если хозяева проснулись, то пора прибираться в комнатах.

- Благодарю вас, госпожа, - поклонилась Лотта. – Доброго вам дня!
- И тебе тоже, - ответила Анна и начала спускаться вниз, в обеденный зал.

Семья уже собралась в полном составе. Во главе длинного стола черного дерева, укрытого кремовой скатертью, сидел отец. Он тоже оделся по-деловому, на нем был светло-коричневый китель с наградной планкой и золотым  партийным значком. Фуражка в тон стояла на небольшом журнальном столике сбоку. Справа от отца сидела Магдалена или по-семейному, Магда – его нынешняя супруга и мачеха Анны. Роскошная платиновая блондинка в бежевом платье с голубой окантовкой, что подчеркивало цвет глаз. Она была лишь на двенадцать лет старше Анны и относилась к той равнодушно-холодно. Впрочем враждебности и неприязни не проявляла. Все равно – ну и ладно, Ани это не слишком заботило. И, наконец, за мачехой сидели мальчишки. Два сводных брата принцессы – Оскар, которому шел двенадцатый год и девятилетний Ханс. Девушка не питала теплых чувств к Магде, но очень любила братьев. Оскар, как и Ани, внешностью пошел в отца. Высокий задумчивый лоб, волосы цвета вороньего крыла и серые глаза. Ханс же унаследовал материнские черты, вихрастую шевелюру цвета спелой пшеницы и огромные васильковые глазищи. Пройдет лет девять-десять, мальчишка вырастет и станет грозой девушек, это было бесспорно. Оба брата были одеты в парадно-выходную форму кайзерюгенда, несмотря на время каникул. Коричневые рубашки с черными галстуками, черные бриджи до колен и ботинки на высокие гольфы. Ханс, более ласковый из братьев, радостно помахал Анне рукой, Оскар же просто вежливо улыбнулся. Улыбнувшись в ответ, Анна поздоровалась и заняла место за столом по левую руку от отца.
Слуга принес завтрак. Овсянку для мальчишек и яичницу с гренками и обжаренным беконом для взрослых. Хоффманн произнес короткую благодарственную молитву и следующие пятнадцать минут за столом царило молчание. Правило было незыблемо – “когда я ем – я глух и нем”. Лишь когда с приемом пищи было покончено и принесли кофе, Магдалена наконец обратилась к мужу с вопросом.

- Неужели нужно уезжать, именно сегодня, под самый Сочельник? Что случилось такого экстренного, что не может подождать хотя бы день? – в голосе молодой императрицы сквозило раздражение.
- Да, дорогая, к сожалению это необходимо. Полтора часа назад звонил министр энергетики. В Нойе-Штутгарте катастрофа на АЭС. Взорвался токамак.
- Господи! – Магда взволнованно взглянула на мужа. – И насколько это опасно?
- Для Европы опасности точно нет. Но Нойе-Штутгарта больше не существует. Город уничтожен, все население погибло.
- Эрих! Здесь же дети! – на лице мачехи тревога сменилась гневом. – Зачем рассказывать такие ужасы мальчикам?!
- Затем, meine Liebe, что во-первых, ты спросила причину, а я всегда честен со своей семьей. И с тобой, и с детьми. А во-вторых, потому, что ты не сможешь всю жизнь прятать ребят от реалий мира под юбкой. И они должны понять, что такое смерть, и чем раньше, тем лучше.

Анна взглянула на братьев. Те, навострив уши, внимательно слушали отца. Дети всегда дети. Смерть близкого человека для них трагична. Два года назад они оба безутешно рыдали у гроба своего деда, старого короля Австрии Карла Габсбурга, отца Магды. Но известие, что где-то далеко, за океаном, что-то случилось и погибли тысячи людей – звучало в их ушах как что-то захватывающее, что развеивает повседневную серость будней. Она не могла их за это судить. Поскольку была точно такой же в возрасте десяти лет.

Было видно, что Магда не согласна с сентенциями супруга о смерти, но открыто возражать не стала. Спросила о другом.
- Но разве этим не должны заниматься экстренные службы? Гаулейтер? Войска с Восточного побережья?
- Должны. Обязаны заниматься, и уже занимаются, - кивнул кайзер. - Когда все проблемы решаются только с вмешательством главы государства – это путь в никуда. Однако, - Хоффманн выдержал театральную паузу, - как я неоднократно уже говорил, государь не имеет права устраняться от происшествий такого масштаба. Народ верит своему вождю. И ждет, что тот в трудную минуту возглавит тех, кто разбирается с бедствием. Что он разделит с людьми их скорбь. А не станет наслаждаться уютом дома, перекинув все обязанности на подчиненных. И ты, Анна, должна об этом помнить. Быть со своим народом в трудный час – святейшая обязанность правителя.
- Я помню, отец, - кивнула принцесса. – Я буду, что бы ни случилось.

На лице мачехи промелькнула мимолетная тень недовольства, впрочем, комментировать сказанное мужем она не стала.

- Хорошо, - сказал отец. – Именно поэтому мы с тобой, Ани, и летим сейчас в Берлин.
- Папа, папа, возьми нас с собой! – Ханс привстал со стула и с мольбой в глазах смотрел на отца. – Хочу посмотреть на главную ёлку, на Александерплатц!
- Боюсь, ребята, не сейчас, - ответил кайзер. – Времени на прогулки не будет, увы.

Мальчишки издали разочарованное “уууу”, они конечно рассчитывали, что отец согласится.

- Будет много долгих и скучных дел, - продолжал тот. – Встречи с министрами, это затянется на полдня, если не дольше.
- А там будет толстый дядя Гляйвиц? – спросил Оскар, и тут же ойкнул, получив увесистый подзатыльник от матери.
- Оскар! – воскликнула та. – Как ты себя ведешь?!
- Да, МАНЕРЫ, юный принц. Вы забыли про манеры, - вставил Хоффманн, наградив отпрыска знаменитым уничтожающим взглядом. Тем самым, после которого увешанные орденами военачальники бледнели как полотно и начинали продумывать в голове текст завещания. Разве что по отношению к сыну тяжесть взгляда не была такой неподъемной. 
- Обсуждать внешность арийца – крайне невоспитанно. А тем более обсуждать за его спиной.
- Прости, папа. Но он же правда…, - начал было оправдываться Оскар, но взгляд отца еще немного потяжелел и мальчик сконфуженно опустил глаза.
- Да, Осси, немец обязан следить за собой. За своим телом. За своим духом. За своей одеждой. И конечно же – за своим поведением! – по тону Хоффманна было ясно, что обсуждению данные постулаты не подлежат. – Однако герр Гляйвиц не виноват в своем излишнем весе. Господин рейхсфюрер болеет. У него диабет, а эта болезнь часто вызывает ожирение. И осуждать больного человека – вдвойне стыдно, Оскар. Я слышал от тебя подобное высказывание в первый и последний раз. Мы поняли друг друга? – поинтересовался отец, испытующе глядя на сына.
Мальчик молча кивнул, поникнув головой.
- Хорошо, - сказал кайзер. – Значит к этому вопросу мы больше не возвращаемся. Что до поездки, Ани, тебе будет очень полезно поприсутствовать на совещании Имперского Совета Безопасности по вопросу взрыва в Нойе-Штутгарте. Посмотришь и послушаешь, как решаются такие вопросы, это хороший опыт.
- Когда вы вернетесь? – спросила Магда, смирившись с тем, что мужа на Рождество в замке не будет.
- Я полагаю, не позднее, чем послезавтра. Если больше не произойдет ничего серьезного, конечно. Отпразднуем Новый Год, а в январе, – Хоффманн окинул взглядом сыновей, - во Фландрии начнутся совместные учения вермахта и ваффен-СС. Танки, авиация, мотопехота. Одна сторона будет наступать, вторая – держать оборону. И мы туда поедем. Поинтереснее, чем главная ёлка, не так ли?
- Урааа! – с Ханса разом слетела утренняя сонливость, а с Оскара – чувство вины. Они оба были и на стрельбищах, и на рытье траншей, бегали кроссы и марш-броски. Но учения – совсем другое дело. Почти как настоящая война!
- Посему – Хоффманн промокнул губы шелковой салфеткой и поднялся из-за стола, - чем быстрее мы отправимся, тем скорее вернемся назад. Милая, нам пора.

Анна поднялась вслед за отцом и, обняв на прощание братьев, встала у дверей столовой, ожидая. Кайзер поцеловал супругу, затем каждого из сыновей.
- Удачно долететь, - сказала Магда. – И скорее возвращайся!
- Постараемся, - кивнул муж. – До встречи, мои дорогие!
И вместе с дочерью покинул залу. Начальник замкового аэродрома уже ждал их у входной двери.

- Мой кайзер, - обратился он к Хоффманну, отсалютовав, - шторм до сих пор не закончился, и по оценкам метеослужбы будет продолжаться еще четыре часа. Ваш самолет не сможет взлететь в такую погоду.
- Ждать нельзя, - ответил кайзер. – Тогда подготовьте к вылету “Лорелею”.
- Слушаюсь! Через десять минут будет готова.

Офицер вновь отсалютовал и вышел.

На улице их сразу встретили порывистый ледяной ветер и снег. Мелкие колючие снежинки жгли лицо, и Анна с тоской подумала о теплой полевой форме, оставшейся в ее комнате. Увы, они летели на официальную встречу и дресс-код обязывал соответствовать. Вот только костюм и плащ поверх совсем не защищали от непогоды…

Взлетная площадка располагалась с южной стороны замка внутри малого бастиона. Кольцо стен защищало машины от бокового ветра при подъеме, но вот сажать вертолет здесь было сложнее, чем на открытой местности. В том числе и поэтому к профессионализму императорских пилотов предъявлялись столь высокие требования. На площадке уже раскручивал винты изящный белый вертолет – “Мессершмитт HS 407 “Лорелея””. Легкая и быстрая машина, однако с большой дальностью полета. Так что из замка они напрямую могли лететь в столицу, не садясь нигде больше для дозаправки.

Хоффманн поднялся в салон и, протянув руку, помог подняться дочери. Боковая дверь кабины закрылась и, застегнув ремень безопасности, Анна сквозь иллюминатор смотрела, как сначала медленно, а затем все стремительнее уходит вниз земля. Поднявшись до высоты стен главного бастиона замка, машина на мгновение зависла на месте, разворачиваясь. В этот момент особо сильный порыв ветра, налетев с запада, сорвал с одной из башен алый имперский флаг со свастикой. Знамя еще пару секунд держалось на верхнем креплении, затем сорвало и его, и полотнище исчезло в круговерти метели, унесенное куда-то в сторону моря. Будь Анна суеверна, она могла бы назвать это плохим знаком. Но дочь императора получила в наследство от отца не только цвет глаз и волос, но и трезвый рациональный ум. Потому она лишь подумала: «Заменят», и выбросила случившееся из головы.

Вертолет развернулся, и взяв курс на юго-восток, помчался вперед, набирая скорость. Промелькнули внизу дома прислуги, казармы внешнего гарнизона, какое-то время «Лорелея» шла над полотном железной дороги, но спустя еще минуту под ними проносился лишь зимний лес. На южном горизонте сквозь пелену снегопада вскоре стали видны белые столбы пара. Работали заводы Гамбурга. Появились высокие башенные краны, пирсы, бесконечные штабеля контейнеров и корабли. Сотни кораблей, сухогрузы, танкеры, газовозы, стоящие на разгрузке, причаливающие или наоборот покидающие огромный порт. Вертолет взял к югу, пересек широкое полотно Эльбы, обходя город по дуге, и вскоре снова под ними замелькали лишь леса, поля и линии автобанов и железных дорог. Когда город уже скрывался из виду, с авиабазы Финкенвердер поднялись в воздух два хищных продолговатых силуэта. Догнали «Лорелею» и пристроившись позади, слева и справа, пошли в сопровождении. Ударные вертолеты «Юнкерс HS 1330 «Норна»», основные машины поддержки сухопутных сил.

Полет был долгим, и Анна не заметила, как заснула. Когда она проснулась, под ними уже проплывали крыши Берлина. Светило яркое зимнее солнце. И сияли, отражая утренний свет, золотые крылья гигантского орла, венчавшего собой титанический купол рейхсканцелярии. Они прибыли.