Если бы Ренли не знал истории, то посетовал бы, что королям прошлого и то было проще править, чем ему - премьерствовать. Вполне ожидаемо из-за ситуации с должностью проблем накопилась масса и ему надо было хотя бы в первом приближении разделить их по категориям, хотя бы на срочные и штатные. Кажется, ему это удалось - следуя советам Уоллера и Эшфорда, принц четко обозначил свою позицию - сначала уладить срочные дела, а потом уже заняться перестановками в кабинете министров и где бы то ни было еще. И, мило улыбаясь, о сути перестановок молчал как партизан. Да, вот так - ни радикальных мер с ходу, ни расправ с соратниками ненавистного брата, но и никаких иных обещаний. И разумеется, судьба Британии на первом месте. Кое-какие выводы он сделать смог, но их надо пересмотреть в спокойной обстановке, а с министрами и Госсекретарем пообщаться уже в индивидуальном порядке. А вот кое-что можно успеть, пока не поздно. Если он правильно понял данную Эшфордом характеристику, с Гвиневрой надо  ковать железо, пока горячо, сгладив впечатление от трудного и напряженного совещания.

Почему принцу вообще понадобилась чья-то характеристика на родную сестру? Да просто потому, что они с Гвиневрой не были близки и их отношения можно было описать как нейтральные - ни в хорошем, ни в плохом смысле они друг друга всерьез так и не затронули, разница в возрасте и интересах сделала свое дело. Ренли был с ней вежлив и мягок,  без раздражения выслушивал замечания о том, что губит свой истинный талант художника на войне (доля правды тут была, просто для Ренли оно того стоило), никогда не отказывался от приглашения посетить какое-то мероприятие или просто сходить в театр. Только вот случалось подобное нечасто, особенно в период, когда принц все дальше и дольше находился вне дома. В итоге Ренли уважал Гвиневру, но это не переросло ни в искреннюю симпатию, ни в неприязнь. Что она думала о нем, принц не рискнул предполагать - уже научен был опытом, что по первичным данным судить опасно. Недооценивать Первую он и подавно не собирался - что ни говори о ее моральном облике и прочем, хватка и умение добиваться своего несомненны.  Шанс фактически с нуля построить отношения во всем - и в обычной жизни и в политике - был действительно стоящим.

Для принца было нетрудно догнать Гвиневру после совещания. Улыбнувшись, он обратился к ней:

- Моя благородная сестра может уделить мне немного времени? Не как премьер-министру. - Памятуя о советах, Ренли  вел себя, несмотря на не самую формальную конструкцию фразы, довольно вежливо и сдержанно, без своей обычной добродушной фамильярности.

- Совещания утомительны, не правда ли? Мы могли бы отдохнуть от них за чашкой чая.

Трудно было оставаться собой, в то же время играя на публику, но у Ренли буквально не было иного выхода. Он не очень-то умел играть роли, скорее скрывал или ограничивал части своей личности там, где это было необходимо. Было нелегко, но ко всему привыкаешь, главное - не увлечься этим, а то не заметишь, как привыкнешь и к тому, что еще вчера отвращение вызывало. Трагические и резкие переломы личности популярны в литературе, но на деле они лишь один из вариантов. Если уж на то пошло, много ли он видел настоящих злодеев и чудовищ? Куда больше было тех, кто просто постепенно привык и принял правила игры или подчинился более влиятельным. Это работает в обе стороны - героев, святых и подвижников тоже немного. А кто он сам? Принц не был уверен что готов ответить на этот вопрос сейчас, да и не пытался - было много работы.

Но вот Гвиневре и ее умению держать себя верно - завидовал. Казалось, ее не мучили никакие сомнения в том, что и как она говорит и делает, по крайней мере, ей не нужно было подстраиваться на ходу и придумывать что-то новое. Никаких лишних слов, ровный тон, уверенность, и в то же время ничего задевающего или принижающего окружающих. Гвиневра Британская - не больше, ни меньше. Такому не научишься наскоро, и таким образом, Ренли нашел для себя первое основание сестру уважать. То есть на деле, не первое, просто не из прошлого, видимого через призму тогдашнего мировосприятия принца, и не из полученных от других данных, а свое, личное. Для Ренли это было важным.

- Могу я быть сегодня твоим гостем? Здесь есть достойная столовая, но вряд ли тебя порадует обилие чиновников и охраны поблизости. - Ренли чуть указал взглядом в сторону одного из "Стражей" - солдата в черной броне с глухим шлемом, безмолвного и неподвижного как декоративные доспехи в нишах, в темноте можно и перепутать. Эти бойцы охраняли британских политиков и высшее командование, если у тех не имелось собственной гвардии, и их надежность не подвергалась сомнению никогда, а уж без шлемов их и подавно мало кто видел. Ни лица, ни имени, только непоколебимое хладнокровие и твердость. Их лояльность без вопросов принадлежала лишь Британии, а не приходящим и уходящим лидерам. И если честно, порой даже Ренли бывало неуютно, когда он встречался взглядом с бездушным визором шлема одного из них.

Ренли подумалось, что вряд ли в самом чае дело - для них хоть из-под земли достали бы то, что нужно, подключив разведку к выяснению вкусов принца и принцессы, обеспечили бы полное отсутствие лишней публики, но это не важно. Дело в том, как это делать. Зря многие считали, что принц далек от понимания подобного и слишком уж выбился из аристократического круга после общения с простолюдинами и головорезами. Скорее эта его часть уступила место - до той поры, когда снова ожила, проснулась, пока еще робко и неуверенно подсказывая следующие шаги. Дом и семья это нечто, с чем можно быть в разладе или разлуке, но ты все равно здесь не чужой, а нужное - вспомнится. Он только кинул согласно, и следовал за сестрой, пока они не оказались наедине. Да, Гвиневра умела многое, может даже слишком многое - иначе как бы ей удалось создать такой дом, настолько соответствующее ей жилище? Это был не дом Ренли, который, сказать по правде, создавался хаотично, пополняясь чем-то новым, когда принцу приходило  в голову это внести туда. Здесь же царило искусство создания пространства, подчиняющегося только своей хозяйке и создательнице. А он, не утративший свои глаза художника, мог видеть это лучше многих. Как и оценить взгляд сестры, умевшей разом выразить многое. Наверное, она с полным правом могла в душе посмеиваться над братом, не считавшим нужным скрывать восхищение во взгляде. Искренность Ренли здесь оказалась к месту, работая лучше слов. Удивительно, но факт - он в этом отношении не изменился, искренне удивляясь и восхищаясь тем, что этого заслуживало, из-за чего многим казалось, что это все тот же милый мальчик, что и в детстве, а военная служба и неиллюзорные трупы на счету это какая-то условность, не стоящая внимания. Может быть, отчасти они и были правы, ему же казалось, что Гвиневра могла понять иронию. По крайней мере, в ее взгляде это ощущалось, давая смешанное чувство тревоги перед той, кто тебя видит, возможно, без прикрас и обратно, некоторого облегчения от того, что это так.

- Спасибо, - Он сел и добавил, - Тут я чувствую, что зря так редко возвращался в Пендрагон.

И ведь нет, он действительно чувствовал нечто подобное. Были вещи и люди, которые отталкивали его от места, где он начал свою жизнь, но было и то, что вызывало сожаление о том, что принц проводил вне дома так много месяцев, что они складывались в годы. Жизнь поистине противоречива, верно?

- Нам стоило бы видеться чаще, сестра. Надеюсь, теперь я смогу это исправить, несмотря на новые заботы. Не так я хотел бы вернутся домой, но некоторые дороги мы не выбираем. Можем только принять. - Он чуть улыбнулся, - Или отказаться, но в нашей семье так не поступают.

Принц вспомнил советы Рубена и его информацию о том, что Гвиневра по сути взяла на себя то, что касалось того бала по случаю прибытия Наннали. Допустим, мало радости в таком возвращении, но это не отменяет факта и Ренли не забыл.

- Я хотел поблагодарить тебя за то, что Наннали тут встретили достойно. Меня беспокоило то, что ждет ее по возвращении - для нашей сестры это было нелегким грузом.

Ренли, надо сказать, и сам не раз называл про себя Пендрагон "гадюшником", но разумом понимал, что это было бы слишком просто - заклеймить его средоточием зла и порока, забыв о фактах. Отсюда правили Британией и Британия была великой, здесь решали, каким путем ей следовать, и теперь Ренли был частью этого, доказывая, что не из одних ядовитых змей здешнее общество состоит - как до него доказывали его же мать и многие другие. Здесь трудно, здесь тяжело не потерять себя и свои принципы, но здесь можно выжить, не выжигая все каленым железом. Он взрослеет, если так думает? Хочется верить, что так. Его готовность к разговору с Гвиневрой искренняя. Он принадлежит этому месту и не сможет изменить этот факт, как ни старайся - ось изменений лежит в другой плоскости.

А все же - жаль. Еще не забытые обидные слова Юфи ранили до сих пор. Была ли это цена его положения? С Юфи он еще может помириться, он не зол на нее сейчас, а если то что он сделал, увенчается успехом, она сможет поверить. Это больно, но это еще не катастрофа, а вот за ее признак - вполне сойдет. Он пришел сюда прежде времени, его не ждали, в него мало кто верит и эту веру теряют даже близкие, столкнувшись с реальностью и не увидев чуда спасения. Принц не герой, способный всех спасти и такие слова он еще не раз услышит. Только ли слова? Кто-то другой может и перейти грань между обидой и ножом в спину. Врагов и так хватает, и хуже всего те, для кого он и не враг даже, а просто помеха на пути. Хуже их - только те, кто ему дорог, если они потеряют веру в него, пошедшего так далеко ради них. Ренли лишен эгоистического утешения, он не сможет наплевать на все кроме своей цели и отмести сомнения такого рода, и идти вперед напролом, по головам, не обращая внимания на то, как от него отворачиваются те, кого он любит.  Ведь именно их благополучие, возможность их защитить, отстоять свою семью - его цель. И если они в нее не верят, это рождает сомнения, тем ли путем он идет. Ренли не может всерьез винить их. На всех членах этой семьи лежит тяжкое бремя связей и обязательств, а когда тебе кто-то  дорог - эти связи и обязательства складываются и умножаются, причудливо переплетаясь, окутывая тебя невидимой сетью. От этой судьбы не убежать, он - и все остальные принцы и принцессы - не может просто пойти искать другую работу и другое место в этом мире, охваченном безумием войны.

Он действительно проделал большой путь, но этот путь - дорога без возврата, на которой спотыкаются даже сильнейшие. Ты знаешь,насколько это тяжело и опасно, но не можешь не идти вперед. И Гвиневра, сидящая напротив него - возможно, она лучше Ренли понимала, что гнетет и подтачивает принца изнутри, через что он проходит сейчас. Она-то всегда была здесь.

- Порой я думаю что он слишком большой - и слишком скорый. Кажется, я всегда то отставал, то вырывался вперед. - Признал принц, на этот раз серьезно, - Наннали теперь тоже идет этим путем - скорее и дальше чем я мог даже подумать. Правда, они очень быстро вырастают?

Да, еще одна грустная ирония - Ренли всего двадцать два, но он уже ощущает себя старшим, мужчиной, которому на пятки наступают младшие, порой слишком забегая вперед. И уже прошли времена, когда можно было просто вытереть им слезы и погладить по голове, если они споткнулись и упали. Он берет чашку - осторожно и бережно, руками, которые все еще не забыли как обращаться с произведениями искусства. Странно - вроде бы не думаешь о том, что чай можно пить из хрусталя, но когда пьешь, то это ощущается очень органично. Вкус чая приятно согревает...

- Карин? - Чуть удивленно посмотрел на Гвиневру принц, вспоминая так недолго погостившую у них младшую сестру - ведь и познакомиться-то толком не успели. Невольно мысль посещает - а сколько еще такой вот незнакомой родни? Кто еще из вчерашних малышей может удивить?

- Не сказал бы. Боюсь это я не уделял ей должного внимания за делами политики и войны. Из-за этого и пришлось в итоге отослать ее, слишком уж опасно бывало даже во дворце. - Он немного помрачнел, вспоминая похищение и до сих пор не покидавшее мрачное чувство сомнений в тех, кому он привык доверять - в военных. Он удержался от слишком жестокой мести, но знал, что если подобное повторится - уже не сможет так. Это, на деле, пугало не меньше, порождая сомнения в самом себе.

- Грустно видеть что даже наша семья не в безопасности сейчас. Я готов дать отпор врагу, но лучше бы до этого не дошло - и мне хочется верить, что сейчас я смогу что-то с этим сделать, пусть мне и не хватает опыта и знаний.

Отредактировано Renly la Britannia (2017-04-07 20:57:53)

...Иначе бы он наладил этот мир чуточку получше. Ренли не роптал на Бога, хоть и не слишком-то понимал, как тот относится к миру и людям. Может, Гвиневра права и он тоже не всесилен, а ближе к богам их языческих предков, сильным, но человечным. Может и так. Сейчас важнее ее тон, напоминающий Ренли о том, что всесилия и всеведения нет, и не стоит, вероятно, винить себя в их отсутствии. Ему бы её умение принимать неизбежное достойно, и, видимо, понимать, где оно, а где свои ошибки. Видимо, для этого еще надо вырасти. Парадокс - то сетуешь что младшие обгоняют, что считаешь что тебе еще есть куда расти. И где ошибка, принц?

Верно - он не светский человек, и для него подобное  поведение - дань, долг, средство, проявление уважения к непривычной среде. Но не близкое сердцу. Они все воспитаны в соответствующих традициях, обучены, но далеко не все смогли воспринять это в себя, приняв сердцем и став частью высшего света по  призванию, а не по необходимости. Ренли, по крайней мере, не смог - потому и предпочитал чаще оставаться и тут военным, что давало право на небольшую "скидку" - частенько отсутствие тонкости манер  и молчаливое нежелание слишком уж углубляться в светскую игру  скрадывалось романтично-героическим ореолом одного из тех, кто побеждает врагов Британии, по крайней мере до тех пор, пока принц не пытался войти в число главных игроков и делать большие ставки. Он и не пытался.

Но с Гвиневрой это не пройдет, да и он сам сделал шаг, который эту эфемерную защиту убрал, вышел из тени на свет. Поэтому принц кивает - со своим все еще по-детски невинным видом мальчишки, признающегося в очередной шалости. Порой то, что могло показаться упрямым нежеланием меняться, оказывается благом, недаром принц пронес эту способность через грязь и кровь современной войны, вынеся ее именно отсюда, их пендрагонского детства, оставаясь все еще тем, кого знали те близкие, кто остался дома. В этом было и добро, и зло.

А в словах Гвиневры - истина, которую он долго предпочитал не видеть. То, как его видели, что думали, на что рассчитывали. Она одной фразой, одной усмешкой  поставила все на свои места. Если бы Ренли добивался этого специально, он мог бы гордиться. В этом мнении о нем была и доля правды, и доля лжи, оно придавало смысл - прямой и скрытый - тому, что он в последнее время часто вспоминал. Да, проще всего ему было, когда он сменил имя и стал на время простым солдатом, "Котенком", с которого требовали не больше и не меньше, чем со всех прочих, с бору по сосенке набранных в надежде на то, что тесты или интуиция сержанта-вербовщика не обманули. А вот потом каждый оценивал его через эту призму, задавая вопрос, зачем такое надо принцу. Разумеется, никто бы такого не сказал прямо - кроме той, кто перед ним. Как будто это был вызов или испытание.

- Если я и наивен, то только в желании защитить нашу семью. Порой - от нее же самой. Сначала Наннали, Юфи - а потом я понял,
что речь о большем. - Ренли не хотел долго думать над словами, хорошо когда собеседнику врать бесполезно и можно не скрываться, - Я  хочу защитить то хорошее, что есть в нас - и в Британии. Но один я не выдержу, Гвиневра. Или сломаюсь, или превращусь в такого как... В того, кого буду ненавидеть.

Что-то удержало Ренли от "крамольного" сравнения, и отнюдь не страх. На деле, он даже не был уверен, чье имя назвал бы, причем даже себе не мог дать ответа. Чарльз? Шнайзель? Может быть. Но у принца не было ответа, в котором он был бы уверен до конца.  Как будто дело было не в отдельных людях, а в чем-то неуловимом, которое нитью проходило через них всех, делая их путь, порой настолько разный, одинаково неприемлемым для него.

- Я пришел за помощью - честно признаюсь. Меня вряд ли ждали здесь, уж точно не таким образом. Мечта о мире, лучшем чем он есть - не то, что можно вынести в одиночку. Мы не были ни друзьями, не врагами, так уж вышло, но семьей были и останемся, Гвиневра. Ради этого - ты поможешь мне позаботиться о Британии и о наших близких?

Вот такой вот шаг вперед. Рискованный - но так он привык действовать.

Чай греет, а слова... Не то чтобы обжигают, скорее хирургически точным уколом наводят на мысли, указывают направление, вопросы, которые принц должен задать самому себе в первую очередь. Гвиневра с ним... Он не назвал бы это честностью в своем понимании, она  играет с ним в открытую, с высокими ставками, не увиливая от проблемных тем и не позволяя это сделать ему. Все по-взрослому - пожалуй, такие слова вернее. Сестра умеет обозначить позиции, и делает это  без доли излишнего пафоса или скрытности, не задевая Ренли настолько, чтобы он всерьез вышел из себя. Возможно, он и сам стал терпимее, но все же. Аккуратное движение руки, глоток чая. Гвиневре это, наверное, не заметно, по крайней мере вряд ли она знает нюансы военной подготовки и все их проявления, но принц узнает свое же движение - и сейчас оно ближе к движениям рук подрывника, обезвреживающего мину, а не художника. Все серьезно и он уже не мальчишка, он сам так решил и она ведет себя с ним соответствующим образом - до тех пор, пока он, вероятно, будет достоин этого. Странно, но Ренли принимает такое обращение без злости или раздражения, чувствуя что Гвиневра - не одна из тех, кто пытался им манипулировать, не пытаясь действительно при этом понять.

И потому он думает над тем, что слышит, предельно внимательно. Семейные узы и отношение к ним, истинное и мнимое. Опасное оружие и самая, наверное, популярная ложь в высших кругах и особенно в их семействе. Многие готовы всадить родне по крови или закону кинжал в спину, а на словах клянутся в верности. Он и сам с этим сталкивался, что уж говорить о Гвиневре, чья жизнь прошла среди этого? Ложь. Даже он понимал, насколько в мире ее много, пусть и наивно делил только на две категории. Есть ложь "техническая" - дезинформация, шпионаж, "Черные операции", да даже ношение камуфляжа и просто молчание о том, что не предназначено другим. С этим просто, это вопрос выживания, и этот вид лжи знаком не только людям, но и животным. Грязно, но в какой-то мере даже честно. Дальше... Дальше граница размыта до предела, но она есть.  За ней начинается подлость - болото, которое чем дальше, тем больше затягивает, и даже Ренли уже чувствует его тягу. Гвиневра говорит именно о втором случае, и она знает его не понаслышке. И знает цену, которую приходится платить.

-И скольких еще погубят, - Не без грусти кивнул Ренли, - Ведь это та ложь, в которую какая-то часть души хочет верить. Особенно когда сталкиваешься и с правдой. Больше похоже не на закон, а на рулетку. Ждешь, кто еще преподнесет сюрприз.

В то, что близкие люди и правда такие, что в нужный момент именно родство - не то, которое отмечено строчкой в документах или генетической экспертизой, а истинное, на уровне инстинкта - будет на первом месте. Только вот человек вырастает и узнает, что у окружающих есть свои пределы доверия. В их случае - хорошо если удалось пережить этот горький опыт. Ошибки тем дороже обходится, чем выше забрался. Казалось бы, разговор становится далеко не радостным, вот только вышло наоборот, не как должно было - укол в отношение Ренли к сестрам очень уж к месту пришелся, задев струну его самоиронии. В конце концов, порой только это и спасает - посмеяться над собой, раз уж ничего больше не сделаешь. Сестра просто довела мысли брата до логического завершения, поставив некую точку в череде тревог, сомнений и проблем, которая преследовала Ренли в последние месяцы  больше чем за всю его жизнь до этого. Легко открещиваться от Чарльза, ненавидеть Шнайзеля, спорить с Корнелией  - в сравнении с необходимостью увидеть что-то темное или грозящее бедой в тех, кого хотел оградить от этого.

- Все также люблю их, Гвиневра, - Та сама улыбка, которой "Котенок" завоевывал доверие и дружбу людей, совсем на него не похожих, протягивая к ним все те же связи, что и к родным - доверия и хоть какого-то, но родства и общности, с истинно принцевской беспардонностью игнорируя любые границы и барьеры. Вот только у котенка  зубов и когтей был полный комплект и вызов он принял. Интересно, знает ли Гвиневра, в какой степени  милые сестры потрепали  брату нервы на деле?

- Люцифер, знаешь ли, тоже был ангелом. Тем еще милашкой с белыми крыльями. А потом додумался до восстания против Бога,
и ведь все сам. По моему, с милыми сестричками точно также. Никому даже не нужно нашептывать им опасные идеи - скорее уж приходится пытаться выкинуть их у них из головы, но получается плохо. - Принц слегка усмехнулся, - Еще ведь и находится немало хороших людей, которые эти идеи поддержат, и не успеют оглянуться, как все, прощайте, Небеса. Как те ангелы, которые верили, что их командир знает что делает. Да, тут мне однозначно не хватает опыта, сестра.

Последнее слово он подчеркнул. Да, она была старшей, но все же - тоже сестрой.

"Как будто ты была с ним знакома, сестра. Хотя я бы не  удивился." - Гвиневра вряд ли бы испугалась Дьявола, нашла бы и для него верные слова и бьющие в цель вопросы.  Не просто так слова Ренли, для него самого казавшиеся  характеристикой некоторых из его родни, к нему же и вернулись. Оставалось только держать удар и не спорить - да, так уж вышло что, возможно, Ренли примерял на себя опаленные крылья падшего ангела уже сейчас. Чарльз не был Богом - но соотношение сил было похожим со стороны и на деле, Ренли много думал о том, изменилась ли ситуация сейчас, когда он мирным путем оказался выше чем рассчитывал. Император был ненавидим многими, но Чарльз был жив-здоров, а где эти многие? Можно сколько угодно спорить с его идеями, но его силу отрицать нельзя. Впрочем, кто сказал что Люцифер не мучился сомнениями? Удивительно скорее то, что он решился восстать. Принц не интересовался религией более обычного, но кажется, в легендах что-то не сходилось. Впрочем, это нормально. Ведь их пишут победители и побежденные...

- Порой бесценно. Его никогда не бывает столько, сколько нужно. - ироничная усмешка. Не только на войне так, в политике тоже. Но у некоторых вещей цена все же есть и ее пришла пора назвать. Ренли имел достаточно времени подумать над тем, что предложил Эшфорд и в целом согласиться с ним. У него самого была и еще одна подсказанная старым  политиком идея, но не из тех, которые выкладывают первыми. Рискованная, соблазнительная, но с отличным призом при удаче. Он готов был рискнуть, как подводник - на грани расчета и инстинкта. Но вот готова ли Гвиневра? С ней он мог в это играть. Эта сестра за себя постоять способна. Неожиданная мысль - а ведь это тоже делает общение с ней приятным.

- Я хотел попросить тебя помочь мне с возвращением. Показать всем здесь, что я вернулся домой не как солдат с кровью на штыке и грязью на сапогах, чтобы наводить свои порядки, а как блудный сын в свой настоящий дом, чтобы беречь и защищать его... Пусть и своими методами. Ведь нужно организовать и прием  в честь вступления в должность, и балы, чтобы снова влиться в общество - а кто умеет это лучше тебя? Я о таких не слышал. - Тут принцу повезло, что лесть была в виде исключения истинной правдой. Что бы ни говорили о Гвиневре, у нее были стиль, вкус, манеры и вообще все то, чего самому Ренли не хватало. Для нее тут и правда был дом - не только в уютных стенах  личных апартаментов, скорее - во всем Пендрагоне.

- Знаешь, мне трудно было придумать, что такого я могу предложить в ответ, чего ты не добилась сама. И не знаю, много  ли стоит моя поддержка и готовность учиться у тебя - с готовностью прислушиваться к твоим советам и рекомендациям. Вполне возможно что тогда я не буду пытаться чинить то, что не сломано. - Улыбка Люцифера. Это было прямым намеком на то, что Ренли готов думать, прежде чем идти на крайние меры и возможно, даже удержаться от излишне радикальных идей, более того - будет не против увидеть Гвиневру среди тех, чье мнение для него важно и ценно. А главное, это будет мнением, которое ценно не только для него. Если бы она хотела получить высокий пост, она бы получила, но возможность реального влияния не будет ли приятнее? Принц на публике четко обозначил стремление к изменениям, но именно сестра стала первой, кто получил предложение сотрудничать. Она не могла не заметить этого. И если Гвиневра станет той, кто способен повлиять на его мнение - разумеется, в определенных пределах - она сможет стать связующим звеном между принцем, чьи связи тянутся в армию и промышленность и обществом Пендрагона, где политика иная. Ведь, что бы ни говорили, между двумя группами, придерживающимися полярных мнений о судьбе Британии всегда так много тех, кто готов приспособиться и дорого заплатить за помощь... Да, подобное мышление ему все еще претило - но придется его принять.

- Возможно, есть что-то, о чем я не знаю, но мог бы в этом помочь - буду рад узнать. Для меня ценно то, что ты всегда была независимой, и формировала свой круг, а не входила в чей-то еще. Сейчас в политике слишком много тех, кто обязан тем или иным моим предшественникам - и на них мне полагаться трудно. - Кто бы сомневался, что Шнайзель запустил свои руки везде, где смог, но уж Гвиневра-то явно не из тех, кто ему позволит лишнее. Любая попытка ее подчинить или соперничать кончится серьезными проблемами - это предостережение он запомнил. И вот пришла пора разыграть козырь, который он берег до последнего.

- Есть одна область, где мне совет нужнее всего. Когда-то я думал, что это романтично - поквитаться за Эдинбургское унижение,
вернуть утраченную Родину. Только вот у всего есть цена и Альбион уже лишил меня одной сестры. Если бы я понимал, на что идет бедняжка Лу, я бы попытался ее уберечь. Хотя вряд ли бы она меня послушала. - Искренняя печаль в голосе принца - да, Лувиягелита не была среди его ближнего круга или любимиц, но она была сестрой и честное слово, не заслужила такой участи или того, что могло бы ее ждать , переживи она ту атаку, которая у принца и по сию пору вызывала какое-то неудобное чувство не то сомнений, не то сожалений, не то вины.

- Злая судьба. Надо же было именно ей попасть под атаку, притом что шли-то явно не за ней, а за Шнайзелем. И ведь будь иначе,
она бы не справилась с положением губернатора Альбиона. Слишком много надежд и опасностей, слишком много зависти. Альбиону нужен  иной правитель... Нужно вернуть эту землю нам не только технически, напомнить ее народу, что они британцы, а не слуги французской элиты, сберечь то, что осталось там от нашей древней культуры и истории. Военный не справится, доброжелательный идеалист - тоже. Стальная рука в шелковой  перчатке, сила и умение ее применять, острота ума, мастерство влияния на людей,  способность поладить со всеми и не уступить никому - вот что нужно Альбиону, стать алмазом в короне Империи, а не ее слабым местом.

Внимание, сестренка! Братик-солдафон честно признает, что военные не не все могут и надо действовать тонко и аккуратно. А описание предполагаемого лидера весьма напоминает кое-кого.  Удочка закинута. Вера в то, что именно такая как Гвиневра - а другой такой нет, известное дело - справится с сложной задачей на высшем уровне, готовность рискнуть, доверив это ей. Да, это рискованный шаг, но оно того стоит.

- И мне кажется, я вижу этого лидера перед собой.

Наверное, упоминать Лувию было ошибкой. Наверняка. Возможно, стоило учесть слова о сестрах. Так или иначе, но Ренли почувствовал, что идеальный выход на позицию не увенчался успешной торпедной атакой - осталось понять, просто ли промах совершен, заклинило ли торпедные аппараты, или и вовсе сейчас посыплются на голову бомбы? Он смог улыбнуться в ответ - уж агнцем жертвенным Гвиневру вряд ли бы кто-то посчитал.  Увы, провал есть провал - почуяв здесь ловушку, Гвиневра вряд ли подумает, что Ренли  действительно верил, что она справится, а дистанция между ней и Пендрагоном... Ну, для принца, честное слово, это был неизбежный побочный эффект. Он хотел "видеть ее там", а не "не видеть здесь", тонкая разница, истолкованная, увы, не в его пользу.  Зато другой ошибки принц не совершил - не стал перебивать и оправдываться. Никогда так не делал, если уж поймали на горячем. Кое-кто советовал не извиняться вовсе, но это был перебор. Так что люциферову лику пришлось уступить место немного покаянным глазам шкодного котенка. ("Ваше Высочество, почему вы взорвали танкер вместо того, чтобы предотвратить его выход из порта?" "Но капитан Экстон сказал, что взорванный танкер точно никуда не уплывет, а вы сами советовали мне слушать опытных офицеров.")

И принц был вознагражден, хотя не так уж давно вряд ли бы это понял. Не какое-нибудь безсодержательное "это не по мне" или простая ложь, а нечто иное. Позиция? Недоверие другим - раз. Что-то ему уже говорили об этом, но Ренли и так не удивлен. Здесь доверие попросту товар, причем контрабандный и зачастую с дефектами. Адмирал убегал в море, а Гвиневра принимала бой здесь.  Много дел здесь - два. У сестры есть то, что она не настроена бросать, по крайней мере ради сомнительного альбионского приза (что уж там, элемент ловли тигра за хвост тут наличествует).  И третье, важнее всего - Ренли, ты лезешь в неизведанные воды, куда более неизведанные, чем ты думаешь. Гвиневра не отвергает - предостерегает. Может быть и не из доброты, но факт. И принц смотрит внимательно, он слушает, а не ждет, пока нотации закончатся. Партия проиграна, но игра продолжается. И что-то в этом затрагивает его натуру подводника, охотящегося - пусть и признают это не все - не столько приборами, сколько чутьем, интуицией, умением поставить себе на службу ту мудрость моря, которую умом не понять и где есть место  древним поверьям и морским богам. Здесь тоже охота, недосказанность и полутона как ветра, течения, приливы и отливы, а глубина бесконечна - корпус раздавит раньше чем дна достигнешь. Но он уже вышел в море и никто не скажет, что он повернул назад, убоявшись глубины и того, что в ней сокрыто. Принц-адмирал не для этого столько лет слушал, о чем шумит море.

- Мне стоило попробовать. Немногим дано приручить - не просто сразить - Красного Дракона*. - ...И он не перестал считать Гвинвру одной из таковых избранных. Ренли использовал свой проверенный козырь - честность и искренность, пусть и облаченные в красивую мифологическую аллегорию, любовь к которым в какой-то мере роднила его с Кловисом. И он действительно верил в Гвиневру и не был уверен, что может кому-то еще доверить эту миссию, которая губила слабых и соблазняла сильных.  Вопрос закрыт, но мнение принц не поменял, и, возможно, это приведет на иные пути к цели.

- Я знал,что выбрал верно. Не в моих правилах отвергать мудрый совет - особенно там, где я знаю столь мало. - Признание с улыбкой проводит черту, затем Ренли становится серьезнее, строже - время для действительно проблемного дела. Того, о котором, так-то, опасно даже говорить. И это тоже знак доверия, который Гвиневра не может не заметить.

- Есть дело, в котором я не доверяю сам себе, сестра. Слишком уж пристрастен. И снова оно в семье, вот такой у нас всех рок. - Мрачновато прозвучало,  - Шнайзель. Уважение, страх, зависть, ненависть. Каких только чувств я не испытывал к нему... Но первыми стоят недоверие и сомнения. Многие - наивные - думают, что он вне игры, у змеи вырвали ядовитые зубы. Они были бы правы, будь он змеей - змее достаточно вырвать клыки один раз - да и то нет веры что вырвано все. Вот только брат наш не змея.

Ренли качает головой, собственная метафора заставляет неприятный холодок пробежать по спине.

- Он акула. Сколько ни вырви зубов, у акулы они растут всю жизнь. Даже на коже. Она способна освежевать тебя просто мимоходом коснувшись. И ты никогда не уверен до конца, что ей движет. Поразишь ли ты ее гарпуном? Отгонишь ли ударом? Соблазнишь ли куском мяса? Обуздаешь сетью? Никогда нет верного ответа, всякий раз на весах жизнь и смерть. - Голос принца звучал иначе, голосом того, кто знал, о чем говорил. Он смотрел в глаза этих чудовищ, бросал им пищу, разил оружием и иными способами играл со смертью. Он знал страх и опьянение опасности, пережившей миллионы лет.

- Честно - за последнее время я не раз думал, что с удовольствием покончил бы с ним - но это мои эмоции говорят. Мое самолюбие, гордость, обида, страх за тех, кто может пасть жертвой в его планах. Не разум. Прошу, сестра - скажи мне, что в этом видишь ты. - В Ренли сейчас нет самоуверенности, он признает, что здесь он не ставит на свои силы и осознает, что охота может стать последней.

*Красный дракон - символ Уэльса

Ренли, сказать по правде, об отношениях Шнайзеля и Гвиневры не знал почти ничего. Были слухи и какие-то данные, но на его взгляд – мало достоверного. И он, и она умели скрывать свои эмоции и любые противоречия или симпатию на люди не выносить. Таким образом, принц для себя отметил, что эта тема – терра инкогнита и тут можно ждать чего угодно. Особенно с учетом разницы между тем что есть и тем, что решат ему сказать прямо. Поэтому сейчас он был удивлен – резкое, откровенно неприятное, пусть и высказанное спокойно мнение Гвиневры о брате, даже в чем-то превосходило то, которое составил о нем Ренли, считавший Шнайзеля (и не без оснований) беспринципной властолюбивой сволочью, способной продать кровную родню ради своих целей. Тут правда очень вовремя был ехидный голосок сомнений – эй, морячок, в Пендрагоне таких пятачок за пучок, так чем тогда выделяется Шнайзель и почему именно он на вершине пищевой цепочки, по крайней мере, недавно еще там был?

Ту-то адмирал и задумался. Не ищи сходства, ищи отличия? Паразит… Казалось бы, так многих можно назвать, но сестра умела придавать словам вкус, оттенок и букет – неповторимые и отделяющие константы от переменных. То, что для Шнайзеля каштаны из огня таскали другие – на поверхности лежит и удивить этим трудно. Просто метод, в котором лишь пара шагов отделяет принца от честного штабиста-аналитика, чьи планы исполняют простые солдаты. Ренли хватало и того, что на этом пути брат переступал черту постоянно, чтобы отвратиться и занести в черный список, не копая глубже. А зря.  Гвиневра говорила о причинах. О сути. Паразит ничего не дает взамен, только забирает и в лучшем случае не берет слишком много, чтобы жертва не умерла, а продолжала его питать. В худшем же, высосав  досуха одну, он просто найдет другую. Валериан, Юфемия, Наннали, Лувия. Он сам. И это только те, о ком Ренли знал. Результат точно надо помножить – и намного. А главное – паразит просто не может жить иначе, для него это как дышать. Это ли она имела в виду, говоря о том, что Шнайзель теплые чувства не воспринимает вовсе? Тогда все меняется. Ренли знал тех, кого за глаза можно было назвать чудовищем или просто мерзавцем. Но знал и то, что они были  хоть в чем-то нормальными, пусть и плохими людьми. У кого-то были немногие принципы, которые они не выставляли на продажу даже в трудное время. У кого-то – близкие  люди или хотя бы любимая собака. Хобби. Простые людские желания. Остатки гордости. Вот только Шнайзель, со слов Гвиневры, внушал страх, представляясь идеально выверенным – пусть и не чуждым ошибок, прокололся же как-то сейчас – автоматом без души, но с талантом и откуда-то все же берущейся волей к власти. Чарльза порой Ренли готов был счесть чудовищем – но в отце, по крайней мере, была страсть, воля,  эмоции человека, пусть они и таили за собой нечто непонятное. Шнайзель же, с его идеальным спокойствием и выверенными словами, улыбкой, скрывающей истинные чувства, если они вообще были, способный действительно на что угодно… Бррр.  Даже если Гвиневра лукавит, эта мысль пугает и стоит обдумывания.

Принц и не пытался скрыть, что от подобных раздумий ему неуютно – глоток чая был просто жестом, чтобы отогнать эти мысли до времени. Рука, впрочем, не дрожала.  Как не дрожала бы и в момент, когда Ренли отдал бы приказ или сам нажал спусковой крючок или кнопку на пульте. Мог бы? Возможно, принц бы и ответил, не раздумывая, но не после этого всего. Даже если Гвиневра  была не в полной мере откровенна или играла с ним, у ее слов был смысл и причина.  Да и сам он  кое-что усвоил. А именно то, что психологические тесты вредят, уча людей отвечать первое же пришедшее в голову, а не думать.

- Технически – да, но. - В конце концов, его этому учили с юных лет, да и концы в воду он прятать умел, профессия обязывает. Вот только, увы, не все решается легким движением ножа или точно заложенной бомбой. Порой наоборот, именно бомбы замедленного действия и остаются. И всегда есть "но".

- «Тигр умрет, но останутся когти тигра.» – Помнится, эти слова сказал Гейне, но принцу они впервые попались (или по крайней мере, врезались в память) в воспоминаниях капитана минного тральщика, который десять лет спустя после Первой Мировой все еще получал приказы на поиск оставшихся от нее морских мин и сам в детстве подорвался на мине с какой-то прошлой войны, отделавшись контузией. Уинтерс где-то раздобыл потрепанную книжку на русском и даже потратился на перевод – сказал, что этот парень был бы ему достойным соперником.

- А умри Шнайзель – и кто знает, что подымется со дна? - Принц вздохнул, - Жизнь не балует простыми решениями. Поэтому я и не пытаюсь устроить чистку кабинета от его соратников - предпочту выждать и изучить их.

Он покачал головой.

- Но куда меньше чем Шнайзеля, я понимаю Императора. Казалось бы, он прямолинеен и ясен, однако его истинные цели и мотивы  скрыты туманом. Может быть, ты знаешь лучше? Ведь ты была старше в то время, когда он уделял своим детям больше внимания.