Avalanches of the violent disharmony. (c) IAMX
“Всё только начинается…” Восторг, и мысли, пёстрые, амбициозные, радостные, устремляются выше стаи тёмных квадратов академических шапочек с игривыми кисточками коричневого цвета, выше зеленеющих крон, окруживших площадку для торжественного вручения дипломов, всё выше, выше, набирая скорость, сквозь облака и слепящую синеву, поближе к молчаливым каменным глыбам — астероидам, дрейфующим в беззвучном космосе, и стремительным ледяным кометам, бороздящим бескрайние просторы, поближе к сокровенным мечтам, что так свойственны молодым людям, ещё вчерашним студентам, а сегодня уже выпускникам, ведь перед ними открывается мир, такой огромный, неизвестный, полный таинств, которые им только предстоит открыть, к которым только предстоит прикоснуться. На молодых красивых лицах широкие улыбки и не сдерживаемые ни девушками, ни юношами слёзы, которые сегодня исключительно от радости, а в крепких объятиях родные и близкие, и все они объединены праздником и общим чувством начала нового большого пути.
Группа, в которой училась Джуди Уолш, была одной из самых дружных, и жизнь била ключом в каждом: они вместе держались как на занятиях, так и двадцатиголовой толпой посещали все возможные мероприятия в Сиэтле. Какими-то неведомыми путями ребята доставали информацию обо всех новых выставках, концертах и спектаклях, даже когда афиши не успевали покинуть типографский станок, а на официальных сайтах галерей и музеев ответственные не то, что не публиковали, лишь продумывали содержание новости о предстоящем событии. Вера в то, что эта дружба будет пронесена сквозь года, куда бы их ни занесла судьба, ни на секунду не угасала, и первое время одногруппники всё также связывались всеми возможными способами: писали друг другу письма, звонили по утрам вместо будильников, устраивали видеоконференции с уехавшими в Европу товарищами, беспрестанно делились новостями в социальных сетях. Но каждый новый день нёс с собой всё больше забот и проблем, и, спотыкаясь о подводные камни реальности, скрытые ранее для ослепленных радостью глаз, бывшие одногруппники погружались во взрослую жизнь, разрывая казавшиеся такими прочными связи, разбредаясь по разным уголкам земного шара, отдаляясь друг от друга и смотря на некогда близких людей со своей высоты на социальной лестницы.
Джуди в который раз поймала себя на том, что волна воспоминаний перевернула её без того ненадежную лодку, и она снова стоит, поникшая и уставшая, рассматривая фотографию с выпуска трехлетней давности, а беспощадные потоки воды терзают судёнышко, разбивают доски в щепки, и острые куски дерева вонзаются под ногти и царапают в кровь ладони. Лодка, предназначенная для тихой воды, не может сдержать буйство океанской стихии, как девушка не может сдержать рвущиеся слёзы, и вот она уже обессиленная опускается на пол, смахивает жгучие капли окровавленными пальцами, пытающимися собрать разлетевшееся стекло фоторамки. О том, что была буря, свидетельствуют лишь деревянные останки на спокойной глади воды, а ещё несколько недель раны на руках будут напоминать о случившемся, что Джуди в очередной раз пожалела о том, чего не вернуть, а ещё будет неприятно саднить во время мытья посуды и принятия душа, и это беспокоит гораздо больше, чем нескладная жизнь.
Первое время после окончания учёбы всё было просто замечательно: картины Джуди мелькали на выставках, и уверенность била в каждой клеточке её тела. Но когда девушка подумала, что она уже совсем своя в творческой среде Сиэтла, отказы посыпались на неё один за другим. Может, мисс Уолш перешла кому-то дорогу? Может, она совершенно не умела взаимодействовать с людьми, а они не знали, что от неё ждать? Может, талант Джуди был ограничен? А может она не смогла в нужный момент прислушаться к критике, поэтому своё дальнейшей развитие направила не в то русло? Как итог, творчество Уолш воспринималось публикой не так, как нужно было координаторам выставок, а уровень мастерства, по мнению других, уже не был таким блистательным. Девушка не знала, в какой момент наступило это “не так”, и на этот вопрос не могла ответить ни она сама, ни её окружение. Даже одногруппники из колледжа лишь разводили руками, видимо, не решались взять на себя ответственность за непредказуемую Уолш. Так и не сумев остановиться на чем-то одном, девушка в итоге решила взять псевдоним Кэмерон Чейз, сменить имидж, и только после этого ситуация очень медленно начала исправляться.
Но во время всех этих метаний нужно было на что-то существовать, а просить помощи у родителей Джуди не могла — они уже помогли с жильем, и это было единственное проявление заботы с их стороны. Семья без того достаточно скептически относилась к выбору её профессии, несмотря на талант, который Джуди демонстрировала с самого детства, а когда последовали неудачи, случайно или нет, именно родные чаще всего затрагивали болезненную тему. Но и в такой ситуации Уолш нашла выход: устроилась преподавателем изобразительного искусства, согласившись на самое неудобное расписание, которое только было можно придумать, лишь бы хорошо платили. С деньгами проблема была решена, вот только после трёх, а иногда и четырёх дней подряд, которые с утра до позднего вечера приходилось проводить в колледже, где она преподавала на курсах, на себя и на творчество не оставалось ни времени, ни сил.
И в этот дождливый понедельник она, злая, промокшая и уставшая, как раз вернулась домой в свою небольшую однокомнатную квартиру, в родной бардак после одного из тех ужасных дней, когда хочется лечь на спину и уснуть, а лучше умереть, чтобы всё поскорее закончилось, с осточертевшей вазой подмышкой, которую Уолш использовала весь день для композиции на занятиях по натюрморту.
С пола только-только были убраны осколки фоторамки, как Джуди, не успев ещё обработать нормально руки, прочитала в новостной ленте, сидя за кухонным столом, об очередной выставке, на которую она так хотела попасть, но не была приглашена ни под своим именем, ни под псевдонимом.
— Ну и катитесь к чёрту! — распахнув окно и подставив лицо дождю, прокричала Уолш, а затем включила музыку, не заботясь о соседях, один из них, наверное, даже одобрительно покивал бы головой, услышав, какая песня доносится из квартиры миловидной тихони. После этого, похрустев затекшими плечами и костяшками пальцев, Джуди решительно взяла со стола вазу и, убедившись, что под окнами никого нет, выбросила её, с чувством полного удовлетворения наблюдая за тем, как керамика разлетается по асфальту. Следом отправилась чайная пара, якобы фарфоровая, но при рассмотрении оказавшаяся очередной китайской подделкой, которая занимала место в шкафу и была подарком Гордона Хувера, бывшего одногруппника, а теперь координатора той самой злополучной выставки, всё равно девушка терпеть не могла цветочные узоры на посуде. На подоконнике и на полу за это время образовались  небольшие лужицы, но Джуди не стала себя утруждать, бросив попавшуюся под руки тряпку на линолеум, и поводила по ней носком, собирая последствия непогоды, да там и оставила.
Тряхнув мокрыми волосами, Уолш громко закрыла окно, после чего она постигла вселенский дзен, и все происходящее потом на кухне состояло из размеренных, продуманных и методичных действий: Джуди спокойно допила чашку чёрного чая с мятой, достала аптечку, обработала руки перекисью водорода, оставила всё на столе и проследовала в комнату, которая являлась и спальней, и гостиной, и мастерской, захватив с собой лишь ноутбук и подпевая Игги Попу, совсем не попадая в ноты, зато от души. Оказался бы рядом Хувер, Уолш бы с абсолютной непринужденностью подпортила его безупречный профиль той самой чайной парой, но всегда можно найти более разумные варианты действий, которые не причинят никому особого вреда, разве что прибавят работы коммунальным службам, а еще не попадут под статью закона, зато будут вызывать теплые воспоминания, ведь Джуди совсем не хотела проблем, и вообще она была паинькой, просто негатив вредно держать в себе.
Ноутбук тут же был отправлен на кровать, роль которой выполнял матрас, на котором у стены была сооружена горка из подушек и одеяла, заправленный в мятое, но чистое постельное белье с яркими геометрическими узорами. Покрывало же выглядывало из незакрытого платяного шкафа напару с домашними майками, вывалившимися из неровной стопки вещей.  На полу, якобы в форме звездных созвездий, были раскиданы скетчбуки, альбомы для рисования и просто блокноты, которым явно не хватало места вместе с разной степенью законченности картинами на широком письменном столе. Часть холстов еще стояла вдоль незанятых стен по всей квартире. Да и сами стены шли в дело во время творческих порывов: например, кота себе Уолш так и не завела, зато у нее был собственный Чешир на ветке дерева под потолком, всегда всем довольный и всегда, даже в темноте, сверкающий  своей перевернутой улыбкой — она была нарисована флуоресцентными красками.
Джуди подошла к “картине всей своей жизни”, приобретя для этого еще один мольберт, которую поклялась себе обязательно нарисовать, но пока что холст был девственно чист. Еще в колледже девушка шутила, что и это вполне можно выставить в галерее — прославился же Малевич “Черным квадратом”. А потом узнала, что Казимир написал ещё и “Белое на белом”, так что легкий путь к известности был перечеркнут.
Для того, чтобы сосредоточиться, Уолш убавила громкость, и, как оказалось, не зря: некоторое время спустя в дверь, несмотря на столь поздний час, позвонили. Джуди радостно оставила свои пока безрезультатные пытки перед белым полотном и пошла встречать неожиданных гостей.
— Надеюсь, это не по поводу беспорядка под окнами, хотя все равно надо будет извиниться перед миссис Уильямс, — пробормотала она себе под нос, но сохранила беспечный вид и, даже не глядя в глазок, открыла дверь. — Знаете, я никого не жду в такой поздний час, но всем всегда рада. Это слишком тихий район Сиэтла, да и вероятность того, что в мою дверь постучал грабитель или маньяк, ничтожна, — судя по словам и тому, что звука ключей слышно не было, хозяйка квартиры действительно совершенно не беспокоилась о своей безопасности и не переживала за свою жизнь. Джуди вообще чуть было не вернулась к своим делам, как всё же вспомнила о госте (или гостях — она еще  не удосужилась исправить незнание этого немаловажного факта), после чего резко повернулась у входа в свою комнату и окинула с ног до головы пришедшего парня, показавшегося ей смутно знакомым. Он явно пришел не по поводу упавшей на голову вазы, так что все остальное было для Уолш абсолютно не важно. Она широко улыбнулась и дружелюбно произнесла. — Hey, dude! What about pizza?