Лея, вцепившаяся в чужой рукав, торопливо убрала оружие свободной рукой, глянула на докторишку с явным сочувствием – поглядите, до чего она людей доводит, раз они после пары минут общения с ней на ногах удержаться не могут. И это они ещё её здоровой не видели, к счастью или к сожалению, зато увидели то немногое, что могли увидеть её противники в небе, когда она ещё могла в него выходить. Похоже, было впечатляюще.
– Ага, есть, – согласилась она с чужими словами, неловко шмыгнув носом, – Хочешь?
Как только ситуация сбавила в напряжении, куда-то делась и прежняя сосредоточенная Лея, обнаглевшая до такой степени, что допускала вооружённые нападения на незнакомых людей. Появилась Лея беспомощная, осторожная, берегущая живот и нервы окружающих. И ведь сама она прекрасно понимала, что притворяется, что, может, и верит этим всем, но не доверяет.
Если всю жизнь притворяешься, потом по-другому просто не можешь.
Она неловко пошагала вперёд, цепляясь за чужую руку и чувствуя, как её саму держат, машинально отметила, что Крестовский исчез из зоны досягаемости, и мстительно пробормотала «ну-ну», бросив красноречивый взгляд на его спину. Надо же, перестал даже пытаться позаботиться? Почуял отношение к себе или просто забил?
Это было не обидно даже, просто смешно. И, где-то внутри, Лея надеялась, что Крестовский её опасается. Боится, что она своим злым языком с оттяжкой ударит по больному месту, тем более, что она может.
– Что? – переспросила Лея, которую из размышлений буквально выдернули, – Нет, на плечи не надо. Будут напрягаться мышцы живота, а я теперь вообще не хочу швы беспокоить.
«А ещё я прекрасно могу идти сама, но боюсь, что теперь мне точно начистят морду», – чуть не брякнула она, но только криво усмехнулась. Парню просто не повезло, проявил доброжелательность, терпи теперь.
Запахи, исходившие от чужой куртки, в которую Лея так и норовила ткнуться лицом при каждом шаге, были почти родными – вертолёт ли, самолёт ли, пахнет лётная форма почти одинаково. Чуть-чуть воображения, и можно представить, что она сейчас идёт по родной фельдъегерской базе.
– Недавно. – Лея, уже особо не церемонясь, обняла попутчика за плечи, чтоб удобнее было идти, – Задали мне задачку, с распоротым брюхом слетать на Кудыкину гору, привезти костей собачьей своре. Подсунули напарника, чтоб, если кровь моя залила кресло, он смог подставить тазик. А напарник возьми и грохни самолёт, потому что за кости ему заплатили больше, допустим, на Лысой горе. А я возьми и грохни его, так что тазик понадобился ему. И кости всё-таки пошли на Кудыкину гору. Вот только на Лысой горе недовольны, собаки не кормлены, коровы не доены, да и тазик не по назначению использован. Куда ж им понять, что я, можно сказать, случайно – сама не помню, как так вышло. Теперь кто-то считает это подвигом, кто-то, – Лея ткнула пальцем себе в грудь, – хочет отоспаться и забыть, как страшный сон, а кто-то хочет использовать тазик уже применительно ко мне. Возможно, это даже вы.
Закрутила она, конечно, прекрасно – ни слова о конкретных событиях, ни слова о местах. Будь бы тут кто-то из непосредственных участников событий, догадались бы, конечно.
Если догадаются эти, то есть, этот – значит, были там. Или знают, почему груз всё же дошёл по адресу.
Значит, ей всё-таки придётся выстрелить ещё раз.
– А ещё я кидаюсь на людей с оружием, – Лея пожала плечами, – раздражаю командование, устраиваю диверсии и у меня мерзкий рот, который никогда не закрывается.
«А ещё я вру о себе большую часть времени, потому что живу под грифом «секретно», потому что не хочу ни с кем дружить, и потому что отвечаю за двух людей на гражданке, через которых на меня можно надавить», – мысленно продолжила она.
– Короче, я поражаюсь, что кто-то ещё НЕ хочет меня убить.
