Она брела сквозь водную завесу, самостоятельно держа в хрупких ручках ажурный зонт кремового цвета. Барабанная дробь, рождённая природой, была единственным звуком в этих тихих ухоженных краях: казалось бы – само время замерло вокруг поместья двух принцесс. Подле крошечной худенькой фигурки гордо вышагивал охранник в старомодном котелке. В руках его был аккуратный свёрток, укрытый цветастой плёнкой – как раз на случай высокой влажности. Впрочем, лежащий внутри сувенир не боится ни дождей, ни волн, ни даже глубинных вод: аккуратная морская раковина, покрытая слоем прозрачного лака, была куплена в одной из сувенирных лавок одиннадцатого сектора за несколько дней до отъезда принцессы.

«Ах, Ренли-Ренли, ты так устал от своих сестёр – готов уж всех сплавить домой, забывая свои обещания беречь и защищать. Быть может, ты и вправду столь ничтожен и слаб, раз даже свою прекрасную синеглазку ссылаешь с нагретого места прочь – в Пендагон?» - от злорадных мыслей улыбка на лице Карин играла ярко, озорно. И кто скажет, что в светлой головушке роится и множится эта грязь?

Старинная мелодия разливается колокольным перезвоном, стоит пальцу джентльмена со свёртком коснуться расписной кнопки звонка. Их не ждали, но завидев перед собой титулованную особу охрана умудряется скоординировать свои действия, не задержав пришельцев и на мгновение. Сопровождающий без пререканий протягивает свою ношу одному из людей Корнелии, дабы уже через две минуты спешного осмотра получить её назад.

- Юфемия, - высокий голосок летит по просторным залам, отражаясь эхом, вторя Карин. Беловласка плывёт сквозь лоск и роскошь, не заглядываясь, не восхищаясь – для коронованной особы всё это привычно, а потому даже не цепляет глаз. Прислуга имения рядом. Профессионально превращаясь в едва заметные тени, они ведут гостью к своей госпоже, создавая для самой Карин иллюзию незримой, но прочной связи со своей сестрой: словно бы не они, а эта нить ведёт её к Юфемии.
- Прости, что пришла к тебе без предупреждения, - улыбка так и не сползла с её лица. Она смотрит на прекрасную старшую с присущим молодым восхищением.
- Как прошло твоё путешествие, родная? – вежливость и дистанция: серебряновласая не спешит кидаться в объятия и целовать щёки своей милой родственницы, ведь в Пендрагоне манерность и уважение есть хороший то – вовсе не подлинные эмоции. Помнит ли Юфемия правила здешней игры? Живы ли они в её памяти?

Юфемия оказалась совсем другой, нежели её помнила белокурая девушка: лёгкой, невероятно живой. Словно покинув свой сектор-тюрьму она расправила крылья, скинула цепи переживаний, и теперь способна летать!

Но была ли  причиной искренность, или же ли Британия подражала Карин, раскусив притворство и игру той – подобная мысль заставила что-то съежиться в глубине души вертихвостки. Боялась ли она конкуренции? Могла ли разочароваться в человеческой природе, в тайне ища и надеясь на встречу с тем, кто в действительности окажется светлым и добрым человеком, которым предстала перед ней Юфемии сейчас?

- Услышав о твоём прибытии, я буквально с места подскочила – всё же там, на острове, ты была едва ли не единственным человеком, что скрашивал мою «ссылку», сестрёнка! – Карин отвечает пылким радушием, а руки её чуть сильнее сжимают ладони возможной престолоприемницы, - Гвиневра…, - подкусывая нижнюю губу, малютка силится подобрать нужные слова, - Она у нас молодец – по её проектам и при её помощи построили не одно причудливое, витиеватое и, я бы даже сказала, невероятное здание. Плюс балы. Плюс благотворительность то тут, то там, - перечисляя всё это будничным тоном, она совершенно забывает упустить интриги, заговоры, да иные дела, о которых третья не должна быть в курсе, - Слишком уж она занятая у нас, - улыбка Карин кажется вымученной, едва ли не сияет фальшью, но тут же приобретает более естественный вид, когда девочка меняет тему.

- Скажи, хорошая моя, почему же ты решила бросить свою работу при Ренли и перебраться сюда? Неужто он и его матушка решили, что и тебе не место в одиннадцатом секторе? – белёсые брови вопросительно поднимаются кверху, а сама Карин шёпотом подмечает: - Не нравится мне всё то, что творится там – за океаном. Уж больно далёк стал от нас братишка.

«Маленькая, красивая, наивная голубоглазая дурочка», - Карин делает аккуратный глоток чая, незаметно принюхиваясь к нему, давая напитку побродить по ротовой полости. И дело тут вовсе не в любви девицы к горячему напитку и знании сотен купажей: британская аристократка опасается яда.

- Приятно, когда дома тебя ждут, - на лице ребёнка играет всё та же вежливая улыбка, но в краешке глаз застряли бусины слёз. Она несколько раз моргает, а после, поставив фарфор на блюдечко, делает аккуратное движение мизинцем, смахивая «накатившие эмоции» прочь.

Карин не любила мать. Но та, несмотря на свою властность, гиперопеку и желание контролировать каждый её шаг, всё же была столпом, опорой, тем, кто прикрывает её спину. Сейчас же осталась лишь она и старшая сестра, для которой девочка – милая игрушка, ручная мышь. Разве можно с такой расслабиться?

Подушечки пальцев вновь касаются изящной тары, играют с ней, подгоняя мысль. Карин в задумчивости пропускает сквозь губку своей памяти светские новости – скучные, бессмысленные, совершенно бесполезные мероприятия, на которых она устала бывать ещё в своём босоногом детстве.

- Мы в Пендрагоне, милая сестрица – тут что ни день, то бал, гулянка, маскарад! Но если ищешь ты свидания с Гвиневрой, то я бы пригляделась к тридцатому числу – наша благодетельница открывает приют для сироток, - краешек уголка предательски вздрогнул и пополз вверх, - Всё думаю: быть может, мне тоже стоит стать одной из постоялиц этого чудесного дома потерянных душ? – почти шёпотом лепечет она, роняя взгляд на донышко чашки. Там, в жидком янтаре, она видит саму себя и замирает не дыша. Это лицо, эти черты, этот взгляд – на краткое мгновение девочке становится жаль саму себя. Словно не она, но некто другой, действительно страдающий из-за утраты глядит на неё по ту сторону чайного зазеркалья и укоряет за чёрствость, двуличие и скотскую натуру.

«Прости, другая я, но эта жизнь моя. А ты вольна бороться за свою в своих мирах».

«Гвиневра была права – пребывание с этим чудиком из одиннадцатого любого нормального человека превратит если не в законченного альтруиста, то, по крайней мере, в человека чересчур сильно помешанного на семейных ценностях»,  - всё также пряча глаза, усмехается про себя младшая, а руки её тем временем тянутся к десерту. Белый шоколад был её любимым лакомством – приторно сладким, далёким по вкусу от настоящего, и оттого такого близкого душе. Десерт – отражение души. И хозяйка невольно угодила её вкусу.

«А может, она намекает, что всё про меня знает?» - вдруг дёрнулась струна, и опасно высокий звон зазвучал в ушках Карин. Но глядя в эти кристально-чистые глаза, слушая её интонации, принцесса медленно, но верно успокаивалась, отгоняя от себя демонов подозрительности.

«И, право, становлюсь параноиком со всей этой игрой в маски», - шоколад тает на языке, вызывая на обворожительном личике девочки слабую улыбку.

- Я уверена, что Гвиневра будет рада твоему присутствию – чем больше именитых особ, а я хочу заметить, что твоё славное имя у всех давно на слуху, тем лучше для дела, - несколько мгновений зубоскала, после которого улыбка тонет в терпком ароматном чае, - Сестра, - не «сестрица», не «родная», не «милая», - всегда ищет возможности привлечь инвесторов для своих проектов, - деловито подметила Карин, поправляя прядь блестящих серебром волос.

- Секретным говоришь? – принцесса одарила Юфемию заинтересованным выражением лица, - Неужели ты здесь ради какого-то сверх-важного задания, моя хорошая? – придвинувшись чуть ближе, Карин сверкает глазами и выдаёт: - А может… а вдруг…? – многозначительность её тона так и намекает на некий романтический подтекст. В конце концов, Ли Британия была именно в том возрасте, когда в голову бьют гормоны и истории любви из книжек кажутся такими реальными, такими желанными.

«Ничегошеньки ты не святая» , - Карин улыбалась сестре мягко, по-доброму, но уже начинала чувствовать в «орешке червячка». Юфемия было одной из первых, а это значило и одной из самых влиятельных принцесс семьи. Для такой как она быстро добыть деньги – не проблема: стоит лишь кинуть кличь или же выставить безделицу на аукцион, и вот они – купюрки. Хрустящие желанные билетики, за которые чернь готова рвать друг друга на части.

- Одно твоё присутствие на подобной выставке – к инвестициям, милая моя сестрица. Ты же знаешь, как пухлые богатые дяденьки любят глядеть на отпрысков самого Чарльза Великого! – заливистый смех прозвенел в зале, отражаясь от стен многократно, - Когда я была совсем маленькой, мама так любила водить меня на подобные вечера…, - очень тихо, контрастно тихо произносит сиротка. Вы не ослышались – сиротка, ведь кто из детей Чарльза мог в действительности назвать того «отцом»?

- Ах, Шнайзель, - Карин встрепенулась, услышав имя брата, впавшего в немилость, - Знаешь, солнышко моё, у меня совсем не было времени проведать нашего прекрасного старшего братика, - и тут девчонка не лукавила: после смерти матери на неё скинули целую кипу документов и дел, требующих её внимания как ближайшего родственника покойной.

- Но я слышала, что с момента того ужасного инцидента в Старом Свете, - «позорного поражения, после которого его высочество, принц лакомка и зовётся не иначе как жалким лузером», - наш прекрасный брат стал…, - приложив пальчик к губам, девочка силилась подобрать нужное слово, - нелюдим. Ты ведь знаешь его кредо: «Либо идеально, либо никак». А тут такие потери, такие потери…, - качая головой из стороны в сторону, девочка усердно рисовала на своём личике удручённость и обеспокоенность то ли провалом родственника, то ли смертями британских солдат. По правде говоря, миниатюрная принцесса потеряла к тому всякий интерес, стоило Гвиневре вкратце описать «падение Икара в пропасть Тартара». Вся сестринская любовь, заигрывание, улыбки, ужимки, что были подарены ему под разными соусами настроений и комплиментов куда-то улетучились, стали враз не нужны. Шнайзель теперь будто бы извалялся в свиных отбросах, а после заявился во дворец – будь он хоть трижды «первым», смрада поражения не скрыть.

- Какая же ты у меня, всё же, секретница, Юфемия, - её рука взмыла в воздух, чтобы не дойти до кожи сестры буквально несколько миллиметров, - Но уж мне-то могла бы сказать! – лёгкий упрёк она сопроводила дутыми губками и тройным взмахом пышных ресниц.

Их беседа была подобна океанской глади – темы накатывали и накатывали, растворялись пеной на берегу, уступая место новым. Девушки не могли зацепиться друг за друга: они старательно перебирали различные «крючки и петельки», но каждый раз соединение, образованное их речью и взглядами, жестами и вздохами, было столь слабо, что ломалось под гнётом общей неловкости, застенчивости, наигранной робости обеих.

Сёстры были столь далеки друг от друга, что даже преодолённое Юфемией расстояние до Пендрагона ничуть не сближало их сейчас.

- Я уверена, моя милая сестрица, что наш игривый братец будет несказанно счастлив вновь увидеть твоё очаровательное личико, - если бы только Карин годилась в матери своей собеседнице, то тут же протянула бы руку к румянцу её щеки. Где-то на периферии сознания британская принцесса уже рисовала для себя картину влюблённой в павлина Юфемии, трепетно переживающей за своего ненаглядного – ведь его душа сейчас так и мечется от вина к петле, готовая сорваться в пропасть небытия в любую минуту. Как горько бы было тогда Юфемии, не успей она застать столь трагичный момент лично, не спаси она его своим ангельским присутствием!

«Быть может, потому твои скулы сейчас окрашены зорькой? Потому ты скачешь с темы на тему, так неуклюже избегая романтики, но в то же время касаясь трёх объектов: «Златовласого себялюбца», «замужества» и «Марии Антуанетты» под юбку которой скот не раз пускал свои грязные ручонки? – рассуждала про себя совсем ещё юная и неопытная в сердечных делах пигалица.

- Вокруг её высочества так и вьются ухажёры, сестрёнка, - ласкать слух Гвиневры тёплыми эпитетами в тот момент, как её уши находятся далеко-далеко от сцены, на которой играется сей спектакль, не было никакой нужды – мало кто из юных созданий, что звались детьми Чарльза, в действительности любил эту высокомерную, властную особу. Но также мало кто из них не испытывал уважения к этой сильной и коварной женщине.

- Но я и представить себе не могу, что она решится сделать выбор. Впрочем, - она решает не обходить вниманием поднятой Юфемией темы, и использует «обезьянку из джунглей» как пример, - я бы никогда и предположить не смела, что наш улыбчивый братишка Ренли, - который казался Карин вовсе не столь радостным и тёплым, как его привыкли описывать иные престолонаследницы, - возьмёт в супруги столь необузданную, дикую особу, далёкую от двора. Честно говоря, она настолько не похожа на всех тех, с кем мне приходится иметь дело, что я нашла её крайне интересной. Быть может, её присутствие внесёт в нашу семью не только новую струю крови, но также нечто иное? – хрупкие плечи едва заметно приподнимаются, чтобы затем вновь занять привычное положение.

- Мы так заболтались, что я совсем забыла отдать тебе эту милую вещицу, - мужчина в котелке, что сопровождал Карин, протянул её величеству коробочку, и девочка, чуть наклонившись вперёд, ставит на чайный стол свой дар. Внутри таится невинная безделица – ракушка, что так подозрительно похожа на разбитый взбалмошной девчонкой гребень. И эта его черта красит безыдейный подарок в чёрные краски – серебренновласая так любит дёргать за ниточки, даже если совершенно не догадывается, к какой именно части души те прикручены. Ей кажется, нет – она уверена, что Юфемия не просто так держала у души ту жалкую безделицу. Быть может, если постоянно дёргать куколку за ниточки, та всё же сделает смертельное па и падёт чёрным лебедем на дно озера? Или же найдёт в действиях новообретённой подруги скрытый смысл, веление проведения, и захочет сблизиться с ней ещё сильнее?

Озорные глазки внимательно следили за каждым движением личика сестры. Ах, если бы у Карин было больше опыта, она бы мастерски разгрызла скорлупку защиты Юфемии, оголяя потаённые секреты девицы, пользуясь ими для своей услады. Конверт лёг на столик: «Незначителен, не важен» - так кажется малютке, что не сумела вычленить нерешительность в жесте собеседницы.

Сопровождающий шарахается в сторону от энергично взлетевшей со своего насеста птахи. Аккуратные пальцы озорно играют с невероятно длинными и мягкими прядками розовых волос. Для принцессы - это шанс сблизиться, ощутить чужую беспомощность, заступить со спины. Нутро Карин разрождается негромким пением – она, не открывая рта, мычит себе под нос до боли знакомую старинную мелодию родом из буржуазной Франции. Гребень, подобно морскому чудищу, скользит по ярким волнам, рассекая гладь на борозды, выпрямляя и без того идеально ухоженные волосы.

- Тебе не больно? – учтиво, заботливо звучит сладкий голос. Карин кажется, будто бы они остались одни: охрана и слуги – пустое место. Столь интимный момент не мог быть омрачён присутствием посторонних если не в помещении, то, по крайней мере, в мыслях девочки.

- Иногда я думаю: счастье ли это – родиться принцессой? – мурлыкала себе под нос певчая птица, вновь и вновь касаясь Юфемии – где гребнем, где рукой, - Наша клетка причудливо пестрит самоцветами и позолотой, мы заворожены её масштабами, причудливо подвешенными зеркалами… но как же страшно осознавать, что не сегодня – завтра нас могут повести в курятник, где голубая сойка будет вынуждена коротать остаток дней в компании взбалмошного петуха, - Карин вышивала белыми нитками свою аллегорию к последним свадьбам, прошедшим среди императорских отпрысков. Юфемия и сама могла прочувствовать на своём горлышке дамоклов меч, что лишь чудом жертвенности слепой малышки-сестры не оборвал её судьбы.

Локоны заплетаются в косы, те же прикалываются шпильками, столь любезно принесёнными прислугой. Карин любуется недоделанной работой, подмечает про себя, что волосы конкурентки, не тронутые жестокими к природному дару красками, ничуть не похожи на её жесткую солому. Зависть берёт верх, и девочка «случайным рывком» гребня лишает блуждающую в небесах головушку нескольких драгоценных кератиновых нитей.

- Прости, родная! – восклицает четвёртая, прикладывая к раскрытому рту ладошку и роняя свой подарок на пол – тот, ярким звоном разрывая тишину, бьётся вдребезги. Осколки с укором смотрят на собравшихся. Точно также, как и в прошлый раз…

- Не волнуйся! – бодро восклицает принцесса, - Я подарю тебе другой – куда как красивее и ярче этого! – фальшивое утешение слетает с губ вместе с улыбкой.