Война… Война не меняется.
Эта мысль проскальзывала непростительно часто. Но в то же время она означала: всё идёт по плану. И, как бы там ни было, намеченный результат уже был достигнут. Через месяц — назначение нового губернатора. Достойных кандидатов попросту не осталось и единственным возможным вариантом остаётся человек Диаза. Кто вообще обратит внимание на их смерти, когда пол материка было охвачено пожаром войны? Пендрагону не будет до того абсолютно никакого дела… Посомневается сердито разведка, глядя на творящееся безобразие, да на том и закончат, будут искать тайники с оружием и техникой. Казалось, теперь-то всё будет идеально.  Но в этой войне у Франциско всё ещё оставался один незакрытый гештальт.
До больницы добирался пешком. Нечего было привлекать лишнее внимание. Да и не главная городская была она, а всего лишь частная клиника на несколько кварталов. Но зато там работали лучшие врачи, надёжные люди Франциско, под нож которых ложился не только Диаз, но и множество других людей из его группировки. Поэтому когда поднимался вопрос, куда именно отправить Алину, бразилец не стал думать слишком долго.
Шёл он, разумеется, не с пустыми руками. В небольшом пакете он нёс свою нехитрую поклажу: апельсины, яблоки, бананы и манго. Шагая по улицам города, который повстанцы сдали без боя, Диаз поймал себя на мысли, что раньше он никого не навещал в больнице вот так.
Клиника была небольшая, трёхэтажная и рассчитывалась на довольно небольшой поток людей. Однако, в ней были все необходимые пациентам отделения и врачи. Одних психиатров было аж три штуки. Хирургические палаты находились на третьем этаже. Они были довольно небольшие, но очень комфортные, даже светлые. В каждой из них над дверью в обязательном порядке висел католический крест — директор больницы был глубоко верующим человеком. Впрочем, со своими специфическими моралью и взглядами на денежные операции.
Именно на третьем этаже, в одной из крайних хирургических палат с номером 317, содержалась Алина. По просьбе Диаза врачи организовали за ней тщательный уход и досмотр. По первому требованию Тихомировой могли принести еду, книги — всё, что Алина могла посчитать для себя необходимым. О её состоянии Франциско докладывали регулярно, каждый день. Диаз и не предполагал даже, что одна из медсестёр совершенно случайно разболтала это Алине.
— Добрый вечер, поздоровался Франциско, подойдя к стойке приёмной. Я к донье Суарез в 317.
Увидев знакомое лицо, молодая сотрудница кивнула и сообщила, что посещение Терезы Суарез открыто. До скольки — говорить не стала. Знала, что если Диазу потребуется, он задержится настолько, насколько ему будет нужно. Простая формальность, но безопасности не повредит.
Лифта здесь было два, но Франциско решил подниматься по ступенькам. Медленно и достаточно неторопливо. Он всё ещё нуждался во времени. Ведь в его голове витали мысли, совершенно ему не свойственные. Описывать их можно долго и, чтобы попытаться выделить нечто основное одной фразой, стоит остановиться на этом варианте: почему он так беспокоится о ней?
Эта мысль терзала Диаза. Ему было непросто жить с нею. Поэтому нужно было поставить холодную лаконичную точку, либо обнадёживающее многоточие. За то время, что он общался с ней и использовал её, как инструмент в идущей войне, Диаз узнал Кобру с совершенно неожиданной для себя стороны. Никак не желала покидать голову сцена их первого знакомства: это пламя в глазах забыть было попросту невозможно. А та вырвавшаяся истерика на озере?.. Она была первым человеком, кто поразил Диаза своей внутренней силой и сверхчеловеческой волей. С горьким привкусом Франциско вкушал своё маленькое поражение: впервые за долгое время, он усомнился в том, что незаменимых нет. Когда их сугубо рабочие отношения переросли в столь крепкую дружбу, совершенно непохожую на дружбу солдата и командующего? Да что там говорить — Франциско её лишь нанимал. Он ею даже не командовал. Что же случилось? Неужели виной всему стала необычайная решительность Алины и её желание бороться с неизменностью собственной судьбы? До сих пор Диаз не мог ответить на вопрос: как совмещались в этой дикой русской женщине невиданная преданность делу и способность прогинать этот мир под систему своих убеждений? В этом мире человек, идущий на войну, свой контракт подписывает кровью. И разорвать потом он его уже не сможет. Люди пытались уйти, сложить оружие, но у них это не получалось. Кобра же стала первым человеком, в чьём сердце Диаз увидел самую настоящую борьбу. Алина сражалась на поле боя и внутри себя. Она была окружена со всех сторон, но не сломлена. “Победишь себя — победишь всех”. Так говорил отец Диаза. И никто! Никто и никогда так яростно не сражался сам с собой, как это делала Тихомирова! Это и делало её уникальной в глазах хладнокровного лидера бразильской мафии. Огонь её сердца разжёг неистовое пламя в душе Франциско. И ни один живущий человек не был в состоянии погасить его. Эта женщина бесконечно притягивала Диаза всем. Сильным характером, взвешенными поступками и поражающей воображение внешностью. Сопротивляться всему этому бразилец был уже не в силах.
Он поднялся на третий этаж и направился к палате Кобры. Без проблем отыскав нужную дверь, Франциско постучался три раза.

— Olá, Cobra, — Диаз открыл дверь, услышав разрешение войти, и зашёл в палату, представ перед Коброй в неизменном белом костюме. Разве что футболка в этот раз сменилась чёрной водолазкой. —  Como está?
— Francisco, — на бледном лице появляется живая улыбка. — Que surpresa agradável! — Алина сдержанно радуется.его появлению, но чувствует, как быстрее начинает биться сердце, когда она снова встречает его огненный взгляд.
Несмотря на то, что Кобра очень сильно похудела, Диаз её всё равно бы узнал. По взгляду, жестам, интонациям в голосе. Пусть у неё сильно ослабла мускулатура и пропал рельеф. Внутренняя энергия Кобры всё равно била ключом, не переставая.
— Я смотрю, у тебя довольно большие успехи в изучении языка, — Франциско улыбнулся и, подойдя к кровати Алины, поставил пакет с гостинцами на тумбочку. — Думаешь, готова устроить день португальского, как только тебя окончательно поставят на ноги?
— Благоприятная языковая среда, вот и нахваталась всего понемногу, — Тихомирова садится в постели. — Готова, — решительно соглашается она, мысленно уже покидая стены клиники. — Obrigada… — Алина кивает и знакомится с содержимым пакета. — Наконец-то могу тебя лично поблагодарить за чудесные цветы и очень вкусные яблоки. Кстати, о яблоках, — Тихомирова достает парочку и, оставив Диаза, через минуту возвращается с двумя блестящими от капель воды фруктами. — Лови, — она бросает яблоко Франциско и с довольным видом вгрызается в свое.
Алине тяжело смотреть на себя в таком состоянии, она даже попросила убрать зеркало из палаты. А Франциско, кажется, просто рад её видеть, даже такую. Он ловит брошенное ею яблоко и с аппетитом откусывает небольшой кусок. Оно вкусное, душистое и очень сладкое. Для неё Диаз выбирал лучшее из того, что мог достать.
— Пойдем на улицу, не могу больше здесь находится, — честно говорит Алина.
— Пойдём, — согласно кивнул Диаз. — Там сейчас здорово.
Ей странно брать Франциско под руку, но без этого она не покинет палату, и поэтому Алина, секунду поколебавшись, неуклюже хватается за него. Ей смешно и неловко: мужчина, как и всегда, в белоснежном костюме, а на ней больничная сорочка… “Господи, зачем он приехал…” — непросто признавать свои слабости, но она смеется, представляя, как это выглядит со стороны.

— Тогда дай мне пару недель, — Диаз задумчиво хмурится. — Двух дней мне точно не хватит.
— Хорошо. Кстати, со мной поделились, что ты интересовался моим состоянием. Много интересного узнал о состоянии моих кожных покровов, температуре тела, пульсе? — Алина крепко задумалась для вида. — А ещё об артериальном давлении и всем том, что записывали врачи каждый день, — она язвит, не может так просто поговорить о серьезных вещах. Эта мишура слов скрывала одно простое: “Ты волновался за меня?” — но Кобра раздувает капюшон и не позволяет приближаться.
— Конечно, — Диаз перестаёт хмуриться и на его лице появляется снисходительная улыбка в ответ на ехидство Тихомировой. — Как я мог не интересоваться? Ты столько пережила. Я не могу не беспокоиться о тебе, Кобра.
Алина впервые за долгое время позволяет заботиться о себе и плотнее обвивает руку Франциско, не желая её выпускать. К ней приходит осознание, что всё это время она была для Диаза не просто бойцом, но человеком. Она снова чувствовала себя женщиной, совсем позабыв об этом, охваченная огнем войны. Алине было приятно каждое утро видеть в палате букет душистой акации от Франциско, она с нетерпением ждала его появления, прислушиваясь к шагам в коридоре и стоя у окна, а сейчас ей наконец-то стало очень покойно, когда Диаз отложил все свои дела и приехал лично, чтобы проведать её и поддержать.
И несложно описать то, что чувствовал бразилец по отношению к ней. Вот только страшновато самому себе в этом признаться. Привязанность. Она нарастала с каждым заданием, каждым случайным разговором или вскользь пророненным словом. И однажды её просто стало невозможно контролировать. Эмоции скапливались. И им был нужен выход. Когда Алина глубоко вздыхала, её грудь невольно тёрлась о руку Франциско. От этой мысли где-то внутри лишь сильнее вспыхивало пламя. Диаз прикусил губу, подбирая нужный момент.
— Они были хорошими людьми, — говорит Диаз, когда они останавливаются перед прудом. — Все до одного. Я бы хотел, чтобы все они выжили. Но война… Она не меняется. И всё, что я могу сделать — не останавливаться на том, чего мы всё же сумели достичь.
Диаз поворачивается лицом к Алине. Их взгляды встречаются и приковываются друг к другу.
— Я не хочу, чтобы смерть твоих соратников… — он кладёт руку на её плечо. Жест, уже ставший ей знакомым. Тот, который сближал их всё это время.
Но Алина не дает ему договорить, жестом просит Франциско помолчать, касаясь его губ своими пальцами.
— Не надо, пожалуйста, не продолжай, — голос Алины спокоен, но в глазах плещется незапечатанная боль потери. — Они отдали жизни, исполняя свой долг перед Родиной и страной, которой поклялись помочь. Они живы в сердцах тех, кто о них помнит, — Тихомирова замолкает и отнимает пальцы от влажных губ. В груди бешено колотится сердце.
Диаз ничего не отвечает ей. Нет нужды говорить что-то сейчас. По его глазам и выражению лица Кобра сможет сама догадаться, что он мог бы ответить. Но молчание — золото. И оно могло сказать гораздо больше.