Поцелуй?..

Лицо Кэтрин не дрогнуло, когда прозвучало столь странное, вопиющее желание. Оно оскорбляло королеву – вернее, возможно, когда-то оскорбило бы. Когда-то, когда не столь уверенно стояла она на ногах, когда боролась за свое имя и свой имидж. Сейчас же ей нечего бояться – и лишь взгляд Йена заставляет чуть покраснеть. Не смутиться – разозлиться, что кто-то смеет делать ему больно таким извращенным способом.

Больно ли?..

Колкие льдинки смотрят безразлично, с едва различимой иронией. Йен не злится, лишь презирает за эту игру, за прозвучавшие за столом слова. Она это переживет, должно быть.

Лицо малютки Шелли – в ее ладонях. Напуганное, удивленное – не верила, что Кэтрин выполнит условленное? Невольно усмехается, гладит вдоль скул, вглядывается в фиалковые глаза, слишком теплые, чтобы быть любимыми. Искорки розовых лепестков на самом дне – против обжигающего холода напротив.

Губы Шелли мягкие, чуткие. Кэтрин едва ощутимо касается их, а ладонь опускается ниже, к тонкой шее, ласкает за ушком. Не ждет, что мышь раскроется, и проявляет настойчивость, переходя от бархатной нежности к остроте запретной страсти.

Следит ли Йен? Отвернулся ли?

Закрывает глаза, не желая видеть разочарования в глазах брата, а ладони скользят по хрупкому телу, отбирая последние силы, задавая тон. Поцелуями по щекам и скулам, изгибу шеи и черте подбородка.

Слишком мягкая кожа для такого жалкого существа.

– Довольно? – Отстраняется, охлаждая пыл мышки холодным взглядом, и тишина ответом, как знак удивления, чужого поражения. Похоже, довольно – игра продолжается, и Кэтрин почти не смотрит на Шелли, вновь держа оборону против укора во взоре Йена.

..удивление?..

Кэтрин сама не верит себе, когда стучит в соседнюю дверь общежития, и глаза напротив, похоже, полны страха, но все сомнения уходят прочь, когда губы вновь находят тепло щеки.

Она пришла сюда за деньгами, надеясь на лёгкую наживу, на возможность выкупить свой покой, но получила то, что заслуживала. В который раз глупышка роняет взгляд в пол: двадцать два стало её нелюбимым числом в тот день.

В зале повисает тишина, а следом разносится приговор: оскорбительный, дерзкий, насмешливый. Балерина не верит своим ушам, силится понять: что толкнуло оппонента пожелать соединить две противоположности в одно целое, при том опорочив одну из половин?

На лбу тут же образуется испарина, пальцы привычно ломит, а в коленях образуется предательская слабость. Она чувствует на себе взгляды собравшихся, что скользят с ярко-розового пятна её персоны к прекрасному созданию напротив – статной леди Кэтрин. Именно «леди» и никак иначе. Образец, пример, вдохновение, но никак не та, что будет марать свои руки о всякую шваль вроде Томбстоун. И от того глаза не верят, когда та с насмешливым и даже безразличным видом соглашается с приговором.

Та, кажется, нисколько не удивлена подобным превратностям судьбы: с горделивым видом она преодолевает расстояние, разделявшее эту пару цветов: прекрасную цветущую лилию и крохотную кустовую розочку. Шелли успевает в деталях разглядеть маникюр, когда изящные кисти обвивают плоть, заставляя сердечко застучать, затрепыхать пичугой в грудной клетке.

Принц смотрит на них, но во взгляде том нет и тени похоти, желания: бесстрастность, раздражительность. Он, словно бы, наблюдал дешёвый боевик, от которого скорее клонило в сон, нежели хотелось упереться в голубой экран и неотрывно лицезреть действо.

Но она теряет его, теряет всех, стоит небесам её ярких очей стать напротив взора. Глубокая тёмная бездна зрачков посреди замёрзшего озера коварна, обманчива, изменчива. И внутри этой тьмы тает сознание малютки, стоит им приблизиться, утянуть за собой во грех.

Кажется, проходят часы, прежде чем мягкие лепестки ухоженных и аккуратных губ прелестной девы с настойчивостью размыкают воротца к языку поражённой Шелли. Ещё недавно она ревела при ней, сидя на полу, а сейчас в объятиях своего кумира тает, словно ей лишь двенадцать и это её первый поцелуй. И не было никого доселе столь мягкого и напористого одновременного, столь нежного и одновременно столь же властного, как Кэтрин Андерсон.

Вся содрогается от тепла, поднимающегося солнцем над океаном стыда и отчаянья, от лёгких ноток электрического тока, играющих с её телом в невиданную доселе игру. Дрожь пробегает по телу, стоит ласковым рукам настойчиво продолжить свои игры.

Кажется, этой пытке нет конца и края: жадные глаза сверлят девушек хищными взглядами, слышно, как они перешёптываются, посмеиваются, как много в них яда… Но Кэтрин резко обрывает этот фарс, не спрашивая, но утверждая: с них хватит.

Ледяная леди оставляет её стоять там же, где и подобрала: трясущуюся, пристыженную и взбудораженную. Шоу закончено, участники и зрители рассасываются по комнатам, уходя в ночь, унося с собой тайны и секреты друг друга, память о веселье и азарте, призах и цене, которую пришлось заплатить за присутствие в элитном обществе.

Под ночь, когда соседки уже мирно сопят в своих кроватях, Шелли встаёт с мятой кровати: сна нет ни в одном глазу и она решает принять душ, чтобы расслабиться и проводить остатки странного терпкого вкуса, что всё ещё ощущался на губах.

Но неожиданный стук меняет все планы: властный и настойчивый, он так похож на тот, после которого в комнату вваливался «торговец чудесами». Шелли оглядывает спящих, убеждаясь, что те продолжают видеть седьмой сон, и спешит открыть.

Но карий огонь, что она ожидала увидеть там, сменяется блеском далёких звёзд, а короткие волосы вдруг оборачиваются прекрасной гривой пшеничных локонов. Перед малышкой стоит сама Кэтрин, и у Шелли щемит в сердце:

«Опозорила её и теперь пришла отыграться?» - привыкшая к худшему, Томбстоун пятится, но её руки уже во власти хрупких и аккуратных пальцев, созданных не для драки и боли, но для того, чтобы услаждать взор и приносить удовольствие. В глазах читается ужас и испуг, а следом яркой вспышкой – удивление. Цветочный аромат духов бьёт в нос, а вкус поцелуя тает на языке.

«Почему?» - уплывают мысли. Ей кажется, что всё это – розыгрыш, злая шутка, что сейчас проснётся Фэй и Бриана, раздастся хлопок за спиной и толпа народу с телефонами в руках начнёт делать снимки. Но вокруг всё также тихо и спокойно…