Где-то под поздний вечер Лея и Алексей, сидевшие в общей компании, дружно встали, извинились и скрылись в темноте, прихватив с собой две бутылки пива. Уже через час кто-то из выпивших «Красноплечих» предложил сходить и посмотреть на то, чем они занимаются, но на пути у разудалых разведчиков внезапно выросли оставленная напарниками Смирнова, не выпившая и капли, и Лисовецкая, предупреждающе покачавшая головой. После этого вопрос о разведке и любом другом нарушении покоя даже не поднимался.

…Вдвоём они нашли место на окраинах позиций, развели костёр, постелили на землю упёртые фольгированные накидки и сели вместе. Сначала – молча. Потом Лея, обстругавшая ножом палку, которую не бросила в костёр, стала чертить ей на земле и рассказывать. Говорила она много, как человек, боящийся что-то не успеть, рисовала одну схему ведения боя за другой, стирала их тут же, и, кажется, беспомощно боялась замолчать. Бекас кивал, отпивал пиво и иногда задавал вопросы. Лея отвечала и бралась за новую схему.
Так прошёл первый час.
– Скажи, ты хоть что-то из этого понял? – выпитое уже согревало её изнутри, и Лея, кажется, взбодрилась. Палку в костёр она так и не бросила, но чертить перестала.
– Хочешь честно, Лейка? – Бекас положил руку ей на плечо и притянул к себе, усаживая бок о бок с собой, – Нихрена я не понял. Ты пытаешься вложить всё, что налетала за два года, в пару часов.
– Для тебя же стараюсь! – беззлобно огрызнулась Лея, но руку не стряхнула. Пошевелила палкой угли, вздохнула и прибавила, – Ты у нас теперь ведущий. Передаю опыт.
– А, по-моему, ты просто боишься. – жёлтые кошачьи глаза глянули на неё чуть насмешливо.
Лея попыталась возразить, но Лёха молча перехватил её руку с бутылкой и заставил выпить. Вернее способа сбавить пыл ведущей не было, он знал. И верно, зелёные глаза ненадолго помутнели, а, когда взгляд Леи прояснился, заговорила она уже по-другому:
– Думаешь, ещё встретимся?
Она знала, этот не соврёт. И он не соврал, выпил и мягко ответил.
– Сделаю всё, что в моих силах.
– Ну-ну. Дослужился всё-таки до ведущего. Теперь узнаешь, что такое лететь вперёд и думать не о конечной цели, а о том, кто у тебя в хвосте. Посмотрим, сколько выдержишь. – Лея отвернулась и закрыла глаза. Потом, видимо, не в силах усидеть на месте, переломила палку о колено и бросила в костёр, – Смирнова часто гонит лошадей. Держи скорость ниже, чем мы обычно с тобой вели, иначе она разойдётся и вперёд вылетит. Или ещё хуже, запаса скорости не хватит. И машина у неё уже старая, на определённом пределе кашлять начинает. Смотри сам и Джиню попроси, пусть движки каждый день проверяют.
– Ну-ну, – передразнил её Бекас, – Я, вообще-то, со Смирновой летал уже.
– А я летала на её машине, Лёш. Она сипит, не так, как тот, что разбился, но уже начинает. Смотри за движками, я тебя прошу. Женька умная, но она ещё много что упускает.
Бекас плюнул в сторону, поставил бутылку между ступней и уставился на огонь.
– Сколько хоть часов перелёта было?
– Где-то в полтора раза больше нормы. Столько насчитала.
О МиГ-е, рухнувшем на пограничную землю, они до этого старались не говорить. Ничего хорошего на язык не шло – и дурацкая табельность, не позволившая списать машину задним числом, и эти «шабашные налёты», и сипящий голос мотора, который проигнорировали все, даже Лея. Тут сказать много можно, но матом.
– Мой Су ей отдадут, да? – устало спросила Лея, придвигаясь ещё ближе.
– Не знаем пока. Не должны. Новые привезти собирались на днях. И, Лейка, если хочешь ко мне на колени, залезай уже. Ты меня сейчас на снег спихнёшь своим усердием.
– Да пошёл ты нахер. – огрызнулась Иствинд. – Пиво у нас кончается, холодно становится. Не в мае сидим.
– Не кончается. – из темноты бесшумно выступила Смирнова, брякавшая бутылками, которые напихала под куртку. Куртка тоже была чужая – накинутая поверх своей. Евреизм этой девки был беспределен…
– Пришла всё-таки. – Лёха похлопал по накидке рядом с собой.
– Обломать вас пришла. – Смирнова фыркнула. – Повод для сплетен задан, а теперь они тебя вообще будут героем-любовником считать, сразу за двоих работаешь. Зато к этой, – она кивнула на Лею, которая уже тянула руки за новой бутылкой, – никто не будет лезть. Полгода так.
– Ой и дрянь ты, Женька. – погрозила пальцем Лея.
– Забочусь от большой любви. А то возвращаться не захочешь.
Шутить изволит, дура…
Втроём они сгрудились над костром, обогревая друг друга, и замолчали. Слов-то, в общем, им уже не требовалось.

Неудивительно, что их перепалку заслышали, удивительно то, что все трое, услышав скрип снега, одновременно повернулись в нужную сторону, чтобы встретить нарушителя порядка. Де жа вю – всё точно так же, как в палате, разве что состав участников претерпел некоторые изменения, да декорации сменились. И, что уж там, встречали его уже с другими выражениями лиц, без прежнего отчуждения. Разве что Смирнова теперь не была печальной, а смерила местное начальство почти вызывающим взглядом.
Лее было неудобнее всех смотреть – Лёха был широк, высок и, как назло, всё, что не мог закрыть он, закрывала Женька, поэтому Лея даже подвинулась вперёд, чтобы высунуть голову и, завидев бродячего командира, с некоторой даже жизнерадостностью продекламировать:
– Призрак бродит по Европе…
– Призрак алкоголизма. – Смирнова кивнула на бутылку, которую Лея уже успела опорожнить и схватиться за другую, – Слышь, Лёш, может, её из-за этого списывают?
– Да помолчите, обе-две. – одёрнул их Бекас и, покосившись на мужчину без шапки, беззлобно отозвался, – Нечему тут мешать.
– Есть чему! – заявила Женька, похлопав его по колену, – Подкреплению репутации лейтенанта Лёхи Петровских как быка-производителя. Извольте заметить, сразу двух и без одышки!
– Ты точно не пила, сволочь? Дыхни на меня. – Бекас сгрёб её в охапку и потряс, придвинув к лицу. Смирнова ухмыльнулась и чмокнула его в щёку.
– Всё, господа, я пила. От Бекаса несёт спиртным так, что мне, девушке молодой, достаточно. Лететь мне нельзя, несите меня в казарму, холите и ласкайте.
– Вы бы подождали, пока уедете, бык и тёлка, – Лея ткнула острым кулаком Женьку в бок. – При бывшем ведущем разврат творить. Не пила она, Лёш, просто дура.
Смирнова показала ей язык, уселась обратно и взбила пальцами пушистые светлые локоны, выбивавшиеся из-под шапки. Контраст между печальной девушкой с глазами дохлой лошадки и весёлой оторвой был настолько ярким, что даже Лея в очередной раз удивилась двойственности своего левого ведомого.
Женька всегда была такой – переменчивая и хитрая, как лисичка, разве что не рыжая. Но, при этом, качества лётчика на уровне, внимательность и пытливый ум присутствуют, а ещё умела считать наземные объекты мгновенно, схватывая их одним взглядом.
– Не мешаете, командир. – уже спокойно отозвалась Лея, пересчитывая бутылки, которые Смирнова каким-то образом умудрилась унести за раз. – Э, блондинка. Ты математику в школе учила? Пятнадцать на два не делится!
– Ну на три подели, – парировала Женька, – Я им, значит, волоку, надрываюсь, а они не ценят. Отдашь кому-нибудь лишнее. Вон хоть товарищу… товарищу… – белокурая прищурилась, пытаясь выглядеть в полутьме погоны или любые другие знаки, – Товарищу полковнику, он же представлялся мне уже...

Не то что бы они одобрили вторжение, просто на этот раз отчуждались мягче и спокойнее: друг другу сказали больше, чем человеку, который, вроде бы, им ничего не сделал, чтобы такое заслужить. Лея, отхлёбывая из бутылки в очередной раз, скосила взгляд на «патлатого», прищурилась – казалось, на какую-то секунду она посмотрела холодно и безразлично, но, стоило ей моргнуть, как наваждение рассеялось. Обычная полупьяная компания, ничего особого.
– Женька, ты сволочь, – фальшиво-скорбно усмехнулась Лея, понизив голос, – У меня тут горе, а ты радуешься, что мужика в единоличное пользование получила.
Смирнова выпучила глаза, замахала руками, явно призывая заткнуться, но Лея, ляпнувшая что-то настолько очевидное, только ухмыльнулась и снова припала к бутылке. Бекас подождал, пока она отопьёт, отвесил ей лёгкий подзатыльник, надвинул шапку Леи на глаза и усмехнулся, глядя, как Лея запищала и завозилась, потеряв возможность видеть от этого фокуса.
– Что ж не радоваться-то! – видимо, Женька решила погибать с музыкой, и позориться перед чужим командиром с почётом, – Ты же всё время свободное занимаешь, вечно в очереди стою!
На этот раз Лёха надвинул ей на глаза шапку, вызвав почти такой же возмущённый писк.
– Бабы, не бесите, – вроде бы несерьёзно предупредил он, – Уйду я от вашего звена бабьего, если не успокоитесь.
Успокоились не сразу – Женька ещё что-то бубнила себе под нос, а Лея, которой спиртное постепенно давало в голову, просто приткнулась к товарищу под бок и вздохнула.
– Да чего вы, командир, – почти серьёзно сказала она, – Думаете, мы тут на прощание разгул страстей устроим?
Все трое сразу похолодели, как будто чужак решил шутить над тем, что было табу. И не поймёшь ведь, то ли шутили, то ли и вправду делили не только небо и службу. Кто ж их разобрал бы, кроме них самих? А разве они расскажут?
Правда, сгрудились моментально, не сговариваясь, и покосились на Крестовского почти одновременно. Насмешливые голубые глаза Смирновой, спокойные, странновато-жёлтые – Петровских, и глубокие зелёные, словно вечно что-то спрашивающие – Иствинд.
– Не до этого нам. – как-то грустно отмахнулся Бекас на вопрос о «поладить». – Свою провожаем из нашего… штрафбата небесного.
Тут уж погрустнели все. Что уж говорить – так они и называли свою эскадрилью. Небесный штрафбат – это когда вроде бы и при любимом деле, а всё равно в шаге от смерти.
– Они не нас провожают, а пьют, благо повод есть. – холодно отрезала Смирнова, выдвинувшись так, словно защищая и Лею, и Лёху от чужого взгляда.
– Тихо, ласточка. – примирительно похлопала её по плечу Лея и улыбнулась. – Мешает тебе это, что ли?
Ревность Женьки ясна была, как божий день – они улетят, а их любимая подруга остаётся здесь. Не в неуставняке дело, просто врождённый эгоизм Женьки. За друзей порвёт, но никому их не отдаст.
Глупая…
– Хочешь, пообещаю, что буду вам дружескую верность хранить? – мягко улыбнулась Лея. Женька заворчала, отодвинулась и поправила шапку. – Ну и ладно, снова не предложу.

Троица замолчала надолго – чужие слова были настолько неубедительны, какими только могли быть попытки пожалеть и приободрить от человека, который едва ли представлял и половину их работы. И, всё-таки, в этом молчании зрела не очень хорошая идея как-нибудь мягко выпроводить лишний элемент. За бесполезностью. Лея, в отличии от гостя, прекрасно знала своих ведомых, то есть, примерно представляла, что они могут ему сказать, и что сделать, забыв даже о том, что за безобразное избиение старших по званию могут коленом под зад даже из фельдъегерей. И Лея же, будучи не столько старшей, сколько главной – хоть и передала уже полномочия ведущего – вмешалась прежде, чем надвигающаяся буря стала явной.
– Присаживайтесь, командир. – она даже похлопала по разложенным на снегу накидкам. – Пятнадцать на троих всё-таки делится.
Женька и Лёха одновременно повернулись к ней, уставившись так, будто она предложила отобедать с ними африканскому крокодилу. Или, может быть, австралийскому кенгуру – тому самому, с щупальцами и подсветкой в темноте. Лея медленно покачала головой, скосив на них взгляд, и бунт был подавлен. Они её слушались до сих пор, и от этого подводило болью уже не живот, а сердце.
Передать главенство было несложно, сложно было отучить их от повиновения. Не забудут, не выкинут из головы, будут вечно оценивать свои действия с позиции «что бы она сказала» и пожалуйста: побьются оба. Им теперь привыкать мысли друг друга ловить, а не пытаться угнаться за ней, в том-то и проблема.
– Ну, тогда я греться. – фыркнула Смирнова. – Вы пьёте, а мне вот как-то зябко уже. Держи, командир, – обратилась так она к Лее, а вовсе не к Крестовскому – последнего она игнорировала, – Кончатся два часа, разгонят нас с тобой, не успею, может, уже.
Вместе они поднялись, отошли чуть в сторону – Лее пришлось помочь встать и даже поддержать её под руку. Мокрая от снега перчатка Женьки оказалась у Леи в кармане и что-то сунула туда. Белокурая поправила шапку бывшей ведущей, поцеловала её в щёку и ушла, не оглядываясь.
Лея пощупала содержимое кармана, проводила подругу взглядом и, обречённо махнув рукой, вернулась к костру. Осторожно и медленно опустилась на прежнее место, ежеминутно боясь упасть, но отмахнулась от Бекаса, протянувшего ей руку.
– Ой, да пошли вы оба… – процедила она сквозь зубы, – Я-то на земле остаюсь. Что на меня тут, самолёт упадёт, что ли?
Даже посмотрела беспомощно на ведомого: что, ещё жалеть будешь? Потом – пододвинула к командиру бутылку, вздохнула и уставилась в ночное небо.
С Женькой тоже всё было ясно: обрезала сантименты, как смогла, да ещё и намекнула, дескать, уже новых друзей себе нашла, молодец, можешь. Не то что бы обиделась, но напомнила. Эх, Женька-Женька. Лёха же скорее язык себе в горло затолкает, чем бросит её тут. И плевать, что завтра лететь.
– Вот такое у меня звено. – с досадой вздохнула Лея, смотря на небо, – Не слушаются, хамят, ревность свою дурацкую показывают.
– Отдохнёшь от нас. – беззлобно и мягко напомнил Лёха. С ним было проще: он никогда и не пытался стать единственным другом или чёрт знает чем. Женьке же нужно было всё и сразу. Лея бы сказала, что с такими качествами не живут, но – ха-ха – сама имела не лучший набор характеристик, и жива была до сей поры.
Может, пронесёт и этих.
– Что ищете у нас, командир? – Лея снова прижалась к чужому тёплому боку, обхватив бутылку как кружку с горячим чаем – совершенно по-детски. – Пожаловаться или жалобы послушать?

Отредактировано Leah Eastwind (2015-12-16 19:38:37)

Короткая вспышка то ли агрессивной печали, то ли бог весть чего ещё, быстро сошла на нет, так как Лея не особо умела быть постоянной в своих эмоциях. В негативных, по большей части: как можно злиться долго на Женьку, которая и так сделала всё, чтобы не вспыхнуть здесь, на месте, и не сорваться. Её чувства Лея понимала отчётливо, и от того желание обижаться на белокурую ведомую пропадало.
Она пощупала «подарок» в кармане ещё раз, с трудом представила его форму, но извлекать его на тьму ночную не стала даже из любопытства. Оставила это на потом, когда будет одна, и когда слёзы сдерживать больше не нужно – сейчас же нужно было сохранять лицо до последнего.
Хорошие! Верно сказал патлатый командир – хорошие, нет, самые лучшие у неё друзья. Уловить же, что за этим показным пренебрежением пряталась попытка спасти собственное сердце, которое готово было разорваться на части и улететь с ребятами вместе, он не смог.
– Хорошие. – медленно согласилась Лея, уставившись на горлышко бутылки, влажно поблескивающее в свете костра. – Они там, я тут. Всё хорошо.
Однако, она всё ещё слушала, и не она одна. Лёха, не страдавший излишней предвзятостью по отношению к местным, вовсе не пытался игнорировать окружающих или спускать на них собак, как делала это Женька, пряча за вредностью собственные чувства. Более того, они с Леей даже думали одинаково – на словах про родителей тревожно переглянулись, мысль у них была почти одна и та же.
В их пятой фельдъегерской родителям говорить что-то приходилось только в одном случае.
– У нас ведь тоже родителям сообщают. – тихо, чтобы не накликать беду, ответила Лея, не понимая, что такого в этой процедуре, чтоб её упоминать. – Когда тело остаётся, даже вызывают сюда.
А оно не остаётся почти никогда.
Следующее предложение не прибавило им радости, но на этот раз голос подал Бекас, Лея же припала к бутылке жадно, как ребёнок.
– Не выйдет, полковник. – горько усмехнулся новый ведущий, – Самолёт – не такси. Даже подводную лодку проще угнать, чтобы сплавать на пару часов куда надо. Прилететь мы сюда не сможем, да и, может быть, скоро сами отсюда упорхнём. Сегодня мы рядом, а завтра, может, будем чёрт знает где.
– Командир. – Лея, покончив с содержимым третьей бутылки, подышала на ладонь, стянув перчатку, чтобы хоть как-то утихомирить жар в горле. – Я пока ещё не в вашем отряде, а Лёха там и не будет никогда. Сейчас я вообще уже опьянела, субординации у меня нет, ну и всё такое прочее. Это не моё дело, но жаловаться нужно. Я вот им командир, – она мотнула головой в сторону Лёхи, подразумевая, видимо, и ушедшую Смирнову. – Но я им тоже жаловалась. Мы вообще самые большие жалобы, и я, и Лёшка. Так вот, могу сейчас даже уйти, а вы ему пожалуетесь, и сразу легче будет.

Отредактировано Leah Eastwind (2015-12-17 18:02:16)

Все трое – за Крестовского Лея поручиться не могла, но предполагала, что он тоже – погрузились в мрачноватые раздумья. Что ж, и гадать не нужно было – Бекас, наверняка, опять вернулся мыслями к той истории, из-за которой он сам упал на колени, умоляя о переводе из прежней эскадрильи, Лея… что ж, ей тоже было, кого вспоминать. Многих она даже на лицо бы уже не вспомнила, помнила только скромную Катю, попавшую в это отделение только потому, что вербовщиков она боялась больше, чем высоты – знатную ошибку они совершили, когда пихнули вечно молчащую и застенчивую девчонку в их небесный штрафбат; и Яшку – открытую всему миру, улыбчивую, знающую всегда, что ей делать. Остальные превращались не в людей даже, в уроки, которые жизнь преподносила ей лично, чтобы с ней не случилось то же самое.
– А у нас часто есть. – отозвался Бекас. О семье его Лея не знала, но у неё ведь тоже была семья. Мать и отец, которые сейчас о ней вспоминать без злобы, наверно, не могут. И не только была – есть! Юдька, Витька…
Она тревожно завозилась на фольгированной ткани, вздохнула тихонько и отпила ещё.
– И забирают нас тоже по-своему. – Бекас продолжал быть немногословным, тихим, но говорящим ровно столько, сколько нужно. В отличии от Леи, забивавшей нужную информацию потоком инопланетного бреда, он следовал секретности по-своему. На листок он посмотрел с неясной грустью, взял его и только усмехнулся.
И верно.
– Ваша ответственность ничего не значит, если только вы не замаскированный принц в изгнании. – Лёха сложил листок, борясь с желанием бросить его в костёр, настолько он был бесполезным. – Императорские фельдъегеря не зависят от ответственности кого-либо. Разве что от личного разрешения нашего главы. А кто он? Где он? Не нашего полёта эта птица.
Лея подозрительно долго смотрела в сторону, пока Крестовский говорил, а Бекас понимающе слушал. Сидела, не моргая, да и глаза у неё, когда она всё-таки повернулась, влажно блестели, но слёзы лить она не стала.
– Они правда не могут. – монотонно проговорила она, уже сейчас отделив себя от фельдъегерей, – Вы для нас не «свои» даже, а номерки в шифрованных приказах. Выходить на контакт – нельзя. Летать в гости – нельзя. Говорите, волнуетесь за своих? У меня впереди полгода. Я не буду знать, где мои ребята, с кем они, а шальная ракета, пуля, да и просто больший ас, чем ты, попасться могут каждую секунду. Задумываться всерьёз о том, сколько всего может произойти… – она одними губами выговорила «страшно мне». – Я могу вернуться к целиком обновившемуся составу, такова наша жизнь.
Бекас снова пододвинул её к себе, расстегнул куртку и осторожно прикрыл ведущего её полой. Лея упрямо смотрела в пол.
– Не надо за меня волноваться. – покачала она головой. – Мне здесь, на передовой, угрожать будет меньшее зло, чем всем им. Лёш, запомни уже, – без  всякого перехода процедила она сквозь зубы, – Я дала тебе слово, что не умру, пока ты будешь за моим крылом. Сделай одолжение, доживи до того момента, когда я продолжу его держать.
– Сделаю всё возможное. – повторил бывший ведомый, и Лея сжала кулаки. Что за честные ублюдки достались ей в ведомые?
– Для меня война, командир, в общем-то, будни рабочие. Понятия не имею, кто против кого, знать этого не хочу, мне бы два крыла и сверхзвуковую скорость за бортом. Пусть разбираются те, кто это затеял.
То, что от неё, в общем-то, мало что в войне зависит, Лея знала и не требовала большего.
– Сейчас я на земле, а умру – в небе. Чего мне здесь бояться?

Отредактировано Leah Eastwind (2015-12-18 18:12:26)

– Это точно. – согласился Бекас. Попробовать действительно стоило, но ради чего? Жёлтые глаза покосились на вихрастый затылок – при всей своей подтянутости и вполне высоком росте, сидящая Лея едва доставала ему до плеча. Ну, едва ли. Просить «сохранить до их возвращения» Бекас не стал, знал, что не только Лея не одобрит, но и ему самому смешно. Лею не нужно было беречь.
– Потому мы и живые, что про нас знают немногие. Кто-то считает, что мы местные связные, погон мы не носим, знаков отличия нет. Вечные рядовые. Я вот старлей, и что? Бекас может в небе оказаться важнее меня. – пробурчала Лея то, что хоть и казалось приоткрывающим завесу секретности, но на деле – очевидным практически любому, кто видел этих странных пташек.
Пташками и были – позывные у многих были птичьими, правда, это больше совпадение, чем тенденция. Позывные были своими на каждый выпуск. У выпуска курсантов, в котором была Лея, попались небесные позывные. «Тау Кита», «Комета», «Марс», «Сириус». И половина «звёздочек» уже оказалась там, где сияли их звёздные тёзки.
И Лея, и Лёшка переглянулись, услышав про обещания, которые должны давать двое, одновременно усмехнулись. Лея скривилась, Бекас виновато улыбнулся, словно оправдывая чужую глупость.
– Мы такими ненадёжными вещами не связываемся. – отозвался парень. – Когда меня к ней в ведомые поставили, – он взъерошил Лейкину макушку, – Я как раз из-за своего ведущего убивался.
– Этот придурок, – в голосе Леи зазвенела сталь, – Страдал, потому что думал, что он виноват, что вернулся один. Не знаю, как дошло до того, что его перевели к нам, но его кислая рожа означала, что он думает о чём угодно, кроме своих обязанностей. И я ему пообещала, что он больше виноватым не окажется, что из-за него меня не собьют. Держу слово, как видите, до сих пор. Обещать нужно то, что можешь выполнить.
– А я не уверен, что могу. Сделаю всё, что смогу, но у нас и получше людей убивали. – согласился с ней Лёха. Этому он тоже научился у Леи, которая иногда после боя, говорила весьма мудрые вещи, глядя в окно. Нужно было просто слушать, а вот слушать он как раз умел в совершенстве.
Лея же думала уже совершенно о другом, прищурившись с явным подозрением.
– Может, вы намекаете на то, что мы – пара, или что-то в этом роде. Я просто предполагаю, если что. – Лея потёрла пальцами правый висок, подбирая слова. – Как бы объяснить-то. Не в этой жизни, короче.
Бекас усмехнулся.
– Не до того. Мы, хоть и летаем двойками, всё равно не лебеди.
У них участь была проще. Женька, болтая без умолку о всякой чепухе, не зря говорила о чём угодно, кроме любви, а высмеивала она всегда только то, что существовало, а не абстрактные перспективы. Тоску, стресс и боль забивать приходилось, но не больше того. Лучше так, чем сходить с ума от всего, что может ударить в голову.
– Пока вы за них волнуетесь, они и бьются. То есть, простите, не бьются… – Лея пощёлкала пальцами, вспоминая слово, – Погибают. Волнение мешает думать, стресс притупляет реакции. Не знаю, как у вас, а у нас секунда стоит многих лет. И потерять её из-за того, что кто-то на земле стал перебирать в голове поводы для волнения...
Она аккуратно высвободилась из рук ведомого, проползла на четвереньках до сидящего командира и постучала согнутым указательным пальцем по его лбу.
– Голова должна быть холодной, руки – твёрдыми, а сердцу… сердцу можно и гореть. – едва заметно улыбнулась Лея. – У нас только так, и никак иначе.
Лиса была такой, несмотря даже на последние события. Потерявшая мужа, отдавшая дочь на попечение бабушкам, проводившая в последний полёт несметное число фельдъегерей, она выгоняла из головы всё лишнее, когда от неё требовали решений. Дай бог каждому такого командира.
Лея поднялась, осторожно покружилась на месте, каким-то непостижимым образом оказалась возле напарника и, обняв его за плечи, что-то зашептала ему на ухо, улыбаясь. Если ей и было больно от таких быстрых перемещений, она это не показывала.

Новый командир говорил о повышениях, о чужих смертях, но Лея могла только покачать на это головой – спасибо её уже купающемуся во хмелю мозгу, что не  стала этого делать, сохранив хоть какой-то такт по отношению к чужим проблемам. Бекаса не повысили. Он рухнул на самый низ их ранговой лестницы, той, что к званиям отношения не имеет. И, насколько она знала, сделал это сам. Добровольно. Стал вечным примером того, что может сделать с людьми печаль и зацикленность на сохранении доброго имени.
Вернуться из боя в одиночестве – не всегда позор, как не всегда виноват ведомый в ошибке ведущего. Лея до сих пор не знала, что случилось тогда, в другой эскадрилье, откуда привезли этого убитого горем парня, который не знал, куда ему встать, и как себя вести. Она видела, как на него смотрит Лиса, и не была с ней солидарна, но только до определённой поры. До начала боевых вылетов, где началось чёрт знает что. Для всех, кроме неё самой, внешне всё выглядело нормально, но она не могла отделаться от мысли, что, стоит возникнуть опасной ситуации, и этот альтернативно одарённый тут же рванёт грудью на амбразуру. А мысли, посещавшие её в небе, как правило были верными, уж она-то знала. И потому потребовала рассказать ей всё.
Ради спасения своей же жизни.
Она выбила из него эту дурь чуть позже, напомнив, что его самоотверженность её не спасёт, рассказав много чего за бутылкой пива в закрытом ангаре, и, в конце концов, обрела верного друга, ответственного ведущего, а Лиса перестала коситься на «дезертира». Через месяц уже он возвращал ей долг, когда разбилась Яшка, а Лея – чуть не потеряла небо.
Лея не гордилась этим, но сейчас – вспомнила. Когда увидела что-то, что ей, пусть и относительно, эту ситуацию напомнило. Бекас был тише, был мрачнее, но болезненнее всё воспринимал, ведя себя так, будто в любой момент на него могли накинуться с претензиями.
Нет, что-то не то. Всё-таки что-то не то.
Иствинд, нашептав последние указания на чужое ухо, смерила командира тяжёлым, странным взглядом, словно ощупывая. Он улыбался – и это уже походило на живую эмоцию, а не на реакцию забитого трупа, который ходит по миру волею чёрт знает кого. Не своей собственной, ибо сам бы хотел только лечь и умереть.
Возможно, она и ошибалась. Не слишком много она знала об этих людях.
– Ладно, Лёш. – Лея напоследок сжала его плечи, вздохнула и отстранилась, – Время у нас уже, похоже, на исходе. Давай собирать невыпитое – лично она осилила четыре бутылки, вместо пяти, и её уже откровенно вело от спиртного. – И я пойду отсыпаться.
Не «мы», но «я». Точнее не скажешь. «Мы» у них теперь со Смирновой.
Она попыталась наклониться за бутылками, но её снова повело, и Лея забросила эту идею, как факт. Мысли уже сбивались, а идти до казарм долго.
– Сами разбирайтесь, командир. – Лея покачнулась, но устояла на ногах. – Пока мне с вами не летать, я не буду даже задумываться об этом. Лёш, забросаешь костёр? Мне наклоняться теперь точно опасно.
Она вяло помахала рукой, взглянула на ведомого в последний раз, и нетвёрдой походкой исчезла в темноте. Ведомый молча собрал бутылки в одну кучу, сложил накидки и стал забрасывать костёр снегом.