Лея только вздохнула – хорошо кому-то, можно гордиться. А у кого-то сразу вопросы, а почему это так, а это не так, а вы в курсе, на чьи деньги эти самолёты закупались, а как вы вообще посмели вносить изменения в подарок Империи, докладную на стол, погоны с плеч. То, что это было глупым, она и так знала.
– Ну вот понимаешь… – завела она, задумчиво колупая ногтями лохматый свой затылок, – Это как с подарками от императорской семьи – использовать нельзя, ставь на полочку и молись каждый вечер по полчаса разом. А то приедут, проверят и впаяют неуважение. А то и предательство. Шутка, конечно, но у нас командование из кабинетных, а на местах полевые командиры. Вот и получается, что «павлинья жопа» вроде как главные, и вроде как всех уже достали.
Она покачалась на месте, всё ещё оставаясь под впечатлением от собственной «ненужности», вздохнула, поёрзала, но с чукчей всё-таки пришлось согласиться. Точнее, поверить его словам.
Вот будь бы на его месте кто другой, из не особо знакомых, так она бы даже не почесалась. Уйдите, посторонние, Иствинд в печали, и всё тут – ничего от неё не добьёшься. А чукче не верить у неё оснований не было никаких.
В конце концов, он ей жизнь спас.
– Ну, насчёт стрелять и применять – это я могу. – оживилась Лея, – Даже знаю, у какой модели есть заводские браки, которые на выпуске официально считались фичей, и с производства не слетели. Только я как-то не уверена, вам реально нужно это?
Недоумение её было вполне понятно – что, местные техники не наработали такого опыта? А как тогда жили? А в чём проблема?
Но, с другой стороны, если она была бы тут незаменимой и нужной – лучшего стимула для такой, как Лея, не найти. Ибо была Иствинд до ужаса зависима от чужой похвалы и внимания, водился за ней такой грешок, вроде на работу и не влияющий, но иногда вылезающий наружу.
Вот и сейчас надутая от удовольствия и открывшихся перспектив Лея явно выдавала свою гордость одним своим видом.

В том, что кабинетные – странные, Лея была согласна целиком и полностью, но вслух согласиться не успела, ибо уже набила рот первым, что под руку подвернулось. Обошлась торопливыми кивками, ёрзанием по полу, да ещё риском подавиться  злосчастной галетой, которую нашла буквально минуту назад. Правда, потом, прожевавшись, всё-таки прибавила своё весомое мнение:
– Наших – очень касается. Знаешь, почему? Потому что все, кто в поле – военные, а все, кто выше – из кабинетных. Так что вон там, – Лея задрала голову к потолку, – у меня сидит командование, которое никогда не видело самолётов и элерон от триммера не отличит. Так что вам, – она снова откусила галету, захрустела ей на всю комнату, и продолжила, – ты даже не представляешь, как везёт.
Галете пришёл конец, и Лея снова заглянула в ящик с видом ребёнка, приехавшего из голодного края. Печали слетели с неё, как с гуся вода – в смысле, ненадолго, но уж точно на ближайшее время. Есть еда, есть талисман, есть приятная компания, есть занятие, которое будет нужным. Ну или хотя бы выглядит таковым. Не верить чукче у неё причин не было.
– Ага. – кивнула Иствинд, запустив руку в ящик, – Я у техников каждую гауптвахту сидела, а залётов у меня было достаточно, вроде тонкости некоторые знаю.
Лицо Джини с нехорошей ухмылочкой нависло над ней, и Лея поморщилась. Как ни крути, а эта, с позволения сказать, женщина внушала ей суеверный ужас до сих пор. Как и её методы, ухмылки, бесконечные издевательства и просто образ человека, который жил по своим правилам.
– И некоторые шаманские обряды. – брякнула Лея в тон своим мыслям. – Но, сдаётся мне, у меня они работать не будут. Тут нужна особая магия Джини.

На резонный вопрос, а чего это она, такая умница, на губе сидела порядочно, Лея скривилась, набила рот всем, что подвернулось под руку, и вполне удачно изобразила обиду. Правда, врать на тему того, что «это случайно», «начальник козёл» и прочее, не стала – просто выиграла себе немного времени, пока жевала. Ещё и оценивающе поглядела на чукчу, решая, стоит или нет правду рассказывать. Результатом этого задумчивого осмотра Лея вроде бы осталась довольна, раз прожевалась, вздохнула и без особого нытья, очень даже беззаботно сообщила:

– А мне просто везёт. Например, залетаешь такая к командованию в кабинет, зная, что комиссия со дня на день приедет, и орёшь «сколько у меня времени до прибытия павлиньей жопы в наши пенаты, я в душ хочу перед смотром». А сзади такой деликатный кашель, и тут ты понимаешь, что жопа уже здесь, в кабинете, и в душ ты попадёшь только после дежурства с техниками. – Лея почему-то хохотнула, явно считая это «приключение» забавным и игнорируя тот факт, что от вопля Лисовецкой лопнула лампочка. – Ну или ещё что-нибудь такое же. Только не думай, я не за невыполнение своих обязанностей. Одни случайности какие-то.

Вот так, да – может, я и дура, но дура, своё дело знающая. А то, что не везёт, так это уже нюансы.

– И без толики жертв. – задумчиво сообщила Лея, не проявляя никакого скептицизма. – Джиня, например, любит курсантов пугать тем, что ей нужна кровь девственниц каждое полнолуние. Или девственников. Но, говорит, девственников можно побольше – их всё равно никто не считает. А ещё у неё есть кувалда, которую она называет «Артемий» и никому не даёт трогать. И белка по имени «Джунгарский хомяк». Не, я серьёзно, это белка, но зовут её вот так. А самое смешное то, что у нас всё работает.

Лея развела руками, словно действительно не понимала, почему при таком технике их звено ещё в строю, но ничего добавлять не стала. Для неё, этакой язычницы, Джиня была шаманом, которого лучше не трогать и всуе не поминать. Мало ли.

При одном воспоминании о самом кошмарном своём залёте Лея снова поёжилась и задумалась. Ни до, ни после Лиса не орала так – им повезло, что из легкобьющегося в кабинете оказалась только лампочка, а тяжёлых канцелярских принадлежностей вроде надгробий из натурального камня, играющих роль подставки для ручек, в кабинете предусмотрительно не держали. «Им» – потому что вызвали всё звено. Нет, не при самой комиссии, а уже после неё, когда Лиса успела опорожнить фляжку с лекарственными настойками, на ковёр собрали всю «Лейкину пиратскую команду» и началось.

– Не-не-не. – Лея замахала руками, выронив галету, – Я? Бесстрашная? Чукча, да когда на меня противник прёт, и я уже вижу, как он себе мысленно дырочки под ордена сверлит, потому что у меня ведро, а не самолёт, так я жалею, что у меня в форму памперс не входит. А когда эта история с комиссией приключилась, так я вообще по стенке пару дней ходила и думала, что мне язык выдерут.

Последнее, кстати, Лисовецкая вполне серьёзно обещала. Дескать, зачем ей болтливая дура, если в её работе язык-то и не нужен? В последний момент, уже размахивая плоскогубцами, Лиса заявила побелевшей Лее, что не может испортить личную жизнь мужской половине эскадрильи, а потому язык пока оставит. Лея, сползая по стене, не стала даже обращать внимания на тему собственного распутства и весьма непрозрачные намёки Лисовецкой, радуясь, что пока будет ходить целенькой.

– Нет, но любит подходить к курсантам с этим вопросом. – пожала плечами Лея на вопрос о Джине. Сама она считала причуды техника терпимыми, коль они не мешали работе, а не то и ей самой пора бы уже валить в тыл по причине причуд. – По-моему, она поставила целью внушать ужас, чтобы её сильно не доставали и не лезли под руку. Иначе я не понимаю чего-то.

Не бывает же так, чтоб откровенная идиотка была настоящим гением в одной области?

Или, стоп, бывает?

Поток красноречия Леи вдруг схлопнулся, как ни бывало – вопрос был задан серьёзный, не отшутишься. То есть, она могла. Всегда могла. Но не тогда, когда жизнь, можно сказать, покатилась к чёртовой матери. Такое вот выходило противоречие, чёрт его дери. Сидела бы в ангаре, похлопывая собственный мигарь по стойке – и шутила бы, но не сейчас.

– Тут ведь как, – начала Лея, ненатурально заинтересовавшись состоянием собственных ногтей, – Я-то вроде как должна, и, по идее, все ресурсы были… И приказ у меня такой. И дело уже один раз было. – чем ближе дело было к сути, тем больше воды становилось в речах Иствинд, – Но в этот раз я, похоже, капитально струсила. Какая-то безнадёжная ситуация была, никак не выживешь. Так что, наверно, не хватило.

Лицо Леи вмиг стало пасмурнее осеннего петербуржского неба, а выражение на него наползло самое мрачное. В своих косяках она признаваться не любила, а тут, надо сказать, почти предательство родины.

– Джиню ты просто не знаешь, – всё так же мрачно продолжила Лея, – Это местный злой дух, присланный, чтоб нас карать. «Физическое насилие», говорит, «унижает насилующего». И придумывает что-нибудь эдакое, чтоб ты мечтал, чтоб тебя лучше по морде смазали.

Лея ещё раз оглядела продуктовое изобилие, мрачно вздохнула, повертела в руках подарок и явно начала искать повод уйти: сначала завозилась, потом бросила взгляд на окно. Намёк яснее некуда.