Рианнон не психанула сразу только по одной причине - желание найти Нину оказалось сильнее и она, не обращая внимания на слова Барроумена, как зомби шла от тела к телу, от выжившего к выжившему. Нет. Нет. Не она. И это не она. Мертвые, живые - сейчас она не думала, запретила себе думать, как учили на занятиях по боевой психологии. Не думать о гильзах, перекатывающихся по полу. Не думать о том, что вот это липкое под ногами и на руках, когда она переворачивает лежащие лицом вниз тела - это кровь. Не думать о том, что эти ребята уже ничего в жизни не увидят, потому что эта жизнь кончилась. Нина... Ее даже быть здесь не должно было, после Эшфорда ей нельзя было еще раз попадать в беду. Тогда Рианнон сказала ей, что защитит, и вот... Не защитила ни ее, ни кого-то еще. "Безрадостные победы", как говорил Фергюссон... А это никакая не победа. Поражение. Еще, правда, не катастрофа. Пока. Пока она не нашла тело. Нет. И снова нет... Все?
- Как же... Она же... Нина Эйнштейн, она же должна была быть здесь?! - Она застывает, обнаруживает, что рвет с себя шлем, как будто он ее душит, ошарашенно оглядывается - как пропустила, где?
- Нина!!! - Кричит, потому что к такому не была готова. Ни живой, ни мертвой - Нины Эйнштейн здесь нет. И только последние барьеры разума не пускают в сознание самую страшную догадку - о том, что они ее забрали куда-то. Надругались. Убили. Или похитили и теперь она не найдет даже тела этой несчастной девочки, о которой так хотела заботиться, защитить от всего на свете... Рианнон мечется по залу, пока ее не останавливает кто-то из спецназа - грубо и резко, но сейчас так и надо. Какие-то слова, неважно какие, ее трясут, заставляя собраться и хотя бы не делать хуже. Хочется кричать, но крик застревает в горле, душит. Кажется, кто-то воткнул ей в руку шприц... Все размывается, замедляется... Да. Так... Лучше... Будет... может... быть...
Темнота и тишина спасают ее, обнимая как любящие сестры...
