Его сердце колотилось как бешенное, ему приходилось дышать чаще, чем это было необходимо для поддержания вида абсолютного хладнокровия, но в этот раз полковник и не думал сосредотачиваться на том, чтобы сохранять абсолютное спокойствие и строить из себя уважаемого, неторопливого офицера. Он шагал быстро и четко, и синхронно за ним шагали силовики  «эскорта безопасности». Арториас знал, что такие же группы сейчас приближались ко всем входам в палату, или занимали заранее обговоренный позиции в здании и вокруг него. Он вообще много чего знал, например, также и то, что если  он потерпит неудачу то  будет положен под национальную бритву ещё до захода солнца.  Единственными его помощниками сейчас были железная сила воли, и непоколебимая уверенность в том, что Артуа исполняет свой долг.  «Эскорт»  молча остановился поодаль, так чтобы его не было видно из палаты, когда Арториас откроет дверь. Полковник не останавливался, продолжая отстукивать своими ботинками быстрый марш, пока все шло четко по плану, но с другой стороны все это только начиналось. Что начиналось? Новая страница в истории,  новое будущее для Франции и возможно для Европы, будущее, чьим лицом должно было стать его, Арториаса, лицо. Сейчас на улицы должны были уже начать выходить члены профсоюзов, в коих состояли почти все  работники почти всех профессий,  служители плаща и кинжала, должны были уже  ждать сигнала к тому, чтобы  взять под контроль все стратегически важные места в Париже, а он должен был делать то, что у него, по мнению людей лично  близко не знакомых с ним, получалось лучше всего- быть героем. Вот только героем Артуа никогда себя не считал, он был высокого мнения о своих качествах лидера, и просто  благородного человека, но искренне верил в то, что все герои полегли на поле брани.
-…выступит с докладом!
Послышался голос из-за стремительно приближающейся двери.  Что было плохим знаком, так как означало, что спикеру нужно приложить голос дабы быть услышанным.  Полковник не останавливаясь руками широко распахнул двойную дверь,  чудовищным усилием воли сохраняя на лице своё привычное сосредоточенное выражение лица. Он был возбужден, в конце концов первый переворот в его жизни, и ему хотелось просто прокричать команду своему «эскорту»,  но Арториас должен был идти вперед к трибуне, а он всегда исполнял свой долг.  Его тут же встретили сотни пар глаз, полных разных эмоций, и если бы взгляд мог убивать, то вот сейчас Артуа бы стал настоящим героем. В воздухе определенно весело что-то, и это явно были не люстры, это была настоящая враждебность, и не только к нему, враждебность между партиями, враждебность между людьми, та самая враждебность, которую чувствуют  двое любовников одной женщины, за секунду до того, как она отвернется, и начнется дуэль за право обладания сердцем любимой.
Артуа в гробовой тишине поднялся на трибуну и встал за кафедру.  Еще раз, окидывая всех взором. Он не делал приветственных кивков или коротких взглядов в сторону своих сторонников, не смотрел  с молчаливой угрозой на тех людей, о которых он собирался вот-вот начать говорить. Полковник сделал  глубокий вдох и уверенным, закрепленным голосом начал:
-Дамы и господа, наша Республика вот уже много лет воюет с врагом всего свободного и цивилизованного мира- Британской Империей. Иногда мы побеждали… иногда проигрывали, но этот паритет не может больше сохранятся, и это ясно им также как и это ясно нам.
Как только Артуа начал говорить к нему стала приливать уверенность в собственных силах. Полковник, умел говорить перед солдатами, и вот почувствовал, что с таким же успехом может говорить и пред всеми остальными людьми, и что было самое приятное- его буду слушать, даже если вынуждено.
-И сейчас, наш враг,- он сделал небольшую паузу- враг всей Европы,  нанес свой сокрушительный удар- Арториас стал медленно  повышать голос, -  И этот удар тем больнее, чем четче мы осознаем, что он был нанесен рукой наших собственный соотечественников!
Полковник знал, что если он  начнет греметь, то микрофоны будут барахлить, поэтому хоть он и говорил возбуждённо, но старался придать голосу больше звонкости и четкости, нежели  банального военного громыхания.
- Сдача Альбиона! Недавний Теракт! Все это не просто чудовищная некомпетентность  действующего режима, все это – предательство! Предательство во время, когда враг стоит на пороге на шей родины, предательство в тот момент, когда у нашей страны уже нет права на ошибку!
Артуа видел как люди начали опасно приставать, кто-то начал что то выкрикивать в гневе, а кто-то даже в панике.
- Франция не падет от ножа предателей!  И ни один сын и ни одна дочь  республики, ни должны страдать от прихотей продажных  перебежчиков!  Мы все должны объединиться и спасти нашу родину! Здесь! Сейчас! Мы должны отстранить от власти действующий режим, и передать его в руки тех, кто способен на четкие и решительные действия, и чья лояльность не была скомпрометирована!
Арториас  сжал своими руками  края кафедры и немного отодвинулся назад,  тогда он мог говорить ещё громче, не ломая микрофоны, передние ряды могли уже спокойно слушать его собственный голос, а задние не смогли бы пропустить ни слова из динамиков.
-Я предлагаю немедленно отстранить действующую партию от управления страной, и передать власть партии центристов!

Отредактировано Artorias Artois (2015-11-18 23:03:08)

Артуа был на грани  потери самоконтроля,  его руки затряслись, и  он  растеряно взглянул на  председателя.  Но тряска привела его снова обратно в чувство,  растерянность сменилась суровой решительностью и полковник сдавил руки председателя медленно отдернув их от себя, почти рыча: «- Убери от меня свои руки, пока я не решил что ты один из НИХ!» Он сжал его руки так сильно как мог, рассчитывая на то, что от боли тот забросит свою дурацкую идею с попыткой его остановить.
Арториас с презрением оглядел  палату и сунул руку в карман, где у него лежал маленький передатчик, он нажал на кнопку связи три раза с двухсекундными паузами, и это был условный сигнал, сообщающий о  том, что голос разума не подействовал, и самое время применить силу. После чего  полковник хлопнул по микрофонам.  Каждый человек хотя бы раз в жизни слышал как  тонко настроенный микрофон реагирует на такое  грубое действие, и все знают что из динамиков при этом выдается невероятно резкий высокий и отвратный звук, который бьет вам по мозгам, точно такой же звук с поправкой на то что акустическая система тут была еще мощнее, ударил в уши присутствующим.  А за ним  следовал угрожающий рев Аториаса.
-Тут упомянули Наполеона и демократию! А я вам скажу, что Наполеон ковал в огне войн Францию и Европу не для того, чтобы продажные  депутаты  спустили  двухсотлетние республиканские традиции в британский унитаз! – в этот момент двери с характерным звуком распахнулись и люди в форме французских силовиков, но без опознавательных знаков и с оружием ворвались в палату,  энергично работая прикладами чтобы навести порядок, а двое  из них подхватив спущенного с лестницы беднягу утащили его из палаты: – Десятки тысяч людей прямо сейчас вышли на улицы, требуя от нас решительных действий! И мы будем действовать решительно! Мы спасаем Францию от  предателей! Мы спасаем будущее нашей родины от тирании, мы – сыны и дочери Франции! Эпоха игры в палитюканство закончена, эпоха дебатов закончена! Пока мы сражались за Альбион, вы его проиграли! Пока мы сражались за будущее! Вы поставили его  на кон в партии против СБИ! Сегодня это завершится! Франция не игрушка! Жизни французов - не  фишки! Вы депутаты от французского народа сядете на своим места  и спасете нашу родину, отобрав власть у предателей и вручив её центристам! –к этому моменту Артоирас уже кричал также как, когда  если бы хотел перекричать рев артиллерийского залпа, и на фронте в свое время ему это удавалось, так что поддерживать голос в столь напряженном состоянии он мог долго, но следующую фразу он произнес не так громко как предыдущие,  но выделяя каждое слово и четко обозначая весьма опасную интонацию – И если кто-то не хочет  таким образом спасать  нашу прекрасную родину, это значит лишь то, что он уже куплен и является  врагом французского народа!
Арториас развернулся и уверенным шагом направился со своей кафедры , к месту председателя, смотря в глаза каждому находившемуся рядом с этим местом человеку.  В его взгляде все также была видна непоколебимая решимость- решимость сделать все что угодно и принести любые жертвы дабы достичь свою цель. Взобравшись на верх, он еще раз окинул всех присутствующих взором, а затем, повернувшись лицом к помощнику председателя ,и выразительно взглянув на него, сказал тоном, которым отдают приказы к атаке:
-Голосование объявляю открытым!

Арториас тяжело вздохнул. Он помолчал, глядя в окно на проносящиеся мимо улицы.  Часть его разума думала о том, что он зря  это все сделал, вообще уже дано все делал зря: бессмысленно воевал,  на бессмысленных войнах. Любой математик скажет, что  Британии надо просто напрячься на одном  из фронтов, чтобы победить,  и даже если они не могу согнать достаточно живой силы и техники в одно место, Альбион показал, что они могут победить, не делая ничего. И вот Арториасу было почти тридцать лет, молодость и юность он учился вести людей в бой и с успехом,  применял свои знания, а больше ничего не умел и не хотел уметь.   Он вздохнул еще раз:  с другой стороны  ему сейчас больше ничего и не надо было уметь. 
-Отвезите меня в Версаль,  нужно стянуть туда имеющиеся свободные силы,  если Помпиду не хочет говорить на французском со мной, я поговорю с ним на языке понятным всем!   Следующей целью по приоритетности должны оставаться каналы информирования населения. Мы не должны допустить  пропаганду лоялистов в провинциях и в самом Париже,  контролировать информационный поток должны  либо мы, либо никто.
Артуа  нахмурил лоб, потому как знал что силовики поймут смысл его слов- ради победы можно пожертвовать парой зданий вместе с людьми: -  Надеюсь, мы успеем  закончить это все, пока европейские политики будут удивленно таращится в свои мониторы, соображая что им делать. Если нет,  то будем надеется, на их благоразумный нейтралитет.
«-В любом случае мы ничего не можем сделать с мнением политиков в Европе, с многовековыми спорами, с традиционном установленными  политическими интересами, и новыми, продиктованными  последними событиями,  предпочтениями.  Разве что, яд британской змеи проник слишком глубоко в сердце материка».
Было огромное количество неудачных исходов, которые кровожадно поглядывали на Арториаса, где-то на самом краю периферийного  зрения.  Лишь один из них был во всех смыслах хорошим: полная победа. И лишь один из неприятных был приемлем для самого Артуа: смерть на предстоящем штурме. 
Версалю не впервой предстояло подвергнуться революционному штурму, но полковник не испытывал особой  радости, сравнивая себя с санкюлотами. Потому что именно Версаль стал символом культурного преображения Франции. Штурмовать  Версаль, все равно, что стрелять в полотна Давида. И все же полковнику предстояло это сделать,- лучше в полотнах Давида будут дыры от пуль, а из стен Версальского дворца будут торчать осколки, чем сгорит все художественное наследие французов и вся страна в огне британских пушек.

Арториас не придумал ничего лучше кроме повторения ‘Pater noster’  всю дорогу.  Для него это был достаточно привычный и простой метод отчистки головы от ненужных мыслей, в перерывах между получением и обработкой информации.   Но ему пришлось потратить на молитвы чуть больше времени, чем планировалось:  несмотря на то, что Артуа был привычен к виду смерти, и в каком-то смысле получал от своей работы удовольствие,  картина братоубийственного сражения, на несколько секунд довольно резко ударила ему по мозгам.   Ситуация была отвратительной во всех смыслах,   и вот  сейчас полковник как никогда понимал, почему отец ненавидел военных и политиков.
— Какие будут приказы?- Артуа глядел вслед машине, увозящей  павшего, несколько мучительно-долгих секунд, и лишь потом словил себя на том, что к нему обратился офицер.
- Ослабьте окружение насколько возможно, высвободившиеся силы сведите для атаки на главный вход, вместе с имеющейся бронетехникой,- Арториас понимал, что для начала надо дойти до самого дворца, сохранив как можно большее количество людей,  главный ход в Версаль можно было рассматривать как ворота бастиона, так как  он находился немного в глубине, и атакующие силы просто могли быть расстреляны с трех сторон при попытке штурма.  – используйте наши пехотные минометы, чтобы поставить дымовую завесу,   остановится надо будет  незадолго до этого «штурмового коридора» - Арториас указал палцьем на главный вход,- техника тут же должна подавить все огневые точки врага в окнах,  а мы пойдем на приступ. Выделите два лучших взвода в батальоне, как только мы начнем атаку, и отвлечем на себя все внимание они должны проникнуть во дворец с фланга, их задача- Помпиду и его окружение, они нужны нам живые, но если выбора не будет то убивать их пока  хотя бы кто-то не сдастся,- Арута видел что командиру батальона эта затея не нравилась, по правде говоря она и ему не нравилась, но ничего более умного он придумать не мог. То, что они делали не было правильным в широком смысле слова, но полковник делал не то, что «хорошо» или «правильно», а то что должен. И он верил в это, так как именно на его понятии о долге строился весь окружающий мир.
Времени на еще одну попытку переговоров просто не было, нужен был решительный и  решающий удар. И Арториас не имел права просто послать своих людей  убивать собственных соотечественников, просто потому что это их долг. Он зашагал по направлению к точке сбора, вслед за командиром батальона, оглядывая  своих людей. Угрюмая решимость, злоба, страх, сомнение- можно было бы сказать что это все те же самые эмоции которые испытывают солдаты перед любой другой атакой, но это явно было не так.  Когда  перегруппировка была почти завершена Артуа попросил найти ему пистолет и дать рацию чтобы он мог обратится к солдатам по общему каналу.  Командир батальона посмотрел на него с некоторым непониманием в глазах, понимая, однако, что полковник собрался лично возглавить наступление.
-Но, мёсьё,  кто будет управлять операцией в случае провала?
-В случае провала, никакого управления вам уже не понадобится, а у меня… у меня просто нет выбора.
Артуа встал у передового бронетранспортёра и по старой традиции, обратился к солдатам, быть может в последний раз. Оставалась лишь одна проблема- что нужно говорить людям, которые и так все видят? Он не мог их обмануть ложными обещаниями и оправданиями и не хотел.
В конце концов, полковник Арториас Жан-Кристоф Артуа, решил, что сегодня он скажет просто то, что думает. Ведь иногда именно эта солдатская простота была ключом к сердцам мужчин идущих на смерть. В случае же если она не поможет, не поможет уже ничего.
-Солдаты третьего батальона, дивизии Бонапарта. К вам обращается полковник Артуа,- он выдержал короткую паузу,- никто не станет заставлять вас убивать своих соотечественников, сражающихся по ту сторону баррикад и штурмовать дворец, являющимся культурным наследием вашей родины,- еще одна пауза,- если вы не хотите нажимать сегодня на курок- поставьте ваши винтовки на предохранители, ибо нет человека, имеющего права заставлять вас проливать кровь соотечественников… Но я пойду туда! Если потребуется я буду сражаться за наше будущее… один!- голос полковника, изначально отдававшей меланхоличными нотами,  наполнился решительностью и характерным звучанием,- Шрапнель будет отскакивать от меня! Пули - облетать в ужасе! Никто из вас не должен штурмовать этот дворец, Но я настаиваю на том, чтобы вы пошли за мной и увидели, как я буду штурмовать Версаль!- Его голос наполнился суровыми и повелительными нотами. Сам он уже залез внутрь бронетранспортёра, окидывая взглядом строй,  техники вышедшей на рубеж атаки.
-Если я иду вперед- следуйте за мной! Если я начну отступать- застрелите меня! Если меня убьют- отомстите за меня и отомстите за Францию!
Арториас дал сигнал к атаке.