Последние несколько дней не принесли Урсуле никаких новых потрясений сверх того, что уже было свалено на нее пакостной судьбой, и женщина успела немного успокоиться, и даже перестать ждать от жизни подлянок. Рихтер оказался не такой уж мразотной тварью, какой показался изначально, - после подписания контракта он как будто бы угомонился и в упор перестал замечать Урсулу, не то мысленно приписав ее к своим бойцам и успокоившись на этом, не то набираясь сеансу до следующего раза, когда можно будет проявить собственное паскудство. Сама же гречанка затаилась, обдумывая произошедшие в ее жизни перемены и на внешние раздражители почти не реагировала. Отвечала когда спросят, делала что скажут, а в остальном предпочла уйти глубоко в свою голову, и оставаться там до тех пор, пока не разберется во всем, разложив свое отношение по полочкам и придя к каким-то выводам, разве что иногда перекидываясь парой слов в курилке с Леманом, с которым, - она вспомнила, - они встречались несколько лет назад в Мексике, но тогда было не до обстоятельного знакомства, ибо над ней тяжелым плащем нависала тень Кагами, да и вообще они были из разных контор, и общаться кроме как по делу им было совершенно незачем. С остальными же бойцами Димитриди пока держала нейтралитет, предпочитая принюхаться, прежде чем заводить новые знакомства и давать какие-то оценки. Да и некогда было особо заниматься ерундой - если она не требовалась герру командиру как личный водитель, то в лагере работа находилась всегда. Как, например, сегодня.
Кухня у немцев была поставлена так себе, но в данных походно-полевых условиях и это было огромным достижением, позволяя бойцам питаться условно-горячей пищей, не опасаясь заработать язву на сухпайке. Урсула никогда не была мастером в готовке, но суметь приготовить то, что проходит под грифом «сытно, съедобно, не ядовито» способен даже ребенок. По крайней мере она, будучи ребенком, это уже умела, и навыков с тех пор не растеряла. К тому же, было в готовке что-то медитативное, не позволяющее в очередной раз выйти из себя и послать кого-нибудь по матушке или по батюшке, ибо оливки на одном дереве имеют одинаковый вкус, и каким был командир, такими и его подчиненные, и терпеть их порой становилось невыносимо. Взять хотя бы прилепившееся к ней с ходу, непонятно чьими стараниями прозвище. Что-то подсказывало Урсуле, что старый позывной, въевшийся в кожу как шрамы, скоро совсем забудется, заменившись издевательски-шутливым «Маслина». «Ну а что ты хотела», - брякнул кто-то из бойцов, когда она, не выдержав, потребовала объяснений. - «Мелкая, темноволосая и из Греции. Маслина ты и есть». Димитриди хотела было поспорить по поводу «мелкая», но оглядев все окрестные рыла просто махнула рукой. Пусть как хотят называют, не самое худшее из ее прозвищ.
Сегодня она постаралась приготовить что-то отличающееся от обычного, - весьма однообразного, - пайка. В Греции Рождество праздновали только католики, а главный праздник приходился на ночь с тридцать первого на первое число, на Святого Василия. Но сейчас ее окружали сплошь немецкие рожи, а для них этот день был важнее, чем ночь на перелом года. Кажется, все в лагере уже поужинали, разве что некоторые задерживались, но и на их долю оставалось что-то в общем котле. Урсула бросила взгляд на отставленную в сторону тарелку, наполненную одной из первых. Рихтер, кажется, совсем заработался, и в очередной раз забыл о том, что людям иногда свойственно жрать. Димитриди тяжело вздохнула и закатила глаза. Что же, не самый плохой повод зайти к нему. Отнесет еду, а заодно все-таки извинится за тот удар, отправивший его в нокаут прямо перед своими бойцами. Конечно, немцы своего командира уважали, судя по разговорам, и едва ли она своими действиями сильно испортила ему репутацию, но мужчины порой бывают невыносимы и за поруганную гордость мстят посильнее, чем за прочие мифические и не очень идеалы.
- Присмотри тут, - тихо проговорила она немцу, чье имя так и не удосужилась запомнить, который помогал ей сегодня (или она ему, какая, в сущности, разница). - Отнесу ужин Рихтеру.
Пока он там бумагу жрать не начал, - мысленно добавила она, предусмотрительно не произнося этого вслух.
В командирской палатке, как и ожидалось, еще горел свет. Урсула откинула полог на входе, преувеличенно громко топая, обозначив этим свое присутствие. Как оказалось - зря, ибо неугомонного ганса опять куда-то унесло. Женщина вздохнула, пристраивая ужин на краю стола, заваленного документами. Сам увидит, не слепой. И посуду донесет. А ее ждет пригоревшее на стенках котла дерьмо, которое еще требуется отскрести. Женщина собралась уходить, но зацепилась взглядом за лежащую на самом верху кипы знакомую папку. Интересно, на кой хрен он вытащил ее контракт? Перечитывает и радуется? Женщина подхватила папку, открывая ее, и пробежалась взглядом по буквам, замирая как кошка, услышавшая мышь. Это был не ее контракт. Точнее - ее, но не тот. Вероятно копия черновика, в котором сухими фактами излагалось то, что специально для нее было закручено так, что мозги вытекали через уши.
С каждой прочитанной строчкой гречанка мрачнела все больше, а настроение ее падало все ниже и ниже.
Остро захотелось надеть тарелку с ужином на чью-то голову. Точнее, на одну конкретную голову. Женщина захлопнула папку и сделала несколько глубоких вдохов, загоняя ярость куда-то вглубь себя и прислушиваясь к тихим шагам снаружи. Ну вот и поговорят. Ну вот, бл*дь, и извинится.
Отредактировано Урсула Димитриди (2019-11-06 21:06:29)
