Ворота распахивались перед автомобилем помощника бывшего премьер-министра медленно и величественно, открывая вид на ухоженный парк перед особняком, являвшимся зданием правительства. Охранники проводили его внимательными взглядами, вытянувшись в образцовых стойках. День, в который Канон Мальдини выбрал появиться на своём бывшем рабочем месте, как нельзя лучше подходил для их демонстрации своей образцовости. Более того, охраны сегодня было не в пример больше обычного. Посты были расставлены по всему периметру и на опорных точках внутри особняка. Вполне привычное зрелище для Канона - это происходило каждый месяц в день, когда в одном здании собирался весь правящий круг Священной Британской Империи.
Что и говорить, день и Каноном был выбран лишь отчасти случайно. О нет, он не пытался специально нарваться на встречу с кем-то из тех, кто сегодня без сомнения присутствует на совещании. Это было бы достаточно грубо с его стороны. Однако, если кто-то из высокопоставленных особ окажется заинтересован в скромном помощнике их впервые не присутствующего брата, совершенно случайная встреча без сомнения может состояться. А чтобы у господ членов императорской семьи, и не только у них, была возможность узнать о вероятности такой удивительной случайности, Канон выделил лишние несколько минут на задержку на входе. Хотя его в этом особняке знала практически каждая кошка, меры предосторожности не избавили его от досмотра. И, конечно, ответа на вопрос, по какому поводу граф Мальдини объявился здесь сегодня.
- В бывшем кабинете Его Высочества Шнайзеля остались кое-какие нужные бумаги. Наконец-то выкроил время заехать, - светски улыбнувшись, Канон отметил про себя заинтересованность на лицах при упоминании Шнайзеля. Возможно, такую заинтересованность можно было применить на благо их планам, но пока достаточно того, что по зданию пройдёт слух.
Ещё пара дежурно вежливых слов, и Мальдини отправился в кабинет. Шнайзель не занимал пост уже почти месяц, но кабинет всё ещё оставался за ним - ровно до тех пор, пока он не будет разобран. Дефицита места в здании не было и это можно было считать небольшой привилегией. Отчасти, конечно, вопрос был в том, что там до сих пор оставались опечатанные отчётности, которые должны были быть переданы новому премьер-министру, но были не сильно ему нужны.
Войдя, Канон тихо прикрыл за собой дверь, без трепета во взгляде оглядываясь. В этом помещении он провёл довольно много времени своей жизни, но привязчивым к вещам и местам граф не был. Автоматически отметил поменявшие своё местоположение элементы мебели, коробки с документами, стоящие на столе. Упаковывал их не он, он только забрал то немногое важное, что хранилось здесь, в кабинете, а не в доме принца, и оставил всё остальное на "растерзание" своему преемнику, если конечно у нового премьер-министра этим занимался помощник, а не ещё кто-нибудь. Постояв так с минуту, Канон спокойно направился к шкафу, в котором остались документы, не представлявшие практически никакого интереса спустя год после их издания. За перекладыванием гор без пяти минут макулатуры он провёл приличное количество времени - за которым фактически не следил, - прежде чем его заставил оторваться от занятия короткий стук в дверь.
Канон выпрямился и развернулся к двери, встречая первую принцессу Британии, неторопливо входящую в кабинет сквозь распахнутую её пажом дверь.
"Гвиневра, значит..." - с неопределённой интонацией отметил он про себя и, после того как вежливо склонил голову, поднял на неё внимательный, скрытый за длинной чёлкой взгляд.
- Здравствуйте, Ваше Высочество, - конец обращения остался открытым, в рамках вежливости намекая на вопрос "что же вас привело?". Она, конечно, не могла не знать, что здесь именно он. Значит, её интерес к делам некогда близкого ей брата недостаточно велик, чтобы связаться с ним лично, но вполне достаточен, чтобы снизойти до разговора с его помощником. Каким же тоном она заговорит с ним? А возможно, её любопытство и не только праздно.
Мысли, наполнившие его сознание, никак не отразились в его спокойном, внимательном, доброжелательном взгляде. Он позволил себе коротко опустить глаза, оценивая фигуру принцессы. Она вряд ли была склонна к ограниченности пристрастий в одежде, и это платье, без сомнения, выгодно подчёркивало её светлые волосы, убранные в сложную причёску. Можно было с уверенностью сказать, что светское до определённой степени мероприятие принцесса не игнорирует.

Рука принцессы Гвиневры мягкая и прохладная, прикосновение лёгкое, едва что-то большее, чем намёк на касание. Канон послушно поднимает голову, почти без задержки - он не ждал прикосновения, в его реакции есть покорность, но нет трепета. Принцесса величественна и прекрасна, принцесса властительна, и её внимание не может быть принято без должного уважения. Он - красивая игрушка его хозяина, о да, Канон знает это. Или - идеальная тень в красивой оболочке, стоящий того, чтобы стоять рядом, стоящий того, чтобы знать то, чего не знают даже стены. Нет, граф Мальдини не родился слугой, не был безвольной куклой, но он знал, кем должен быть и чего от него ожидают.
"Принц Шнайзель любит незаурядных людей" - так он иногда говорил о себе в обществе. Что же любит Её Высочество? Её глаза были напротив - глаза сильной, твёрдой женщины, глаза Первой принцессы. Она чуть склоняет голову на бок и едва заметно улыбается - она к нему расположена, но не пытается привлечь внимание. Она с гордостью несёт свой титул, она ни в чём не нуждается - но он нравится ей, разве нет? Принцесса иначе не коснулась бы его, не подошла бы. Что ж...
- Вся эта история... - уголки губ графа приподняты. Он не улыбается, его лицо спокойно, но серьёзность смягчена этой тенью улыбки. Его тон светский, но не наигранный, а чистейшего голубого цвета глаза прикованы ко взгляду принцессы. Взглядом он не играет сейчас - он смотрит мягко, но собранно. Он не прикидывается тем, кем не является, - он понимает её слова, выражение в её глазах, и не скрывает этого. Но и не демонстрирует - всего лишь считает, что светская обложка и вежливые слова никого не призваны обмануть в этом здании. Для Канона Мальдини это своеобразная честность - и своеобразная демонстрация честности. Особенно когда разговоры не пусты. - ... не оставила поводов для прежних приёмов, - он отвёл взгляд, в знак сожаления на несколько секунд склоняя голову - длинные пряди волос упали вперёд, - и снова посмотрел на Гвиневру, - Это непростое время.
Настоящий ответ на вопрос был теперь впереди. Канон смотрел на женщину и искал ответ, хоть его взгляд был всё также прозрачен. Чего она ждёт? Что её интересует? Что интересует в ней Шнайзеля?
Прав ли он был, предположив, что он нравится ей?
Сказанные в ответ слова относят лёгкое касание в прошлое, но выражение в глазах не меняется - здесь некому стесняться своих желаний, в любом случае. Волнует ли его этот вопрос? О нет, только не в том смысле, о каком мог бы подумать любой честолюбивый дворянин. Он - неотделимая часть своего господина, его верный помощник. Им может владеть тот, кому Шнайзель позволит это, и Канон исполнит волю безропотно. И Канона Мальдини не может это задеть - он слишком хорошо видит то, что происходит вокруг него. Тело - это такой же инструмент в войне за власть, как и разум.
- Его Высочество весьма сильный человек, - эти слова действительный ответ на действительный вопрос, и голос графа меняется, чтобы показать - этот ответ прямее, чем можно было бы ожидать. Словно в её собственном вопросе не было легко уловимой фальши переживаний. Это ответ для сестры, которой не удалось увидеться с братом. - Он думает направить своё внимание на научные сферы.

Бывают слова, скрывающие истину смысла за зеркалами намёков, а бывают - смотрящие сквозь зеркала вежливой фальши. Первые могли обмануть глупца, вторые были заточенным по обеим кромкам клинком. Поверхность этого клинка может отражать мир не хуже зеркала, но, развёрнутый остриём, он был способен пронзить насквозь. Щит, кольчугу, сердце. В руках того, кто умел с ним управляться, этот клинок был совершенным оружием, в неумелых руках становился бесполезен, и лишь показывал твою суть.
"Принц Шнайзель прекрасный военачальник, и всё же меч слов почти заменил мне оружие, проливающее настоящую кровь", - Её Высочество смотрела ему в глаза. Не ожидая ответов - ища их самостоятельно, как искал и он сам. Граф не шевелился, его руки были спокойно опущены. Не скучал ли он по запаху крови в воздухе? Нет, пусть и был способен на смелость - даже самоотверженность, - пусть и хорошо умел обращаться с оружием, даже водить найтмер, Мальдини был из тех, кто никогда не станет героем и асом. Потому что он не любил войну.
Адъютант, слуга, самый близкий помощник, почти друг принца Шнайзеля эль Британия - не любил войну. О, это звучало иронично. Личная преданность способна творить с людьми чудеса не меньшие, чем воспетая искусством многих веков любовь.
Что могла прочитать в его глазах принцесса? Канон, пожалуй, хотел бы хоть однажды узнать ответ на этот вопрос. Словно молчаливый диалог, они могли понять друг в друге то, что порой не могли сказать. И всё же в этот момент они были на разных клетках великой шахматной партии, в которой у белого короля, чьим слугой был Канон, было очень мало союзников. Он и Гвиневра не могли бы сказать, что понимают друг друга - потому что политика прокладывала между ними расселину, которую нельзя было просто перешагнуть.
Но путь через неё был. Путь только в одну сторону.
Юфемия. Те самые слова, мысли о которых посетили Канона, облачаясь в сравнение с клинком, выдавали сейчас в устах принцессы всё то, что так плотно скрывали её голос, её улыбка, даже её глаза. Только мелкий жест - и безжалостная к обоим острота слов. Значит, вот что задело Её Высочество, и так сильно. Гордая принцесса хотела быть на её месте - месте девушки, что просто вошла в двери, не заметив, что они закрыты.
"Что ж, на это можно сделать лишь одно предложение, Ваше Высочество".
- Без сомнения, среди своей крови Его Высочество мог встретить того, кто окажется сильнее и мудрее... - открытый конец, который так любил Канон, сделал его голос мягче на последних словах, лишая чёткости интонации, обрезающей голос на точке. Прямые слова, почти предложение, и всё же ничего, к чему можно было бы придраться - при желании Канон мог бы сказать, что лишь вторил принцессе Гвиневре, ведь её оценка способностей Юфемии была более чем ясной. Прими, если готов, или не заметь, если на другой стороне расселины под ногами ты не ищешь никакого моста. Но второй возможности граф предоставить уже не решится.
Он на мгновение прикрыл глаза, словно сам не был уверен в собственных словах, но в нём не было ни достаточно воли, ни скромности удержать взгляд опущенным. Может быть, стоило сказать что-то ещё, но Канон ждал ответа - сможет ли она стать им союзником, или светский разговор не оставит за собой ничего, кроме воспоминания о глубоком, заинтересованном взгляде и лёгком прикосновении пальцев.
Что до Юфемии... У каждой фигуры свой вес. И для каждой партии он может оказаться разным.