Лея слушала, не перебивая – отчасти, потому, что вмешиваться причин не было, отчасти – боялась что-то упустить и не понять. Речь-то идёт о её жизни. О её собственной жизни, которую она так беззаботно поставила на кон совсем недавно. Смерть, говоришь, по носу щёлкнуть? Эх, Лейка-Лейка.

Станислав-то, в общем, говорил дельные вещи. Не всю схему Лея понимала – она морщилась, тёрла лоб и задумчиво хмыкала, не прерывая, впрочем, этим чужой монолог – но пыталась понять большую часть уж точно. Муторно и путано всё это, конечно. Всё, как у рождённых ползать, прямо по шаблону, чем сложней, тем якобы лучше – а спрячем мы иголку в игольнице, а дураки пусть лопатят сено. Такие ли они дураки, топтуны ГСБ?

Так что вопросов у Леи в голове закрутилось немало. Сразу несколько, и все на одну тему – Лея поскребла ногтями затылок, засопела, покачалась на кровати вперёд-назад, но спешить удовлетворять своё любопытство не стала. Заметно оживилась она тогда, когда в одном предложении вдруг встретились слова «самолёт», «твой», «собственность» - и вот тогда в бесстыжих глазищах Иствинд начались не просто пляски чертят, а какой-то бал Сатаны, не иначе.

Это уже походило на деловой разговор.

– Мой, говоришь… – Лея накрутила прядку волос на палец, очень плохо изображая, что ей совершенно неинтересно. Киров бы сразу заржал, увидев её «кокетство», обозвал бы Главпочтамтом и сказал бы, что дело труба, если Главпочтамт решила поиграть в хорошую девочку. – И на чём вы там летаете?

Вопросы, ранее крутившиеся в голове, не то что бы улетучились, скорее их надёжно прижало далеко идущими выводами. Свой-то самолёт. Чтоб Лея кому-то в вечной преданности поклялась, надёжнее средства не было. Ещё бы сами потом устали от её заботы и благодарности отбиваться.

Но собраться с мыслями пришлось – с жизнерадостной сияющей мордашки всё-таки слегка стекла жизнерадостность, и Лея, насильно вытащив себя же из мечтаний о том, как она этот самолёт будет «кормить и выгуливать», всё-таки заговорила по делу:

– План хороший, – «мой самолёт, мой, мой, мой!», – Но с ним придётся подождать несколько дней. Я жду ещё двух гостей, которые вернутся со дня на день. Посмотрим, что они скажут.

Само воспоминание о Кирове заставило улыбнуться. Вот и вышел такой себе обмен улыбочками – о чём там думал Мальченко, Лея понятия не имела, но её улыбка имела под собой корни, к беседе не относящиеся. Главпочтамт, да. Может, они тут вообще оба улыбочки из себя выдавливали, думая совершенно о чём-то другом.

Су-35, значит… А где сейчас её собственный Су-35, терпеливо ожидавший, пока Лея наберёт нужное количество часов на МиГ-е? Так и стоит в ангаре, или нашли, кого другого «наградить»? Ведь он, красавец, был наградной – дали им в пятую всего несколько штук, и одного без вариантов приписали к Лее. А теперь он чей?

Лею кольнула ревность – она-то этот самолёт обхаживала не хуже технарей, придирчиво сдувая каждую пылинку. А полетать довелось всего ничего. Достанется же кому-то такое счастье…

– У меня есть два условия, – Лея бодро воздела вверх рогульку из пальцев, – Во-первых, как только это будет возможно, я покину больницу на время… э-эм… Как там называется период после операции? В общем, на это время я буду жить с семьёй. На осмотры и прочее «Алиса Мальченко» будет ходить вовремя, честно-честно.

В качестве последнего аргумента Лея умильно прищурилась и прибавила:

– Между прочим, мы с ними огого сколько не виделись, войди в положение, па-ап!

Со вторым условием всё было сложнее – оно и видно, коль сразу после высказанного первого Лея замолчала и обрела вид крайне сосредоточенный.

– Мне, возможно, понадобятся левые документы. Официальные – и я сейчас не о своём паспорте – у меня есть, но выдавало мне их то же ГСБ, так что светить ими я не смогу. Я могу вытащить их через свои каналы, но, в отличии от ваших, они лежат так близко к тем же ГСБшникам, что спалюсь я с вероятностью в сорок процентов. Это не условие, так, половинка… – тут же прибавила Лея, загнув второй палец «рогульки». – Вторая половинка – а ты вообще как, в пилотах-то разбираешься?

Произносила это Лея с крайне заговорщицким видом и тоном, тише обычного раза в полтора.

– А то «лучшие из лучших» – а кого ты ищешь? Пилотажника? Бойца? Связиста? Тебе колокол в небе крутить или тихой сапой пробраться там, где и свои сбить могут, как распоследний воздушный пират? Короче, вот что я предлагаю – как выпишусь окончательно, поедем в эту твою Москву. Посмотришь, что я из себя представляю, сам решишь. А я хоть потрогаю братца-товарища моей сушки, которая в эскадрилье осталась.

– Врать не буду. Могу пропасть. – Лея, кажется, даже ухмыльнулась слегка, в пику повисшей грусти, словно пытаясь своим неунывающим видом разрезать её, уничтожить, прогнать как минимум. – И вот ещё что – когда сделаете мне документы и далее, пока я буду «лежать на дне», не говорите о моём местонахождении никому. Ну… вообще никому, понимаете? Неважно, друзья они мне или нет, ваши друзья или нет. Я вообще для всех должна уехать.

Нет смысла в тайне, когда её знает большое число людей, неважно, твои они друзья или нет… Сдадут. Неосознанно, но сдадут – отсутствием тоски по ней, например. Или ещё чем-то. Рэя этого не сделает, Витьку можно будет спровадить обратно на историческую родину, а с остальными что?

Даже Крестовского придётся обмануть – Лея на минуту пожалела, что всё-таки поддалась минутному порыву и оставила ему свой номер. Жалость продлилась недолго, шельма тут же поняла, какую можно разыграть историю для этого «героя» – с местью, трогательным прощанием и исчезновением. Пусть себе чувствует собственную важность, авось, перемкнёт что-то в его голове, решит быть хорошим «в память» о ней.

– Я летала над линией фронта и не только. – тихо пояснила Лея, сообразив, что от неё всё-таки ждут ответа. – Могу быть незаметной, а вот как боец… Нам нельзя ввязываться в стычки, только убегать. Не скажу, что я это правило не нарушала, но, вообще-то, в воздухе я никого не убивала. Скорее, старалась оттеснить и не дать догнать груз, предел топлива-то у них не бесконечен… Разведка, доставка грузов, проползти куда-то тихой сапой – это моё.

Новость о чём-то интереснее сушек Лея внезапно восприняла без энтузиазма и только плечами пожала.

– Есть много вещей лучше сушек. Люблю-то я всё равно только их. Вы знаете, что в моём случае любовь является основополагающим фактором?