«Кроме того, поставленный диагноз иногда даёт тебе надежду на то, что кто-то займётся тобой и твоими проблемами»

Лее было больно.
Больно по-настоящему, больнее, чем в животе – к этой боли она успела попривыкнуть, – вся боль на этот раз сжималась у неё в груди, и Лея, оказавшись в санчасти, могла думать лишь о том, что ей не хочется разреветься на глазах у всех. Пока они летели, она сопротивлялась, боролась, держала себя в руках. Во многом потому, что рядом был Крестовский, при котором хлюпать носом было стыдно. Нет, не так, позорно. Кем бы она была, если бы взяла и разнылась при человеке, который только нытьём и был славен?
А сейчас, когда медики снова осмотрели её, её тело снова вертели в чужих руках и так, и сяк, словно кукольное, интересуясь только состоянием злосчастной дырки в животе, когда её оставили, наконец, в покое, в одиночной палате, она осталась наедине с собой, и тогда к глазам подступили слёзы, а вся боль свернулась комком где-то в груди.
Можно было сколько угодно притворяться бессмертной, весёлой, бесшабашной, но потом наступает момент, когда ты остаёшься одна, и врать себе уже бессмысленно. А, если отбросить бесшабашную дурость, что остаётся? Страх, обида, боль, ещё чёрт знает что, и удерживать себя в руках становится ещё сложнее.
Больше всего на свете Лея сейчас боялась того, что это всё может оказаться сном. Предсмертным видением, маленькой отсрочкой перед тем, как пуля всё-таки достигнет цели. Того, что в любой момент всё может для неё закончиться – а это было страшнее падения в почти неуправляемой стальной махине. В последнем случае ты уже знаешь результат.
Здесь ты не знаешь ничего.
Так и сойти с ума недолго, если честно. Если она, конечно, уже не сошла.
– Эй, а сотовый мне дать? – прикрикнула она делано-весёлым голосом, не шевелясь на кровати, – Я же без пяти минут труп, я хочу позвонить родным и сказать, что они могут забирать себе всё, что нажито непосильным трудом! Нет, уходи, тебя я видеть не хочу, – Лея прикрылась одеялом, когда дверь приоткрылась, и за ней замаячило глуповато-доброе лицо Риты. Бяченова ей не нравилась, и всё – коровьи глаза, какая-то странная доброта и речь десятилетнего ребёнка, хотя, конечно, тут кто бы говорил. Но, что важно, Бяченова могла заметить, как Лея сдерживает слёзы, а вот этого уже совсем нельзя было допустить.
Дверь скрипнула и снова закрылась, Лея осталась накрытой одеялом с головой, давясь беззвучными рыданиями.
Никуда ей не сдался ни сотовый, ни звонки родне. Если только в этом телефоне будет волшебная кнопка, на которой забит номер, где ответит умный Боже и прояснит ситуацию, но таких телефонов пока не делают.
Тряслась Лея от слёз долго, а, когда перестала и высунула мокрое лицо из-под одеяла, обнаружила на тумбочке термос и булку в надорванном целлофановом пакете. И чужие встревоженные глаза прямо перед собой.
– Хочешь пить? – тихо спросила Дашка, вытирая её лицо платком. Без просьб, просто так, потому что Дашка могла. Лея помотала головой, но отпихивать чужую руку не стала, терпеливо снося шершавую ткань, стирающую мокрые дорожки на покрасневшей коже.
Когда платок снова вернулся в Дашкин карман, обе не сказали ни слова. Дашка так и сидела на стуле, сложив руки, а Лея – лежала на кровати, стараясь не шевелиться.
Никому чужому она бы не позволила вытирать себе слёзы.
Странно, но Дашку – стеснительную, пугливую, впадающую в истерику во время полёта из-за застарелой травмы, с таким же добрым лицом и тихим голосом – Лея даже уважала по-своему. Знала её историю, сводившуюся к тому, что, разбив самолёт в одном из первых вылетов, Чеславская раз и навсегда стала бояться крылатой техники, но в итоге осталась при фельдъегерях, с трудом пересиливая себя, когда ей нужно было залезть в вертолёт. Сила воли у Дашки была, по-другому и быть не могло.
Рита же была ей чужой, хотя бы потому, что о ней Лея ничего не знала.
Молчание сохранялось до тех пор, пока Дашка не положила руку на одеяло больничной койки и не заговорила – медленно, но без привычных ей заиканий. Словно повторяла вызубренную наизусть речь.
– Я тебе платок оставлю, а то всё лицо себе сотрёшь одеялом.
И всё.
Никаких «поплачь, легче будет». Никаких вопросов о самочувствии.
– Как там наши? – хрипло спросила Лея, облизнув пересохшие губы.
Дашка открыла рот, да так и застыла, словно думая, что можно сказать. Заговорить, правда, у неё не получилось – дверь распахнулась. Словно тот, кто входил сюда, имел на это полное право.
В полной тишине Дашка медленно закрыла рот, а Лея – горько усмехнулась. Да, действительно имел.
– Командир...

Отредактировано Leah Eastwind (2016-05-16 00:01:51)

Лея долго не решалась потянуться за термосом – взгляд Лисы давил на неё не хуже каменной глыбы. Потом всё же протянула руку, дрожащими пальцами открутила крышку и отхлебнула прямо так, из горла, чуть не поперхнувшись. Лисовецкая продолжала смотреть на неё всё так же холодно и зло.
– Как там? – почти жалобно спросила Лея, прокашлявшись – от прежней, взъерошенной и непоколебимой Иствинд и следа не осталось. И всё же они с Лисой знали, что это – игра. Лиса играла свою роль, а Иствинд, непокорная и упрямая, этой неочевидной просьбой принимала её правила. Расклад был не в её пользу, поэтому она была подозрительно послушной.
Лисовецкая могла не отвечать, потому что она злилась, и потому, что могла так наказать Лею. За бестолковое решение, за неумение отпираться. За огромную глупость, которую её заставили сделать. Но вместо этого Лиса пожала плечами и нарочито спокойно начала:
– Тебя интересует только твоя пиратская команда, я знаю. Тринадцатое звено сейчас значится как «Бекас», оба живы-здоровы. Смирнова живёт одна, никого подселять к ней не будут. По её, подчёркиваю, личной просьбе. А Петровских уже неделю как не ночует в выделенном ему жилье.
Вместо радостной улыбки на лицо Леи наползла какая-то натянутая гримаса. Лиса скосила на неё взгляд, в котором явственно прослеживалась хоть какая-то малая часть жалости.
– Знаешь ведь, что это значит? – без особого интереса спросила Лисовецкая.
– Уже спелись. – кивнула Лея, поставив термос. – Не прошло и года.
– Надеюсь, из-за этого не будет проблем, старший лейтенант?
Лея только усмехнулась.
– Да нет никаких проблем, статский советник. Я не маленькая уже, волосы выдирать не буду, безобразных драк устраивать – тоже. В конце концов, к этому всё и шло.

…К этому всё и шло.
Когда в их звене появилась третья, Лёшка давно и прочно знал, что Лея, несмотря на все его усилия, не заинтересована в отношениях, которые можно с натяжкой назвать постоянными, устойчивыми или хотя бы перспективными. Она не отличалась ни верностью, ни преданностью. Нельзя было сказать, чтоб она им пользовалась – Лея доверяла ведомому, Лея верила ему, Лея отличалась завидным постоянством в отношении него, но никаких планов не строила и строить не позволяла. Лея честно признавалась, что семейное рабство не для неё, детей она заводить не хочет, и, если уж совсем прямо, её интересует только небо. Не лётная карьера даже. Однако потом она лезла под одеяло к ведомому и доверчиво признавалась, что он ей по-своему дорог. Дороже, чем все остальные. Но вот перспектив у них нет.
Женька была другой. И у Женьки эти перспективы были.
Лея снисходительно ухмыльнулась, когда Женька прямо спросила у неё, что у них с Лёшкой, и так же беззаботно сказала, что ничего. Так же снисходительно смотрела на них обоих, видя, как что-то всё-таки начинается прямо у неё на глазах. Потом, уже позже, Женька узнала всю подноготную и не лезла. Так и жили – Лёшка, Женька и Лейка, занимавшая положение собаки на сене. То есть, не занимавшая, конечно, и не препятствовавшая ничему, но не выходило. Эти двое почему-то считали, что «неприлично». Лея не считала никак.
Парадокс ситуации заключался в том, что, узнав, что эти двое перестали стесняться, Лея почувствовала себя заживо похороненной. Как будто её окончательно вычеркнули из списков пятой фельдъегерской.
И всё же она так же насмешливо фыркнула, усмехнулась и покачала головой на вопрос Лисы. Точно так же, как тогда, когда Женька спрашивала её, что у них с Бекасом.

– Ничего. – повторила самой себе Лея. – Рада узнать, что я больше не являюсь занозой в заднице. Не для всех, конечно, но тоже. Да, командир?
Лисовецкая промолчала, но Лея, снова входя в раж, уже не нуждалась в её ответе.
– Вам тоже перестану. Мне ведь теперь совсем не летать, да? – усмешка Леи стала совсем уж нездоровой. – Значит, назад я не вернусь. Значит – чёрт с ним. Потерпите ещё немного, командир.

Лиса только пожала плечами. Отказ так отказ. Бегать за всеми она не собиралась.
– А говорила, проблем не будет. – укорила она Лею, которая упрямо лежала с закрытыми глазами.
– Какие проблемы, командир? – фыркнула Лея. – Ну вернусь я сейчас, и что будет? Они сколько передо мной комедию ломали, теперь вздохнули свободно, и тут снова я с чемоданами. Думаете, удержусь и не скажу им, что они – идиоты? Слово за слово, и вот я уже чищу морду Бекасу, гауптвахта потом, Джиня над ухом лыбится. Я уж лучше тут посижу.
Лисовецкая не стала ей напоминать о том, что Лея только что обещала не устраивать безобразных драк. Может, потому, что пожалела немного, хотя жалость обычно Анастасия старалась не проявлять. Эти галчата – только дай им слабину, дай им волю, раззявят рты и будут ей жаловаться круглые сутки. Что они повидать успели, прежде чем попали в общество, которое иногда хуже подводников? Вот и ищут уши, на которые присесть можно.
– Не знаю, как для них, а для меня ты до сих пор остаёшься занозой. – в голосе Лисы явно читалось злорадство. – Сделай одолжение, разберись со своими беспорядочными связями, чтоб самой же потом не жаловаться.
Лея, как ни странно, не обиделась.
– Не сильно-то и беспорядочные. А психую не из-за мужчин, а потому что устала. – отозвалась она, натянув одеяло на самый нос.
– Ой ли? – парировала Лиса.
– Да ладно, я их по именам помню. А вот поспать мне так и не дали. Над ухом крутился придурочный – вы представляете, кому меня оставили? – полковник, и зудел. – Лея не стала уточнять, как именно зудел «временный командир», чтобы снова не поднимать тему мужчин и беспорядочных связей, резонно подозревая, что Лисовецкая может решить, что и тут Лея принялась за старое.
Лисовецкая только фыркнула, когда речь коснулась Крестовского.
– Ага. Язык – как помело. – ляпнула она, но тут же зашипела, вспомнив, с кем имеет дело, – Ты у меня ещё попробуй старших по званию обсуждать! Наш пострел везде поспел – быстро нос под одеяло!
Лея не стала рисковать и спряталась под одеяло с головой.

– Нет, приколистка, поспать я тебе не дам. – судя по всему, Лиса едва удержалась от тяжёлого вздоха. Лея, в результате её манёвра оказавшаяся лежащей носом в больничный матрас, ленилась даже глаза поднять, чтобы подтвердить свою теорию. – Ты в курсе, как сильно влипла?
Лея помотала головой – вихрастый затылок задёргался, а волосы разлохматились ещё больше.
– А если подумать? – в голосе Лисовецкой явственно зазвучал упрёк.
– Не хочу думать. – пробурчала Лея. – Спать хочу.
Лисовецкая могла бы встряхнуть её снова, чтоб напомнить, что, даже перед больничной койкой, принцип безоговорочного подчинения командованию должен выполняться. Но вспомнила, к чему уже привели такие принципы и трогать Лею не стала, просто заговорила громче.
– А ты всё-таки прикинь. Думаешь, этот твой чёрт голубоглазый – он так, свихнулся случайно, головой при падении ушибся?
Лея завозилась на кровати, а Лиса – специально, чтобы пробудить интерес – замолчала, разглядывая костяшки пальцев. Тех, которыми зарядила Чистильщикову по его мерзкому лицу. И рада бы придумать, что таким образом била всю систему госбезопасности – а ничерта подобного. Просто набила морду одному, даже не самому значимому её представителю. До системы тут ой как далеко.
– Командир, – тихо пробормотала Лея, которая за время молчания успела всё-таки чуть приподнять голову и теперь смотрела на Лису с какой-то смесью испуга и чёрт знает ещё чего. – Так что вообще случилось-то?
– То, что попалась тебе на пути самая настоящая крыса. – Лиса сморщилась, теперь уже не сдерживаясь, вздохнула и попыталась говорить по-прежнему строго, – Наша крыса, старлей. Понимаешь? Прикормленная в верхушке госбезопасности, и, представляешь, о ней никто не знал. Знаешь, что это значит?
Лея медленно покачала головой.
– А то, старлей, что над нами может сидеть целый выводок таких пасюков. Не одна, не две, а чёртова куча. И, как думаешь, что сделает этот выводок, узнав, кто именно пришил одного из них?
Что сделает, Лея могла догадаться. Догадалась сразу, и уставшее воображение подсунуло ей сразу нескольких «Колокольцевых», с длинными хвостами-червяками, которые направляли на неё пистолеты.
– Они меня убьют. – похолодела Иствинд.
– Именно, старлей.

Отредактировано Leah Eastwind (2016-05-29 11:19:41)

– Не верится мне. – с явным сомнением выдавила Лисовецкая. – Ты же понимаешь, что с ними тоже нечего ловить?
– А где мне есть что ловить? – резонно возразила Лея. – В смысле, мы подчиняемся госбезопасности, эти – нет. Мне бы только основную массу отсеять.
– А как же твоё «мне их не жалко»?
Лея пожала плечами.
Кто из Красноплечих был ей друзьями? Тариса? Не похоже. Наташа? Очень смешно. Только Садао, но тот бы тоже настоял, чтобы она тут осталась. Вместе с чукчей они что-нибудь придумают, это точно. Остальные здесь не при чём. И у них будет больше шансов избежать проблем, чем там, на территории, подконтрольной госбезопасности.
У них у всех будет больше шансов, если у неё получится.
– Не совсем так. В общем, есть у меня план. – вздохнула Лея. – Верите, нет, он есть. Только оставьте меня здесь.
– Абсолютно точно решила? – осведомилась Лисовецкая.
– Точно. Да вы не думайте… Всё на мази. – Лея показала колечко из сомкнутых пальцев. – Поверьте, командир. Представьте, что мне лететь.
– Допрыгаешься – отлетаешься.
– Не отлетаюсь, командир. Я – самый неугомонный зомби. – ляпнула Лея и тут же заёрзала. Молодец, раскрой ещё тайну предсмертных галлюцинаций.
Но Лисовецкая будто бы не заметила этого сравнения. Она сидела, смотря на свою подчинённую, и, что ни говори, понимала её замысел. Почти понимала – за исключением той части плана, которая касалась выживания Леи в одиночку.
– Решим завтра с утра. – с трудом выговорила Лиса, потерев лоб. – Если не передумаешь…
Лея не стала говорить, что не передумает. Только кивнула и шёпотом прибавила – «Спокойной ночи».
Лисовецкая, выходя из палаты, щёлкнула выключателем, и всё погрузилось в темноту. Лея перевернулась на спину и попыталась успокоиться.
Крысы казались ей самым опасным, что предстояло впереди. Но, в конце концов, она была… самым неугомонным зомби?